Моя учительница мне так близка, что я не мыслю себя без нее. Мне трудно сказать, что из способности наслаждаться всем прекрасным было заложено в меня природой, а что появилось благодаря влиянию мисс Салливан. Я чувствую, что наши души соединены и все мои жизненные шаги отзываются в ней. Все лучшее во мне тоже принадлежит ей: именно ее любящее прикосновение пробудило мои таланты, вдохновение и радость.
Глава 8Веселое Рождество
Первое Рождество после приезда к нам мисс Салливан стало великим событием. Каждый член семьи приготовил для меня сюрприз, но главным для меня стало то, что мы с моей учительницей тоже приготовили сюрпризы для всех остальных. Меня радовала сама атмосфера тайны, которой мы окружили наши дары. Друзья делали все возможное, чтобы разжечь мое любопытство – они писали на моей руке слова и фразы, которые обрывали, не закончив. Мы с мисс Салливан поддерживали эту игру, и это помогло мне гораздо глубже почувствовать язык, чем какие-нибудь формальные уроки. Сидя у камина с пылающими поленьями, мы каждый вечер играли в нашу «угадайку», которая с приближением Рождества становилась все более интригующей.
В сочельник нас пригласили на елку к школьникам Таскамбии. В центре класса стояло дерево, усеянное огоньками и чудесными странными плодами. Я испытывала невообразимое счастье, прыгала и танцевала вокруг дерева. Я очень обрадовалась, когда узнала, что организаторы приготовили подарок для каждого ребенка и мне разрешили раздать их. Я была так поглощена этим занятием, что забыла поискать гостинцы, предназначенные мне. Когда же я о них вспомнила, то не смогла сдержать нетерпения. Потом я поняла, что это не те подарки, о которых говорили мои близкие. Мисс Салливан сказала, что меня ждут чудесные подарки, и уговорила потерпеть до утра.
В ту ночь, повесив чулок, я долго притворялась спящей, чтоб не пропустить прихода Санта-Клауса. Наконец я заснула в обнимку с новой куклой и белым мишкой. На следующее утро я разбудила всю семью моим первым: «Веселого Рождества!» Сюрпризы для меня обнаружились не только в чулке, но и на столе, на всех стульях, на подоконнике и у двери. Я не могла ступить и шагу, чтобы не наткнуться на что-то, завернутое в шелестящую бумагу. А когда мисс Салливан вручила мне канарейку, я была просто вне себя от счастья.
Моя учительница научила меня заботиться о птичке. Каждое утро после завтрака я набирала ей ванночку, чистила клетку, чтобы она оставалась уютной, наполняла кормушки колодезной водой и свежими семенами, вешала на качели веточку мокричника. Малыш Тим был таким ручным, что вспрыгивал мне на палец и клевал засахаренные вишни прямо из моей руки.
Однажды утром я оставила клетку на подоконнике, а сама пошла за водой для ванночки Тима. Когда я возвращалась, мимо меня проскользнула кошка, задев меня пушистым боком. Когда я просунула руку в клетку, то не почувствовала легкого трепетания воздуха вокруг крылышек Тима, а его когтистые лапки не вцепились в мой палец. И я осознала, что больше никогда не увижу моего милого маленького певца.
Глава 9Осязание истории
Следующей важной вехой в моей жизни стала поездка в Бостон, в институт для слепых, в мае 1888 года. Я отчетливо помню наши приготовления, отъезд с матушкой и мисс Салливан, само путешествие и, конечно же, прибытие в Бостон. Эта поездка разительно отличалась от путешествия в Балтимор двумя годами ранее! Я уже не была беспокойным, возбужденным ребенком, требовавшим внимания ото всех едущих в поезде, чтобы не заскучать. Нынче я спокойно сидела рядом с моей учительницей, сосредоточенно внимая ее рассказам о происходящем за окном. Она описывала необозримые хлопковые поля, холмы и леса, прекрасную реку Теннеси, смеющихся негров, которые махали нам с перронов на станциях, а между станциями разносили по вагонам шарики воздушной кукурузы. Напротив меня сидела моя тряпичная кукла Нэнси, в новом платьице из клетчатого ситца и летней шляпке с оборочками, сверкающая бусинами глаз. Иногда я отвлекалась от рассказов мисс Салливан, вспоминала о Нэнси и брала ее на руки, но чаще успокаивала свою совесть, говоря, что кукла, наверное, спит.
У меня больше не будет случая упомянуть о Нэнси, поэтому расскажу о грустной судьбе, постигшей ее вскоре после нашего приезда в Бостон. Нэнси вся была измазана землей из-за пирожков из песка, которыми я ее упорно кормила, хотя она никогда не проявляла к ним особой любви. Прачка в институте Перкинса тайком взяла ее, чтобы искупать. Однако бедная Нэнси не смогла это пережить. Когда я взяла ее в руки в следующий раз, она представляла собой бесформенную кучу тряпок, и я бы даже ее не узнала, если бы не две укоризненные бусины глаз.
Когда поезд прибыл на Бостонский вокзал, это показалось мне волшебной сказкой, ставшей явью. Далекое «когда-то» превратилось в «сейчас», а «за тридевять земель» превратилось в «здесь».
Как только мы добрались до института, я тут же нашла друзей среди слепых детей. Меня несказанно обрадовало, что они знают «ручную азбуку». Беседовать с другими на своем языке было чистым наслаждением! До того момента я была иностранкой, разговаривавшей через переводчика. Хотя мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что мои новые друзья слепые. Я знала, что не могу видеть, хотя другие могут, но не могла поверить, что эти приветливые милые дети, легко принявшие меня в свои игры, тоже слепы. Я почувствовала удивление и боль, когда заметила, что они, так же как и я, во время разговоров кладут руки поверх моих и что читают книги пальцами. Я знала, чего лишена, знала, куда мы едем, но при этом считала, что раз они могут слышать, то наверняка должны обладать чем-то вроде «второго зрения». Я была совершенно не готова к тому, что многие дети были лишены этого драгоценного дара. Но при этом они были так счастливы и довольны жизнью, что мои сожаления растаяли в процессе нашего общения.
День, проведенный со слепыми детьми, позволил мне почувствовать себя совсем как дома даже в новой обстановке. Дни пролетали быстро, и каждый последующий приносил мне новые приятные переживания. Я никак не могла поверить, что за стенами института лежит огромный неизведанный мир: для меня Бостон был началом и концом всего сущего.
Находясь там, мы съездили на холм Банкер-хилл, где я получила свой первый урок истории. Мне рассказали о храбрецах, отважно сражавшихся прямо на том месте, где мы стояли, и это меня сильно впечатлило. Я взобралась на памятник, посчитав все ступени, и поднималась все выше, раздумывая о солдатах, которые залезали на эту длинную лестницу, чтобы стрелять в стоящих внизу.
На следующий день мы отправились в Плимут. Это была моя первая поездка на пароходе, первое путешествие по океану. В нем было столько жизни и движения! Правда, сначала я приняла гул машин за рокот грозы и расплакалась, опасаясь, что, если пойдет дождь, мы не сможем устроить пикник. В Плимуте больше всего мне был интересен утес, к которому пристали пилигримы – первые переселенцы из Европы. Я потрогала его руками, и, наверное, поэтому прибытие пилигримов в Америку, их труды и великие дела показались мне живыми, родными. Добрый джентльмен подарил мне маленькую модель «Утеса пилигримов» прямо там, на холме. Впоследствии я часто ощупывала его изгибы, расщелину в центре и вдавленные цифры «1602» – а в голове проносилось все, что я знала об истории переселенцев, высадившихся на диком берегу.
Мое воображение в красках рисовало их великий подвиг! Я влюбилась в этих людей, считая их самыми храбрыми и добрыми. Как же удивлена и разочарована я была годы спустя, узнав, что они преследовали других людей. И, хотя мы прославляем их мужество, эти поступки заставляют нас сгорать от стыда.
В Бостоне я познакомилась также с мистером Уильямом Эндикоттом и его дочерью. Их доброта ко мне стала зернышком, из которого проросло в дальнейшем множество приятных воспоминаний. Мы приезжали в их красивый дом в Беверли-Фармс. Я помню их великолепный розарий, помню, как их собаки, маленький курчавый и длинноухий Фриц и огромный Лео, подошли познакомиться со мной, как самый быстрый конь Нимрод тыкался носом в мои руки в поисках сахара. Там был пляж с плотным и гладким песком, сосем не похожим на колючий, рыхлый, смешанный с ракушками и водорослями песок в Брустере. Мистер Эндикотт рассказал мне о больших кораблях, отправляющихся из Бостона в Европу. После этого я виделась с ним много раз, и он всегда оставался моим добрым другом. Когда я называю Бостон Городом добрых сердец, я всегда думаю о нем.
Глава 10Запах океана
Институт Перкинса закрывался на лето, так что было решено, что мы с мисс Салливан проведем каникулы у нашего дорогого друга, миссис Хопкинс, в Брустере, на мысе Код.
Я провела всю жизнь в глубине материка и никогда не дышала соленым морским воздухом. Но когда я прочитала об океане в книжке «Наш мир», то удивилась и загорелась желанием коснуться океанской волны и ощутить рев прибоя. Мое детское сердечко возбужденно забилось, когда я поняла, что мое заветное желание вскоре сбудется.
Как только мне помогли переодеться в купальный костюм, я вскочила с теплого песка и бросилась в прохладную воду. Я ощущала колыхание мощных волн, которые поднимались и опускались. Вода буквально дышала жизнью, и это пробудило во мне пронзительную радость. Однако в одно мгновение мой восторг превратился в ужас: нога запнулась о камень, а волна окатила меня с головой. Я пыталась найти хоть какую-то опору, но, сколько бы ни вытягивала руки, сжимала в ладонях лишь воду и клочки водорослей, которые волны швыряли мне в лицо. Мне стало страшно. Все мои отчаянные усилия были тщетны. Надежная твердая почва ушла из-под ног, и тепло, воздух, жизнь, любовь скрылись за буйной всеобъемлющей стихией… Когда океан вволю наигрался мной, он выбросил меня обратно на берег, и мисс Салливан тут же заключила меня в объятья. О, это уютное долгое ласковое объятие! Как только я достаточно оправилась от испуга, чтобы заговорить, я тут же спросила: «Кто положил в эту воду столько соли?»