Письма Бернара Клервоского, посвященные Сансскому собору, ярко воссоздают картину расправы над неугодным церкви магистром. Однако значение этих писем намного шире, ибо именно в них подводится итог борьбе, которую церковь вела с Абеляром в течение трех десятилетий, и сформулированы причины, делавшие эту борьбу необходимой для церкви. Из писем Бернара видно, что церковь рассматривала Абеляра не только как еретика, восстанавливающего важнейшие и давно уже осужденные ею ереси, но и как человека, сознательно извращавшего все католическое учение в целом.
Действительно, желание постигнуть и объяснить с точки зрения разума принципиально иррациональные догматы церкви неизбежно приводили Абеляра к еретическим выводам. Этим объясняются предъявлявшиеся ему обвинения сразу и в арианской, и в пелагианской, и в несторианекой ересях[448].
Но из писем Бернара Клервоского с очевидностью следует также, что главную опасность со стороны Абеляра церковь видела в другом. Стараясь дискредитировать Абеляра в глазах его многочисленных учеников как человека, виновного в самых тяжких ересях, Бернар в то же время с полною откровенностью писал в Рим, что больше всего его пугает общее направление учения Абеляра и прежде всего тот чисто мирской дух исследования, критицизма и скепсиса, который он перенес из области философии в теологию, так что самые важные догматы католической церкви стали предметом споров и обсуждений среди школяров Франции. Бернар писал: «Запятнал человек этот церковь и занес свою ржавчину в умы простых. При помощи своих мудрствований он пытается исследовать то, что благочестивый ум воспринимает посредством живой веры. Вера благочестивых верит, а не рассуждает. Но человек этот, относясь с подозрением к богу, согласен верить только тому, что он ранее исследовал с помощью разума»[449].
VII
Свободомыслие Абеляра, дерзавшего низводить теологию на уровень обычного школьного предмета, пугало Бернара именно потому, что оно находило сочувственный отклик у многочисленных слушателей преследуемого церковью философа. О большом количестве учеников и приверженцев, окружавших Абеляра накануне собора в Сансе,. Бернар писал в Рим как об очень грозном явлении: «Мы вступили в опасные времена. У нас есть магистры, прожужжавшие нам уши; учащиеся отвращают свой слух от истины и обращаются к небылицам. Имеется у нас во Франции монах, не подчиненный уставу, прелат, не имеющий забот, аббат, не сдерживаемый какими-либо правилами, Петр Абеляр, который рассуждает с юнцами и болтает с женщинами. Он преподносит своим приспешникам тайную воду и потаенный хлеб в книгах и вводит нечестивые новшества в слова и суждения своих проповедей. И он шествует не один, наподобие Моисея, во мрак, где находился бог, но с большою толпою своих учеников. На площадях и улицах ведутся споры о католической вере, о рождении девы, о таинстве алтаря, о непостижимой тайне святой троицы»[450].
Конечно, нельзя думать, что все ученики Абеляра были его последователями. Лекции прославленного учителя посещали и клирики, и рыцари, и горожане, и лица, подобные вагантам, утратившие связь со своими сословиями. Многим из слушателей Абеляра общий антиавторитарный дух его учения оставался глубоко чуждым. Напротив, другие ему сочувствовали и видели в свободомыслии Абеляра отражение собственных настроений. Эти приверженцы Абеляра безусловно были связаны с городом, составляли часть складывающейся прослойки молодой городской «интеллигенции» и выступали то как сторонники еретических учений, то как носители антицерковной культуры в городах. Это были магистры городских нецерковных школ, вроде Тьерри, заступившегося за Абеляра на Суассонском соборе, или схоластика Беренгария, написавшего в защиту Абеляра (уже после его вторичного осуждения на Сансском соборе) свою «Апологию». Это был такой яркий представитель ранней бюргерской ереси, как Арнольд Брешианский, ученик и друг Абеляра, заимствовавший у своего учителя ряд положений, которые он применил в своей проповеди идей «бедной церкви»[451]. Это были «бродячие школяры» – ваганты, создатели голиардической[452] поэзии, повсюду следовавшие за Абеляром и не боявшиеся поддерживать философа, преследуемого церковью.
Лишенные всякой собственности и оседлости «бродячие школяры», весьма близкие по своему положению к плебейским элементам города, очень чутко реагировали на любые проявления революционной оппозиции феодализму в идеологической области. Об этом свидетельствует содержание их поэзии. Нападая на католическую церковь, бичуя ее пороки и нередко высмеивая ее догматы, поэты-голиарды вместе с тем решительно отрицали лицемерную церковно-аскетическую мораль и воспевали в своих стихах всевозможные земные наслаждения. Постоянной мишенью критики голиардов являлось папство, сатирическое изображение которого дополнялось не менее сатирическим изображением белого и черного духовенства. Голиарды беспощадно и ядовито высмеивали продажность, царящую в папской курии, алчность епископов, неподобающий образ жизни священников, лицемерие, грубость и невежество монахов.
«Бродячие школяры» подхватывали и распространяли стихи, сложенные их товарищами, распевая эти песенки во встречавшихся им по пути городах и замках. Бродя по всей Франции, ваганты, непосредственно наблюдавшие жизнь народных масс, испытывали прямое воздействие с их стороны, что не могло не усиливать антицерковную и демократическую направленность поэзии голиардов. Несмотря на то, что ваганты писали свои произведения на латинском языке (официальном языке тогдашней школы), их поэзия по своему содержанию была несравненно ближе к народному творчеству, чем феодально-придворная поэзия труверов на старофранцузском языке.
Оппозиционное по отношению к церкви настроение «бродячих школяров» не могло не оказывать влияния на магистров городских нецерковных школ. В свою очередь и сами ваганты стремились попасть в те школы, магистры которых преподавали в желательном для них духе. Они охотно слушали лекции таких магистров, охотно переписывали и распространяли их книги. Так возникала крепкая связь между «бродячими школярами» и лицами, подобными Абеляру.
Учитывая все это, церковь жестоко преследовала вагантов, создателей и носителей антицерковной поэзии. В церковных постановлениях их творчество рассматривалось как «бесстыдное» и «безумное», а сами ваганты клеймились как люди, ведущие порочный и беспорядочный образ жизни. Являвшиеся своего рода связующим звеном между школьными магистрами, выступавшими против безоговорочного авторитета церкви, и народными массами, с которыми во время своих бесконечных странствований они постоянно соприкасались, ваганты были весьма опасны для католической церкви. Вот почему, обращая внимание папы на эту опасность и требуя принятия срочных мер, Бернар писал: «Почти по всей Галлии, в городах, деревнях и замках, не только в школах, но и на перекрестках дорог, и не только образованные или зрелые, но и юные, простые и заведомо невежество венные школяры рассуждают относительно святой троицы...»[453].
Чрезвычайно большой интерес для понимания того, что представляли собою приверженцы Абеляра, имеет фигура его ближайшего ученика – схоластика Беренгария. Беренгарий выступил со своей «Апологией»[454] после Сансского собора и утверждения его приговора папою, т. е. в тот момент, когда Бернар Клервоский и другие участники собора торжествовали полную победу над Абеляром и полагали, что теперь уже навсегда отняли у него многочисленных учеников и последователей. И однако это было не так. «Апология» Беренгария, в которой он подверг Сансский собор беспощадной и едкой критике, очень быстро распространилась во Франции и Италии – обстоятельство, показавшее, что и вторичная расправа над Абеляром не уничтожила его нежелательного для церкви влияния на учащуюся молодежь.
Время и место рождения Беренгария неизвестны. Можно лишь только предполагать, что по месту рождения и воспитания или по месту своей дальнейшей деятельности Беренгарий имел отношение к Севеннской области. До собора в Сансе Беренгарий, являвшийся одним из ближайших учеников Абеляра, жил, по-видимому, в Париже. Во время Сансского собора он был еще совсем молодым, хотя содержание «Апологии» ясно свидетельствует о том, что ее написал человек, уже вышедший из ученического возраста. Значительно определеннее данные о том положении, которое занимал Беренгарий. В «Апологии» он прямо называет себя схоластиком, т. е. школьным магистром, а в одном из более поздних посланий к епископу Манда – мирянином. Таким образом, Беренгария можно считать типичным представителем той общественной прослойки, к которой принадлежали магистры городских нецерковных школ, ваганты и другие близкие к ним представители зарождавшейся городской культуры. О чисто мирском направлении мышления Беренгария свидетельствует и все содержание его «Апологии» – этого раннего публицистического произведения, непосредственно связанного с современными событиями и насыщенного духом борьбы. Значение антицерковного памфлета Беренгария очень велико. Появление и распространение этого памфлета свидетельствовало, что во Франции возникла такая общественная прослойка, представители которой уже начали обращаться к перу, как к единственному доступному им роду оружия.
Памфлет Беренгария строен по композиции, обнаруживает выдающуюся для XII в. эрудицию его автора и показывает его незаурядные сатирические способности. Язык «Апологии» – образный, острый, изобилующий неожиданными сравнениями. Памфлет делится на две части. Первая посвящена описанию Сансского собора, вторая – критике главного организатора этого судилища – Бернара Клервоского. Видимо, Беренгарий стремился вызвать симпатии общественного мнения по отношению к Абеляру не путем защиты его взглядов, а путем разоблачения закулисной стороны собора и дискредитации его участников. Отсюда особенное внимание Беренгария к предварительному совещанию, состоявшемуся перед заседанием собора, и те резкие выпады против самых видных представителей католического клира, и особенно Бернара Клервоского, которыми изобилует «Апология».