Тебя соединяла со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда прекратилось то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний. О возлюбленнейший, это догадка не столько моя, сколько всех, не столько личная, сколько общая, не столько частная, сколько общественная. О, если бы так казалось мне одной, о, если бы твоя любовь нашла что-нибудь извиняющее, от чего – пусть немного – успокоилась бы моя скорбь! О, если бы я могла придумать причины, которые, извиняя тебя, как-либо опровергли бы мое низкое предположение! Умоляю тебя, исполни мою просьбу: ты увидишь, что она незначительна и нисколько не затруднит тебя. Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, то по крайней мере подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие. Напрасно я буду ожидать от тебя щедрости на деле, если буду подозревать, что ты окуп на слова.
До сих пор я верила, что я много значу в твоих глазах: ведь я исполнила все ради тебя и поныне во всем продолжаю тебе повиноваться. Будучи юной девушкой, я обратилась к суровой монашеской жизни не ради благочестивого обета, а лишь по твоему приказанию. Если я этим ничего пред тобою не заслужила, посуди сам, сколь ненужными оказались мои старания! Ведь я не могу ожидать за это никакой награды от бога: очевидно, что я так поступила совсем не из любви к нему. Я последовала за тобой, устремившимся к богу, и по образу жизни даже предупредила тебя. В самом деле, ты сначала побудил меня надеть монашеские одежды и произнести монашеские обеты, как бы вспомнив о жене Лота, обернувшейся назад[191], и лишь затем посвятил богу самого себя. Признаюсь, этот единственный знак твоего недоверия ко мне побудил меня сильно страдать и даже устыдиться. Ведь я, да видит бог, нимало не усомнилась бы по твоему приказанию предшествовать тебе или следовать за тобою, даже если бы ты поспешил в царство Вулкана[192], ибо душа моя была не со мной, а с тобой! Даже и теперь если она не с тобой, то ее нет нигде: поистине без тебя моя душа никак существовать не может[193].
Но, умоляю тебя, сделай так, чтобы ей было с тобой хорошо. А ей будет с тобой хорошо, если она найдет тебя благосклонным, если ты за любовь отплатишь любовью, и пусть немногим вознаградишь за многое, хотя бы словами за дела. О, если бы, мой дорогой, твоя привязанность ко мне была не столь уверенна, ты больше бы заботился обо мне! А ныне, чем более ты уверен во мне, в результате моих стараний, тем больше я вынуждена терпеть твое ко мне невнимание. Умоляю тебя, вспомни, что я для тебя сделала, и подумай о том, чем ты мне обязан. Пока я наслаждалась с тобой плотской страстью, многим было неясно, почему я так поступаю: по любви ли к тебе или ради чувственности. Ныне же конец являет, что побуждало меня в начале. Ведь я отреклась совершенно от всех удовольствий, лишь бы повиноваться твоей воле. Я не сохранила ничего, кроме желания быть теперь целиком твоей. Подумай же о там, насколько ты несправедлив, когда того, чья заслуга пред тобою больше, ты вознаграждаешь меньше и даже вообще ничего не даешь, хотя от тебя требуется весьма малое и то, что выполнить тебе очень легко.
Итак, самим богом, коему ты посвятил себя, заклинаю тебя восстановить каким угодно способом твое общение со мною и написать мне что-либо утешительное, – хотя бы с тем намерением, чтобы, ободренная, я могла ревностнее отдаться божественному служению. Прежде, когда ты увлекал меня к мирским наслаждениям, твои письма часто приходили ко мне, и ты нередко воспевал в стихах твою Элоизу, имя которой было у всех на устах; оно звучало на всех площадях и во всех домах. Насколько же теперь праведней увлекать меня к богу, чем тогда – к наслаждениям. Умоляю тебя: взвесь то, чем ты мне обязан, и отнесись внимательней к моим просьбам.
Заключаю длинное письмо кратким концом. Прощай, единственный!
IIПервое письмо Абеляра Элоизе[194]
Элоизе, возлюбленной во Христе, Абеляр, брат ее во Христе. Если после обращения нашего от мира сего к богу я еще не написал тебе никакого утешения, ни увещания, то это надо приписать не моему небрежению, а твоей мудрости, на которую я всегда в высокой степени полагался. Я был убежден, что она ни в чем подобном не нуждается, ведь ей милость божья в изобилии предоставила все необходимое, чтобы ты могла и словами и своим примером наставлять заблудших, утешать малодушных, побуждать остывших, как ты давно уже это привыкла делать, когда при аббатиссе была первой ее помощницей. И если ты теперь с такой же заботой печешься о своих дочерях, как в то время о сестрах, то мы убеждены, что есть достаточно оснований считать совершенно излишним наши поучения или увещания. Если же смирению твоему представляется это иначе и ты нуждаешься в нашем поучении и послании даже в вопросах, относящихся к богу, то напиши мне, о чем ты хочешь, чтобы я мог ответить тебе, как внушит мне господь. Благодарение богу, который вложил в сердца ваши заботу о тягчайших и непрерывных моих опасностях и сделал вас участницами моего терзания, так что возношение молитв ваших приносит мне поддержку милости божьей, быстро повергающей сатану под ноги наши. При сем я особенно позаботился также послать тебе псалтырь, о котором ты настойчиво меня просила, о некогда столь дорогая мне сестра в миру, ныне же дражайшая во Христе. По псалтырю, ты, конечно, сможешь непрерывно возносить господу жертву молений твоих за великие и многие наши прегрешения и за избавление меня от ежедневно угрожающих мне опасностей. А о там, какую цену имеют перед господом богом и его святыми молитвы верных (и особенно женщин) за близких и жен за мужей своих, мы встречаем много примеров и имеем свидетельства. Апостол[195], придавая этому большое значение, увещевает нас молиться непрерывно. Читаем также мы, как господь сказал Моисею: «Отпусти меня, чтобы распалился гнев мой», и у Иеремии: «Ты же не молись за этот народ и не противодействуй мне». В этих словах сам господь явно признает, что молитвы святых налагают как бы некую узду на гнев его, и он сдерживается, чтобы не гневаться в той мере, как этого требуют дела грешников. Подобно этому, в тех случаях, когда правосудие произвольно привлекает кого-нибудь к ответственности, мольбы друзей склоняют его к милосердию « как бы против его воли удерживают, точно какой-то силой. Поэтому и сказано в обращении к молящемуся или собирающемуся молиться: «Отпусти меня» и «Не противодействуй мне». Предписывает господь не молиться за нечестивых. Но молит праведник, несмотря на запрет господа, и вымаливает у него, о чем просит, и изменяет приговор разгневанного судьи. Также оказано дальше и о Моисее: «И смилостивился господь и не сделал зла, какое хотел причинить народу своему». А в другом месте написано о всех делах божьих: «Сказал, и было совершено». В этом же месте упоминается, что господь произнес свой приговор [в соответствии с тем], какое наказание заслужил народ, но, остановленный чистотой молитвы, не исполнил того, что сказал. Обрати внимание, какова сила молитвы, если мы просим о том, что нам предписано [законом милосердия]: ведь пророк молитвой достиг того, о чем молиться ему запретил господь, и удержал его от того, что он уже произнес. И другой пророк говорит богу: «И когда ты придешь в гнев, вспомни о милосердии». Да услышат и да воспримут это князья земные, которые в случае предположенного и объявленного приговора своего оказываются более упорными, чем справедливыми, и стыдятся показаться слабыми, если бывают милосердны, и лжецами, если изменят свой приговор или если не исполнят того, что недостаточно осмотрительно ими постановлено, хотя делами могут исправить слова. Я бы сказал, что их правильно сравнить с Иеффайем, который, произнеся неразумный обет, неразумно заклал свою единственную дочь[196]. Но кто стремится стать членом тела его, тот вместе с псалмопевцем восклицает: «Милосердие и суд твой воспою тебе, господи!» «Милосердие» как написано, «возвеличивает правосудие», тем более, что в другом месте священное писание угрожает: «Суд без милосердия над тем, кто не оказывает милосердия». Сам псалмопевец, глубоко вникая в это, из милосердия отменил по мольбам жены Навала из Кармелы свой приговор, вынесенный на основе правосудия, именно: о казни ее мужа и разрушении его дома[197]. Итак, мольбы он поставил выше правосудия, и моление жены исправило то, в чем согрешил ее муж.
В этом, о сестра моя, указуется тебе пример и дается обеспечение, чтобы ты убедилась, чего мажет достигнуть твоя молитва за меня перед богом, если столь многого достигла мольба этой женщины перед человеком. Ведь господь бог, отец наш, больше любит сынов своих, чем царь Давид возлюбил молившую его женщину. И он был благочестив и милосерден, но Истинные благочестие и милосердие есть сам бог, и то, о чем тогда умоляла Давида женщина, было мирское и светское и не было построено на исповедании преданного служения господу; так что если ты не найдешь в себе столько силы, чтобы умолить бога, то окружающая тебя святая община девиц и вдов достигнет того, чего ты одна достичь не сможешь. Ведь сама истина говорит ученикам своим: «Где соберутся двое или трое во имя мое, там и я буду среди них». И еще: «Если двое из вас согласятся во всем, о чем просят, то дастся это от отца моего». Да и кто не видит, какое значение перед богом имеет частое Моление святого собрания? Если, как утверждает апостол, «многое может молитва праведника», то чего же можно ожидать от молитвы многочисленной святой общины? Ты знаешь, дражайшая сестра моя, из 28-й проповеди святого Григория[198]