отличался от последних тем, что рассматривал труды различных церковных писателей не как выражение абсолютной и незыблемой истины, а как сочинения, в которых встречаются и неточности, и ошибки, и прямые противоречия. Сколь бы велик ни был авторитет того или иного автора, утверждал Абеляр, разум имеет право отклонять все ошибочное, не подвергаясь за это упрекам.
Положения, развитые Абеляром в его «Введении в теологию» и в «Прологе» к «Да и Нет», были глубоко продуманными, что подтверждается одним из интереснейших ранних произведений Абеляра, написанным также до Суассонского собора в форме диалога между философом, иудеем и христианином[433]. Начинается этот «Диалог» с рассказа Абеляра о том, что ему приснился сон, будто бы к нему обратились три мужа – философ, иудей и христианин – с просьбою разрешить их спор: какая из исповедуемых ими религий является наилучшей? Абеляр охотно согласился выслушать соображения каждого, заявив, что ни одно учение не является до такой степени ложным, чтобы не заключать в себе какой-нибудь истины. В соответствии с этим положением, как бы определяющим направление всего трактата, Абеляр и излагает далее свое понимание иудейской и христианской религий, а также естественного закона (т. е. предписаний разума) – у философа.
Форма трактата, написанного в виде диалога, давала Абеляру возможность значительно более свободно высказывать свои мысли, далекие от ортодоксальности, чем он мог это делать в других произведениях. В «Диалоге» он как бы скрывался за фигурами спорящих и вкладывал в их уста такие суждения, которые он вряд ли мог бы выразить от своего имени. Наибольший интерес в этом смысле имеют, конечно, высказывания философа и христианина. Рассуждениям философа, излагающего свое понимание естественного закона, положения которого не нуждаются в подтверждении «предписаниями внешних определений»[434], подобным тем, которые устанавливаются священным писанием, в «Диалоге» уделено самое значительное место. Устами философа Абеляр восхваляет и этическое учение древних философов. Он доказывает, что их понимание высшего блага и высшей справедливости выше иудейского и нисколько не ниже христианского, и заявляет о полном соответствии этики древних философов с требованиями разума. При этом Абеляр высказывает те же самые мысли по поводу разума и церковных «авторитетов», которые были им развиты в «Прологе» к «Да и Нет». Более того, Абеляр заставляет в «Диалоге» соглашаться с этими мыслями и христианина, который, казалось, был бы обязан самым решительным образом выступить против подобных антицерковных утверждений[435]. Неудивительно, что положения, высказанные Абеляром по поводу разума и церковных «авторитетов», вызвали не меньшую злобу со стороны церкви, чем его заявления относительно веры и разума[436].
Столь же серьезные основания деятели «теократической партии» имели для борьбы с Абеляром как с убежденным защитником светского знания, восхвалявшим античную философию во всех своих философских и богословских произведениях. Точка зрения Абеляра, который отстаивал самостоятельное познавательное значение «свободных искусств», и прежде всего философии, противоречила точке зрения церкви, которая видела в них лишь вспомогательное средство к овладению, как она утверждала, «единственной истинной наукой», т. е. богословием. Особенно возмущала лиц, подобных Бернару Клервоскому, аргументация Абеляра.
В самом деле, справедливость своей точки зрения на «языческую» философию Абеляр доказывал двояким образом: во-первых, он утверждал, что античные философы, жившие согласно естественному закону или велениям разума, в нравственном смысле стояли несравненно выше, чем современное Абеляру католическое духовенство; во-вторых, он заявлял, что между древней философией и христианством фактически лет никакой грани[437]. Настойчиво «христианизируя» учение античных философов, Абеляр стремился таким путем утвердить высокую его ценность и доказать необходимость самостоятельного по отношению к богословию существования светского знания.
Особенно резко обрушивался Абеляр на тех представителей католической церкви, которые прикрывают свое невежество ссылками на ни о чем не спрашивающую веру и клянут философию, как пустую софистику. Против этих, как он называл их, «невежд» Абеляр выступал и в «Диалоге», и во «Введении в теологию». Этому же вопросу он посвятил и специальное небольшое произведение «Возражение некоему невежде в области диалектики, который, однако, порицал занятие ею и считал все ее положения за софизмы и обман»[438]. Указывая, что он не может убедить сторонников слепой, ни о чем не рассуждающей веры, доводами разума, которых эти люди не приемлют, Абеляр пытался доказать высокую ценность античной философии при помощи ссылок на церковные авторитеты. Вряд ли при этом Абеляр мог думать, что люди, подобные Бернару Клервоскому, будут убеждены его ссылками. Цель, преследовавшаяся Абеляром в его «Возражении некоему невежде...», была, по-видимому, иная: сравнивая сторонников слепой веры с лисой, хулившей вкус вишен на высоком дереве, куда она была не в силах забраться, Абеляр в весьма наглядной форме доказывал ученикам невежество своих врагов из лагеря католической ортодоксии. Последние не остались в долгу. Восхваление Абеляром античных философов и их учения вызвало самую резкую критику со стороны Бернара Клервоского[439].
VI
Вокруг Бернара Клервоского, ставшего инициатором нового церковного собора, сразу же образовалась сплоченная группа из самых воинствующих элементов католической церкви. Против Абеляра выступили: Готье Мавританский – будущий Ланский епископ; Гуго Метелл – горячий поклонник Бернара; последователи и ученики Гильома из Шампо, объединявшиеся вокруг богословской школы в аббатстве Сен-Виктор; монахи премонстрантского и цистерцианского орденов и видные представители католической иерархии. Собору, который открылся в Сансе в начале июня 1140 г., предшествовала большая подготовительная работа[440].
Для участия в суде над Абеляром в Санс съехалось многолюдное общество. На этот раз против опасного для церкви магистра объединились самые видные представители «теократической партии»: сам Бернар Клервоский, Самсон, архиепископ Реймсский с подчиненными ему епископами – Иосцелином Суассонским, Альвизием Аррасским.и Готфридом Шалонским[441], Генрих, архиепископ Сансский со своими епископами – Готфридом Шартрским, Элиасом Орлеанским, Гуго Оксерским, Аттоном Труаским и Манасессом, епископом Мо[442], и другие. Некоторые из этих «судей» выступали против Абеляра уже вторично, ибо в свое время они были участниками Суассонского собора 1121 г.
Наряду с представителями высшего духовенства на Сансский собор прибыли также король Франции Людовик VII, граф Шампани и граф Невера со своими свитами, многочисленные аббаты и клирики, а также школьные магистры из городов, по-видимому, рассчитывавшие на то, что между Абеляром и Бернаром Клервоским на соборе развернется диспут, как об этом повсюду рассказывал сам Абеляр перед приездом в Санс.
Однако этим надеждам было не суждено сбыться, ибо уже накануне открытия собора состоялось предварительное совещание участников собора (соединенное с пиршеством), где было предрешено осуждение Абеляра[443].
Официальное открытие собора произошло на следующий день, причем события развернулись не совсем так, как это было задумано Бернаром Клервоским. Когда Абеляр появился перед своими «судьями» и Бернар, выступавший в роли официального обвинителя, начал громко оглашать те «еретические» главы из сочинений Абеляра, которые уже были рассмотрены и осуждены на предварительном совещании, Абеляр прервал чтение и, заявив, что он апеллирует к папе, покинул собор вместе со своими сторонниками. Участники собора осудили сочинения Абеляра и обратились к папе с посланием. Они просили у Иннокентия II осуждения еретического учения Абеляра на веки вечные, беспощадной расправы с теми, кто это учение поддерживает, полного запрещения Абеляру писать и преподавать и, наконец, повсеместного уничтожения книг Абеляра, где бы они ни были найдены[444]. Папа выполнил все эти просьбы[445].
Оценивая реакционнейшее значение решений Сансского собора, выдающийся русский мыслитель и революционер XVIII в. А. Н. Радищев писал в «Путешествии из Петербурга в Москву»: «...священнослужители были всегда изобретателями оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий... они подстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе... Собор Сансский в 1140 г. осудил мнения Абелярдовы, а папа сочинения его велел сжечь...»[446].
Почему же Абеляр покинул собор, не пожелав выступить? Бернар настойчиво утверждает, что Абеляр якобы растерялся и, будучи крайне неуверен в своих силах, решил уклониться от диспута. Это совершенно не соответствует истине.
Когда Абеляр ехал на собор, он надеялся на возможность вступить в спор со своим главным врагом и легко разбить его, поскольку ему было известно о невежестве Бернара в области философии. Однако, приехав в Санс и узнав о составе своих «судей», а также о состоявшемся предварительном совещании «отцов» собора, уже осудивших его взгляды, Абеляр понял, что его ожидает простое повторение Суассонского собора. Так как лицо, обратившееся к папскому суду, не могло быть подвергнуто наказанию по приговору церковного собора, Абеляр ухватился за эту соломинку и апеллировал к папе