Во сне, как помнилось Авалору, он спросил, отчего она такая худенькая (от сострадания к ней на ум ему не пришло ничего другого), и она ответила:
– Ты не должен стремиться узнать причину этого, ибо это знание не сделает тебя счастливее. Мы, духи, порождены волею своих властелинов. И раз ты спрашиваешь меня, то знай, что Ариме присуща великая сила духа. Этого я не хотела тебе открывать даже во сне, ибо я знаю, что слишком рано была тебе дана эта страсть. Но то, что тебе причиняет боль во сне, причинит ее и наяву!
И с глубоким вздохом видение исчезло.
Глава VIВ которой Авалор продолжает свои размышления
Тут Авалор пробудился. На рассвете он обнаружил, что вся его постель была влажной от слез, которые он проронил, оплакивая явившуюся ему во сне девицу, ибо сама ее хрупкость и бесплотность были тенью красоты, за которой таилось множество утрат. Проснувшись с мыслью о ней, он почувствовал, что слезы увлажняют его глаза, и через некоторое время и в самом деле ощутил в душе печаль. Тогда он стал удивляться сказанным ему словам о любви, потому что чем больше он о них думал, тем больше они ему казались правдой.
Погрузясь в эти думы, он в конце концов так и не смог понять, что с ним происходит, так как обездоленная девица, как ее тогда называли, вспоминала о нем, только когда хотела его видеть, а он обычно вспоминал о ней, только когда видел ее.
Однако, поскольку обездоленная девица весьма смущала его душу, он не мог еще признаться себе самому, что был готов ее оставить ради другой женщины. На самом же деле эта сеньора просто навязала ему свою волю, почему эта привязанность и оказалась столь неустойчивой.
Когда один человек любит другого только в ответ на его чувство или же под давлением других внешних обстоятельств, то за их исчезновением приходит конец и самому этому чувству. Но тот, кто питает любовь благодаря внутреннему побуждению или же высоким качествам того, кого он любит, никогда не расстанется со своим чувством: более того, как ни странным это покажется, оно будет крепнуть, а не ослабевать.
Глава VIIО том, как Авалор пребывал в этих думах, пока с ним не заговорил его друг-рыцарь
Однако, как я уже говорила, Авалор пока не хотел, чтобы обездоленная девица думала, что он может ее оставить, и поэтому, чувствуя, что воспоминания об Ариме преследуют его и навевают на него глубокую печаль, решил некоторое время не появляться во дворце, чтобы справиться со своим чувством.
В этом настроении он пребывал день, затем другой. На третий же, с утра, лежа в постели, опять предавался неотступно преследовавшим его думам, когда к нему вошел один рыцарь, бывший ему приятелем, и велел ему быстро подниматься и отправляться во дворец, так как король и королева, а с ними и весь двор отъезжали в глубь страны, и все уже было готово к отбытию.
Тогда Авалор встал и начал было готовиться к отъезду, когда его срочно позвали ко двору, говоря, что король уже отбывает. Авалор надумал сопроводить двор до городских ворот, а затем вернуться и закончить свои приготовления. Но это решение привело к совершенно неожиданным для него последствиям.
Когда он прибыл ко двору, госпожа Арима уже сидела верхом на муле. Авалор еще не успел к ней подойти, как она его увидала издали и со свойственной ей доброжелательностью приветствовала его. Авалор приблизился к ней с большим почтением, она же в ответ на его поклон сердечно отвечала, что уже имела о нем известия. На это он заметил, что больших новостей в его жизни не было. Но тут вмешалась королева, и они тронулись в путь.
И тут произошло много такого, чего мне в точности и не припомнить. Знаю только, что Арима каким-то образом узнала о его привязанности к обездоленной девице, чего Авалор и не отрицал, ибо отрицать этого уже не мог. Она же со своей стороны, сочувствуя ему, обещала от всего сердца сделать для него все, что в ее силах, так как, чтобы видеть его довольным, легко бы сделала все.
Столь любезную беседу вела с ним Арима, и все это говорилось с такой непринужденностью и добротой, которые всегда отличали только ее.
Но она это говорила с мыслью об одном, а на самом деле получалось по-другому. Ведь Авалор смотрел на нее так, что образ ее запечатлевался в его душе и сердце! Едва она заканчивала речь о чем-то, как он уже вспоминал, с каким видом она говорила об этом; и не успевала она договорить что-то другое, как он уже вспоминал, как она начинала этот разговор.
Так продолжалось в течение всего пути, и он уже любил только ее. Он, думавший, что даже не выедет из города, успел уже выйти из себя. И заметил это лишь к концу дня, и то когда Арима стала с ним прощаться, иначе бы он не заметил и этого.
Но она, поняв, что его одежда не предназначалась для столь длительного путешествия, сказала:
– Кажется, Авалор, вы не намеревались совершать столь дальнее путешествие.
– Госпожа моя, – отвечал он, – я и не заметил, как это случилось. Я собирался лишь немного отъехать от городских стен, но это не выходит за пределы моих желаний, ибо до сих пор мне казалось, что я отъехал совсем недалеко!
– Мне тоже бы казалось, что недалеко, – отвечала она, спешившись, – если бы я не была рядом с вами.
Тут она сошла с мула, и поэтому у Авалора не было времени, чтобы ей ответить, да он и не в состоянии был этого сделать. Его так смутил ее ответ, что он едва не забыл с ней проститься, но она сама простилась с ним, так как в связи с наступлением ночи рыцарям было запрещено спешиваться.
Авалор повернулся, но не в ту сторону, куда надлежало, так как во тьме сбился с пути. Но и это не могло его заставить думать меньше о своей любви и заняться поиском дороги. Если бы он нашел правильный путь, то мог бы еще что-то изменить. Но вместо этого он стал вспоминать те места, что были на его пути, и припомнил их с большим трудом.
Так, потерявшись или пребывая в ином состоянии, он скитался, пока не добрался до того места, откуда выехал. Это было уже в разгар следующего дня, ибо он странствовал всю ночь, утратив нечто большее, чем место в пространстве.
Глава VIIIО разговоре Авалора с Аримой после его возвращения ко двору
Когда он вернулся ко двору, тот уже расположился в другом городе. Прибыв туда, Авалор на следующий день направился во дворец.
И так как он спешил туда с единственным желанием, то и явился еще до выхода принцессы.
Наконец, чтобы сопровождать принцессу к столу, появились ее приближенные, девицы благородного происхождения и высокого положения в обществе, ибо она была любимой дочерью короля.
Прошло уже много времени после их появления, когда наконец вышла Арима, причем шла она так медленно, словно и не опаздывала. И так как она издалека увидала Авалора, то подошла к нему, приветствуя его столь же сердечно, как и при их предыдущей встрече.
Побыв возле него, она, повернувшись к нему вполоборота, мягко спросила:
– Где же вы задержались так надолго, Авалор?
– Поскольку всю дорогу сюда я не сводил с вас глаз, то, расставшись с вами, сбился с пути.
– Вот как, – отвечала она, – а я думала, что только я пострадала оттого, что рассталась с вами.
Эти слова, произнесенные ею с обычной доброжелательностью, настолько воодушевили и приободрили Авалора, что он уже хотел открыть ей свое сердце, если бы место не было для этого слишком неподходящим.
А то, что произошло потом вследствие описанных событий, показало, что на сердце у него, как говорится, было нелегко.
Но тут к ним подошла еще одна дама, приходившаяся Авалору большой приятельницей. И какое-то время (не столь уж малое) они втроем беседовали о посторонних вещах, но Авалор был, как никогда, задумчив. Потому что после слов Аримы ему стал видеться во всем сказанном ею особый смысл, и стало казаться, что ее мысли обращены в ту же сторону, что и его, хотя порою ему приходило на ум, что ее слова могли быть следствием просто хорошего воспитания и учтивости.
Она была во всем таким совершенством и таким образцом вежливости, что трудно было сравнить ее с кем бы то ни было. И если слова ее имели тот смысл, который им хотел придать Авалор, то, как думал он, наверно, она бы дала ему это понять и в том, что говорилось ею после того, как к ним присоединилась другая дама. Он уже знал, что человеку трудно скрыть то, в чем он начал признаваться.
Однако, не желая и будучи не в состоянии пребывать в недоумении относительно сказанных ею слов, истолкованных им в свою пользу, он надумал переговорить с ней при первой же встрече.
С этим намерением он в тот же вечер возвратился во дворец, но не нашел ее. Но на следующий день он увидел ее, и она шла так же спокойно, как и при их предыдущей встрече, и это спокойствие показалось ему столь необычным рядом с мелкой суетностью всех остальных, что он засмотрелся на нее, словно видя ее впервые. В ней было то, чего, насколько я знаю, не было в других. Она держалась с таким достоинством, что люди всегда засматривались на нее, находя во всем, что она делала, присущее только ей обаяние. Со свойственным ей изяществом, навеки запавшим Авалору в душу, она подошла к нему. Но он не сказал ей ничего из того, о чем собирался вести речь, хотя в тот раз они разговаривали долго: впрочем, ему показалось, что они провели вместе столь мало времени, что это и помешало ему высказаться!
Но это было не так, ибо потом он много раз заговаривал с нею, и опять же это ни к чему не приводило, то по одной причине, то по другой он хранил молчание. Когда же трудно было определить причину этой робости, он ссылался на недостаток времени.
Так было и на самом деле, но не в том смысле, который придавал этому он, ибо происшедшие потом события поставили его вне времени. Он узнал, что такое лишения, когда приобщение к ним не могло ему дать ничего, кроме боли.
Но кажется, так было суждено свыше, потому что, откладывая объяснение с Аримой со дня на день, он провел так целый год, и все время ему казалось, что в этом виноват не он сам, а какие-то побочные обстоятельства. И когда таким образом он дожил до конца года, то с еще большим усердием стал придумывать извинения своему поведению – до такого с