[543] – очевидно, что в противоположность небу верхнему, божественному. Северный Ледовитый океан как нельзя лучше соответствует термину в его древнейшем значении. Слово «бездна» в значении «море», «океан» (и «преисподняя») также было известно уже древним росам.
Север, который всегда ассоциировался с холодом, который насылал темную полярную ночь, также в своей основе имеет значение бездны. Дело в том, что слово «север» оказывается сродни слову «сверлить» (се-вер, с-вер-л-ить), а сверлить значит проникать куда-то в глубину (индоевропейское «*ver» – «дыра, отверстие»). Этот смысл, в частности, отложился в древнеанглийском «wer» (бездна). Но эта бездна, если смотреть в ожидании солнца на восток, находится с левой стороны (ср.: авестийское «vairya» – «левый»)[544]. Таким образом, в сознании древних европейцев понятия «море», «бездна», «север» в одинаковой степени ассоциировались с мраком, холодной морской пучиной, а это было возможным только при условии их долгого проживания на Крайнем Севере. И поскольку эти слова с теми же значениями сохранились в русском языке, мы вправе считать, что среди первобытных землепроходцев, осваивающих европейский Север, были и наши предки – древнейшие росы.
Подтверждением того, что предки росов в древнейшие времена жили за Полярным кругом, служит ритуальное языческое действо, совершаемое на ежегодном празднике в честь бога Света (Световида, Светилы) после окончания жатвы и описанное первым русским профессором-дворянином Г. Глинкой. После молений и предсказаний о плодородии будущего года вносили огромный круглый пирог из пряничного теста (символ Солнца), в который мог спрятаться человек. В него входил жрец и спрашивал у собравшихся людей, видят ли они его. Услышав отрицательный ответ, жрец, обращаясь к Световиду, «молил его, чтобы на предбудущий год хотя несколько его увидели»[545]. То есть жрец, олицетворявший Солнце, удалялся от людей и молил Световида о своем возвращении к ним после долгой полярной ночи.
Глухим отголоском этой древнейшей стадии в жизни росов является также уничтожение чучела (куклы) Мары во время весенних и купальских языческих обрядов. Белорусы ее топят в воде, другие разрывают на части, но чаще всего ее сжигают. Среди этнографов существует мнение, что соломенное чучело Мары (Морены) символизирует зиму, зимнее омертвение природы, а его ритуальное сожжение означает воскресение вегетативных сил[546]. Но, думается, что это действо имеет гораздо более древнюю символику: огонь (Агни) – это солнце, появившееся после полярной ночи, которое своими лучами уничтожает мрак (Мару) и одаривает людей и всю природу живительным светом и теплом.
Илл. 33. Прялки с изображением круговорота Солнца
Еще один «материальный» отголосок жизни предков росов в стране полярного дня и полярной ночи – весьма характерное изображение годичного круговорота солнца (коловорота) на русских прялках (см. илл. 33). Здесь крупное верхнее солнце означает летнее, незакатное, а мелкие солнышки символизируют солнце, восходящее и заходящее ежедневно – весеннее и осеннее. Особый интерес вызывает символическое изображение ящера (иногда рельефное), который всегда располагается рядом с зимним, «подземным» солнцем; он хозяин подземно-подводного мира и держит до поры до времени солнце в плену, как и змей Вритра из гимнов «Ригведы».
Народная память сохранила некоторые детали, позволяющие определить время жительства на Севере наших далеких предков – это эпоха мезолита. Дело в том, что очень часто герой русских волшебных сказок – охотник: «Пошел стрелок в путь-дорогу»; «стрелец-молодец … поехал за тридевять земель»; своей цели он достигнет, «когда истычет копья»[547]. Обращает на себя внимание арсенал оружия, характерный для каменного века: копья, стрелы (стрелок – от слова «стрела»); меч, сабля в русских сказках появятся значительно позже. Сказочный герой зачастую учится «лесной науке» у «дедушки лесового» или у Бабы-Яги, после чего он начинает понимать язык зверей и птиц, приобретает способность превращаться в различных зверей. В этом нельзя не усмотреть связь с первобытными инициациями, которые, как уже отмечалось, ученые относят к периоду мезолита. Часто помощником героя становится серый волк. Б.А. Рыбаков считает, что «это – самый глубокий архаизм после Чуда-Юда» и что «сказочный Серый волк, верой и правдой служащий охотнику, – это впервые прирученная собака»[548]. Но известно, что приручение собаки произошло еще в конце палеолита, а в мезолите она становится помощницей охотника.
Начало эпохи мезолита практически совпало с отступлением ледника и со сменой плейстоцена голоценом. Быстрое и глобальное потепление климата началось примерно за 13 тысяч лет до н. э. Огромные территории освобождались ото льда. Особенно ощутимо это было в Восточной Европе, где уже в XII тысячелетии до н. э. ледника не было вплоть до Ледовитого океана и на две тысячи километров к северу открылась новая земля, в то время как в Западной Европе произошло освобождение сравнительно небольшой полосы земли. Вслед за отступающим ледником на север уходили и животные, и, естественно, люди – охотники и рыболовы. В мезолите индоевропейцы дошли до Прибалтики, Белого моря, севера Кольского полуострова, а восточнее – до Вычегды и Печоры.
Применительно к бореальному периоду (ориентировочно 7000–6000 гг. до н. э.) ученые в температурном отношении выделяют области, разделенные линией, проходящей от Кольского полуострова на Урал, к широте 60º с.ш. и далее на Байкал. К северу от этой линии в указанное время климат был намного теплее нынешнего – местами более, чем на 5º С, а к югу – напротив, холоднее. Осадков в северной части территории выпадало тоже больше, чем сейчас, хотя в южной – на 100 мм, а местами на 200 мм меньше. В следующий, атлантический период субарктические леса сместились примерно на 300 км севернее их нынешней полярной границы, а в Восточной Сибири и Северной Америке на несколько сот километров отступила к северу вечная мерзлота. Наиболее теплый и благоприятный в климатическом отношении период, продолжавшийся примерно с 4000 г. до н. э. до 2700 г. до н. э. (позднеатлантическая фаза голоцена), получил название климатического оптимума, или теплового периода[549].
Таким образом, в течение нескольких тысяч лет природа предоставляла людям, живущим в районах Европейского Севера, все условия для развития хозяйства и культуры. Здесь в изобилии росли различные злаки и разнотравье, что стимулировало развитие пастбищного скотоводства.
Следует заметить, что в археологическом отношении Европейский Север изучен пока слабо. Еще в начале пятидесятых годов А.Я. Брюсов, говоря о первичном заселении Севера европейской части СССР, констатировал: «Далее на Север [то есть севернее течения верхней Волги и Среднего Урала. – Ю.А.] пространство оставалось, по-видимому, долгое время незаселенным. По крайней мере…, мы не знаем ни одной стоянки древнее конца (точнее – второй половины) III тысячелетия до н. э.»[550]. Тем не менее, археологические исследования последних десятилетий заставляют отказаться от подобных пессимистических выводов.
Наиболее изученным археологами регионом северной Евразии является Карелия. Исследования, начатые еще в царской России и продолженные в советское время, показали, что территория Карелии была заселена выходцами из более южных районов уже в эпоху мезолита. Благоприятные условия способствовали сохранению на многих мезолитических стоянках Карелии остеологического материала. Эта категория находок была проанализирована в совместной статье Ю.А. Савватеева и Н.К. Верещагина[551]. Судя по их данным, основным занятием населения Карелии в это время была охота, а главным ее объектом – северный олень. Другим важным промысловым животным был лось. Г.А. Панкрушев относит наиболее ранние мезолитические стоянки Карелии к последней четверти X тысячелетия до н. э.; стоянки же с жилищами датируются VII тысячелетием до н. э[552].
Также археологами обнаружены стоянки и в Заполярье[553], которые свидетельствуют о том, что здесь, на местах длительного проживания семейных и семейно-родовых коллективов, постепенно формировались локальные культуры и по мере укрупнения человеческих сообществ и развития хозяйства люди постепенно откочевывали к югу. В.И. Канивец, описывая пещеры, обнаруженные в предгорьях Приполярного Урала и вдоль русла Печоры и ее притоков, отмечает наличие в них инвентаря, указывающего на церемонии приношения жертв, костные останки диких и домашних животных, наконечники стрел и копий, скребки и ножи, осколки керамической посуды и т. д. Все эти находки археологи относят к концу III – началу II тысячелетий до н. э. и предположительно связывают с финно-угорским населением. В то же время они совершенно определенно указывают на возможность унаследования этих вещей от предшествующего периода, то есть финно-угры не были здесь первыми. Помимо останков коров, которые играли огромную роль в хозяйстве древних арьев и постоянно упоминаются в «Ригведе», здесь обнаружены также кости древнейшей дикой лошади, что Н.Р. Гусева считает возможным связать с развитием коневодства у арьев в V–IV тысячелетиях до н. э.[554].
Известный венгерский ученый П. Хайду, подвергая критике тезис Д. Ласло, согласно которому Северное Приуралье в эпоху палеолита и мезолита было непригодным для жилья и незаселенным, отмечает, что этот тезис «ошибочен не только с точки зрения биогеографии: его опровергают приумножающиеся из года в год археологические находки. Ныне, – пишет Хайду, – можно с уверенностью утверждать, что на европейской стороне Северного Урала первобытный человек селился, начиная уже с эпохи среднего и верхнего палеолита (в ряде мест бассейнов Печоры и Камы открыты памятники мустьерской и мадленской эпох). Таким образом, область между Уралом и Камой была издавна обитаема»