Затем приходит очередь вибрационных тестов, камертонов и бряцающих кимвалов. Устройство, похожее на пылесос, взбирается вам на спину. Оркестровые инструменты гремят, и в это время ученые измеряют самые громкие и самые тихие звуки, которые вы способны уловить.
Вашу голову зажимают во что-то вроде тисков, а пальцы заставляют быстро двигаться вверх и вниз. Вас спрашивают, куда сейчас движется палец, вверх или вниз. Вы отвечаете первое, что приходит в голову, и доверяете инструментам выяснить правду.
Испытания длятся часами, и вас все сильнее охватывает сомнение в своих ощущениях. Перед началом тестов вы были уверены, что продемонстрируете свое превосходство над зрячими и слышащими. Но приборы выявляют правду: ваши сенсорные способности такие же, как у всех. В вас нет ничего необычного, кроме физических ограничений. Вы с сожалением объясняете своим «инквизиторам», что восприятие мира у вас формируется не только через органы чувств, но и благодаря магии воображения и ассоциативного мышления, которые в сочетании с хаотичным физическим опытом создают гармоничный мир, формирующий ваше представление о Вселенной.
Я говорю об этих испытаниях довольно легкомысленно, но я считаю их крайне важными. Я рада, что смогла внести свой скромный вклад в изучение природы сенсорного восприятия, вытекающих из него идей, а также процесса установления связей между ними и внешним миром. Я верю, что эти исследования станут вкладом в мировую науку по этому важному вопросу.
В своей книге я старалась показать, что, даже будучи отрезанным от звуковой и зрительной жизни мира, можно найти удовольствие в собственных ощущениях и впечатлениях. Моя жизнь отмечена хроникой дружбы. Друзья каждый день воссоздают мой мир заново. Без их нежной заботы мне не хватило бы мужества жить. Но, как Стивенсон, я знаю, что лучше совершать поступки, чем мечтать о них.
Информация о том, что я никогда не испытываю печали или мятежных чувств, неверна. Просто я давно решила не жаловаться. Смертельно раненные солдаты должны доживать свои дни с улыбкой ради других. Для этого и нужна вера: чтобы сердце находило в себе силы бороться до конца. Возможно, это не самая великая цель, но это точно не капитуляция перед лицом судьбы. Однако, чтобы хоть как-то противостоять ударам судьбы, нужно трудиться, дружить и искренне верить в Божий Промысел.
Глава 17Аккорды жизни
Я лишь улыбаюсь, когда окружающие сочувствуют моему одиночеству. Ведь моя жизнь изобилует различными переживаниями, которые я получаю благодаря друзьям, литературе, периодическим изданиям, путешествиям и письмам. Я ценю и горжусь ими, хотя многие склонны жалеть меня.
Во время завтрака мисс Томсон просматривает для меня заголовки газетных статей, и я выбираю, о чем хочу узнать подробнее. Аналогичным образом мне читают журналы. Обычно этим занимается мисс Томсон, миссис Мэйси или кто-то из моих друзей, кто находится рядом и владеет ручной азбукой.
Многие друзья отправляют мне письма, написанные шрифтом Брайля, в то время как другие диктуют их людям, знающим этот шрифт.
Моя подруга Эдна Портер взяла с собой таблицу Брайля в кругосветное путешествие, чтобы отправлять мне описания мест и людей, которые могли быть мне интересны.
Я дрожала вместе с Эдной, слушая, как скребутся айсберги в Атлантическом океане. Я прогуливалась с ней в Кенсингтонских садах. Пересекала Ла-Манш в ее компании. Любовалась Парижем. Прикасалась к статуе «Слепая» возле Люксембургского дворца. Склоняла голову в соборе Нотр-Дам во время службы в честь Неизвестного солдата.
Я посетила памятник Саре Бернар на острове, где жили ее предки-китобои. Блуждала по Венеции под золотым светом луны, наслаждаясь песнями гондольеров, и проехала через Германию.
Я стояла в Колизее и у подножия Везувия.
Затем пришел черед Востока. Я слушала необычное звучание священных вод Ганга: «Ом, ом, ом». Посетила Тадж-Махал. В Китае видела проезжающих мимо мандаринов. В Японию я добралась как раз к началу цветения сакуры. О, как великолепен танец лепестков цветущей вишни!
Еще один мой дорогой друг, Эдвард Л. Холмс, всегда держит меня в курсе последних достижений науки.
Я могу сказать, что получила в подарок ценный дар дружбы и нет такого дела, в котором бы мне не помогли верные спутники. Миссис Уильям Тоу всегда была рядом в трудные времена, щедро поддерживая финансами все мои начинания. Даже узнав о моих социалистических убеждениях, она не отвернулась от меня, лишь попросила не поддаваться на уговоры фанатиков. Несмотря на неприятие моих радикальных взглядов, она продолжала окружать меня заботой.
Мистер Фрэнк Даблдэй, или Эффенди, как он позволяет называть себя близким друзьям, знаком мне со студенческих лет. 25 лет назад его издательство выпустило мою «Историю жизни». И мне приятно, что его интерес к моим работам не угасает, и он больше всех заслуживает благодарности за эту книгу. Более десяти лет он уговаривал меня продолжить рассказ о своей жизни, и в процессе работы над книгой я всегда чувствовала его поддержку и дружеское внимание.
Более двадцати лет я скучаю по теплому рукопожатию моего духовного наставника мистера Хитца. Тяжесть от его утраты уменьшили друзья-сведенборгиане, с которыми я тоже иногда чувствую светлое сияние духовного родства. В прошлом мае, выступая в Ново-Иерусалимской церкви в Вашингтоне, я тоже ощутила нечто подобное, когда меня встретили цветами и гимном «О, Любовь, что не даст мне уйти». Я почувствовала тепло их приветствия, как будто я была частью большой семьи.
Мистер и миссис Чарльз Уайт представили меня знаменитому певцу Максу Хайнриху.
Мистер Уайт часто отзывался о нем следующим образом:
– Макс – фигура романтическая. В свое время он был любимцем публики. Теперь хоть он и стар, но все равно интересен. Если вы ему нравитесь, перед его обаянием невозможно устоять.
– А мы ему понравимся? – робко поинтересовалась я.
– Симпатии и антипатии Макса невозможно предсказать, – ответил мистер Уайт, – но передайте ему приглашение, и мы посмотрим на результат.
Мы так понравились Максу, когда он приехал, что он провел в нашем доме несколько дней и потом приезжал еще не раз. Я часто встречалась с ним на завтраке или обеде в Нью-Йорке.
Его обаяние сражало наповал, и он всегда вел себя как настоящий рыцарь. Хотя его уже давно нет с нами, я никогда не забуду этого страстного, очаровательного и остроумного человека.
В свое время он блистал на сцене, и, хотя к тому времени, когда я его встретила, он уже мало пел, иногда он исполнял для меня свои самые известные песни. Он сам прекрасно играл на фортепиано и пел «Энох Арден», а я одной рукой касалась фортепиано, другой его губ. Он любил шутить, говоря мистеру Уайту: «Чарли, у меня еще случаются триумфы: слепые и глухие считают меня великолепным». Каждый раз, когда он уходил, я ощущала глубокую печаль, как ребенок, который не хочет, чтобы сказка заканчивалась.
В холодный февральский день 1912 года Джорджетта Ле Блан, мадам Метерлинк, приехала в Рентхем и привезла мне привет от Мориса Метерлинка. Той зимой она выступала в Бостонской опере, где играла в спектакле «Пеллеас и Мелизанда». Ее живой интерес и радушие сделали наше общение на французском языке легким и приятным. После возвращения во Францию она прислала мне открытку, на которой Метерлинк лично написал: «Мой привет и любовь девушке, которая нашла Синюю птицу».
Очень давно я познакомилась в Денвере с судьей Линдсеем. Он как раз выходил с собрания, на котором отстаивал закон о пенсиях матерям. Его возмущало тупое равнодушие общества: «Мы заталкиваем детей в детские дома и ясли и платим за уход за чужими детьми. Неужели не лучше поддержать матерей, чтобы они могли заботиться о своих детях? Это должно быть очевидно любому здравомыслящему человеку!»
Он предвидел сложности, но, возможно, не осознавал, насколько тяжелой окажется борьба. Он рассказывал, как люди возмущаются, когда он защищает преступников перед законом, настаивая на их праве на справедливое судебное разбирательство. Но его усилия увенчались успехом, приведя к изменению старых законов и созданию новых, что стало его вкладом в благо страны.
Когда Рабиндранат Тагор приехал в Америку, он посетил меня, окруженный восхищенными поклонниками. Его величественная фигура, серебристые волосы и борода делали его похожим на древнего пророка. Его спокойное и уважительное приветствие больше напоминало молитву. Я выразила радость от встречи, потому что читала его стихи и наслаждалась ими, ведь они говорили о его любви к людям. Он ответил: «Если мои слова отражают мою любовь к людям, это повод для радости… Мир ожидает тех, кто любит Бога и ближних, а не себя».
Тагор сел среди своих слушателей и говорил о поэзии, о духовной силе, которая дает свободу, об Индии и Китае. Он выразил озабоченность по поводу нависших над миром туч войны, говоря: «Запад пытается затолкать опиум в глотку Китаю, а несогласие китайцев ведет к насильственному захвату их страны. Азия копит оружие для войны, целью которой является сердце Европы. Английские корабли строятся по берегам Тихого океана. Япония тоже пробудилась. Когда разбойники прорвутся в Китай, он тоже восстанет… Но самолюбие ведет только к саморазрушению. Только любовь к Богу приносит удовлетворение и является решением всех проблем».
Каждое воскресенье, с тех пор как мы переехали в Форест-Хиллс, ко мне приходят дети после воскресной школы. Они вбегают в мой кабинет, словно лучики солнца. Один из них толкает камень, удерживающий входную дверь, другой портит мое незаконченное письмо, играя с клавишами пишущей машинки. Они разбрасывают по полу мои записи, написанные шрифтом Брайля, зарываются в мои папки и вытаскивают бумаги. Они полны озорства, но я их обожаю. Их шалости и смех, их бурные объятия сохраняют во мне ощущение молодости в ожидании весны в Царстве Небесном.
Многие исполнители, обладающие даром обращаться к зрению и слуху, стремились достучаться до меня сквозь мрак моего мира. Еще в моем детстве Эллен Терри, сэр Генри Ирвинг и Джозеф Джефферсон воплощали специально для меня своих персонажей, и я, замерев, следила за их мимикой и жестами. Я до сих пор помню подвижность черт Дэвида Уорфилда и очарование Джульетты в исполнении Джейн Коул.