Словарный состав санскрита позволяет уточнить исконный смысл многих славянорусских имен и сделать предположение о том, что их возникновение также восходит к древнейшей эпохе. Например, имя Ананий очень созвучно с санскритским словом ananya (единственный в своем роде), Аника – с ánīka (войско, острие, лицо), Ваня (не Иван!) – с ványa (лесной, дикий) или с vāṇá (стрела), Ванька – с vañka (бродяга), Варя – с várya (выдающийся, передний, первый, самый лучший) или vā́rya (драгоценность, богатство), Таня – с tána (дитя, ребенок), Ира – с īra (ветер) или irā (освежающий напиток, освежение, подкрепление), Ирина – с iriṇa (родник, ручей); Катя – с kāţā (глубина, бездна), Рая – с raya (поток, напор, торопливость), Тарас – с táras (проникающая сила, напор, энергия, быстро), Анна – с ánna (еда, пища), Васса – с vāsá (дом, жилище) или vāsа (благовоние); Витя – с vīţā (галька) или vītá (желанный, приятный); Санька – с sañkā (битва, бой) и т. д.
Длительный период проживания предков росов и арьев по соседству друг с другом нашел отражение и в общности сюжетов, распространенных не только в русских народных сказках, но и в индийском эпосе. В качестве примеров можно назвать сюжет русской сказки «Ведьма и Солнцева сестра» (бегство царевича и спасение его от сестры-ведьмы)[569], известный так же и по индийским сказкам. Общим для русских и индийских сказок является также мотив пожирания собственных кишок или мозгов («Лисичка-сестричка и серый волк»)[570]. Сюжет о подменной жене, очень распространенный в славянских сказках (например, «Буренушка»[571]), нашел отражение в индийской «Махабхарате». Сказки типа «Три царства – медное, серебряное и золотое» (младший брат Иван-царевич покинут своими братьями в подземной пещере и прилетает оттуда на гигантской птице)[572] вошел в древний индийский сборник «Двадцать пять рассказов Веталы». Древнейший литературный вариант сюжета русской сказки «Иванко Медведко», о которой уже упоминалось выше, встречается в индийской «Катхатсаритсагаре». Эти факты были отмечены еще А.Н. Афанасьевым в примечаниях к изданным им русским народным сказкам[573]. Часть общих сюжетов, встречающихся как в русских, так и в индийских сказках (например, о молодильных яблоках)[574] свидетельствуют о том, что контакты древних росов и арьев продолжались и в последующий период их истории, после того, как они покинули северные земли (на Севере не могло быть речи о яблоках).
Северный период истории наших предков, как уже было отмечено, приходится на теплые фазы голоцена. Однако даже и в тепловой период случались климатические аномалии. В частности, ученые фиксируют резкое похолодание и иссушение климата в 3680 и 3100 гг. до н. э., а к III тысячелетию до н. э. тепловой период заканчивается, начинается похолодание и наступление тундры[575]. Следующий, суббореальный период, к тому же, отличается значительными флюктуациями продолжительностью до 200 лет[576], которые не позволяли новым поколениям незаметно адаптироваться к более суровым условиям, а, скорее, имели характер катастроф, которые нашли отражение в гимнах «Ригведы»: «О Небо и Земля, защитите нас от ужаса!», – так заканчивается почти каждая строфа гимна «К Небу и Земле»[577]. Видимо, страх перед голодом породил такие строки:
К тебе, о пища, прикована
Мысль великих богов <…>
Когда, о пища, пришло то
Сияние гор,
Вот тогда, о сладкая пища, ты должна прийти
К нам сюда, чтобы (мы) вкусили (тебя)![578]
Многие гимны заканчиваются строкой: «Мы хотим найти щедрую общину, легко дарящую!» Всем, кто хотел выжить, необходимо было принять ответственное решение – навсегда покинуть некогда благодатные северные земли. И снова – мольба к Агни:
«О Агни, поведи нас прекрасным путем к богатству,
Зная, о Бог, все вехи.
Отврати от нас грех, сбивающий с пути!..
<…> ты снова перевези нас
Благополучно через все трудности <…>
(Сделай) нам землю, о Бог, снова на благо <…>!
Да не настигнет страх певца твоего <…>
Ни сейчас, ни в будущем <…>![579]
Воспоминание об этой прекрасной стране и обрушившейся на людей природной катастрофе сохранилось и в «Авесте»: «Как первое лучшее из мест и стран создал я, Ахура-Мазда, Арианам-Вайджа Доброй Датии. Но в противовес этому сотворил смертоносный Анхра-Манью красного [? – речного?] дракона и созданную дэвами зиму. Там десять зимних месяцев, лишь два летних, и они холодны для воды, холодны для земли, холодны для растений. И [есть] середина зимы, и [есть] сердце зимы; и [когда] зима подходит к концу, тогда [бывает] очень много наводнений»[580].
Внезапное наступление холодов было, вероятно, основной причиной, заставившей арьев навсегда оставить обжитые места. Естественно, они, покинули северные территории не вдруг и не сразу. Многие из них уходили на юг и в более ранние периоды, постепенно расселившись на огромном пространстве. И вместе с ними (или параллельно с ними) уходили на юг и древнейшие росы, унося с собой созданную ими культуру, навыки и приемы ведения хозяйства, свои северные мифы, сохраняя в своей генетической памяти образ чудесного Беловодья с незакатным солнцем и долгой ночью, с солнечными оленями и молочными реками с кисельными берегами и всем тем, что составило древнейшую основу русского фольклора, русского самосознания, русской культуры.
Таким образом, многочисленные данные мифологии, лингвистики и исторической географии (в частности, топонимики) убеждают в существовании длительного «северного периода» в истории предков русского народа, который приходится на теплые фазы голоцена. В эту эпоху древнейшие росы проживали по соседству с предками арьев, осваивали земли Европейского Севера, занимались охотой и скотоводством, создавали свою культуру. Общая территория, общие условия жизни и трудовой деятельности, общность языка способствовали формированию у них этнического самосознания, позволявшего древнейшим росам ощущать свою принадлежность к единому, отличающемуся от других, этносу.
§ 3. Расселение и дальнейшие судьбы росов
В настоящем исследовании не ставится заведомо бесперспективная задача отыскать «прародину» росов, очертить ее границы, а также определить более или менее точное время начала этногенеза русского народа. Известный этнолог и антрополог В.П. Алексеев, высказал мысль о том, что становление народа как историческое явление само по себе представляет очень сложный исторический процесс и поэтому говорить о «точке отсчета» нецелесообразно, поскольку ее не существует. Длительность этногенеза как явления пока еще остается за пределами теоретической постановки вопроса, «хотя интуитивно сознавалась и сознается всеми работающими в этой области»[581]. В то же время он отмечает, что при анализе конкретных этногенезов стремление найти эту «точку отсчета» все-таки остается «и до нее накопление отдельных этнических признаков оценивается в рамках становления отдельного народа, а после нее – как развитие уже сложившегося народа»[582].
Постепенное накапливание этих «отдельных этнических признаков» у далеких предков будущего русского народа в составе древнейших европейцев началось в эпоху верхнего палеолита, а затем и мезолита. Согласно В.П. Алексееву, уже самые ранние человеческие популяции имели «популяционную специфичность», то есть различались «по генетическим маркерам» в смысле обладания каждой из них «определенным сочетанием генных частот». Эти исходные популяции были малочисленны и эндогамны. Последнее объясняется не столько эндогамными запретами, сколько изолированностью географического положения и относительной оседлостью, поскольку каждая популяция имела достаточно большую охотничью территорию (известно, что на прокорм одного охотника требуется 100 кв. км земли, в силу чего плотность населения Европы в эпоху финального палеолита определяется как один человек на 50 – 100 кв. км)[583]. Однако замкнутость у большинства популяций никогда не была абсолютной в силу контактов между отдельными группами на границах охотничьих территорий, а также при случайных встречах. Проницаемость генетических барьеров, инкорпорирование чужаков приводило к изменяемости морфологических признаков и генетических маркеров уже на самых ранних этапах человеческой истории и может рассматриваться в качестве дополнительного фактора, обусловившего именно такое, а не другое географическое сочетание групповых вариаций. Эти контакты учащались в связи с миграциями животных, поскольку из-за них разрушались границы охотничьих территорий и маршруты охотничьих групп зачастую пересекались.
В процессе освоения новых пространств происходит создание новых коллективов, объединенных общими навыками и приемами охоты и собирательства, способами обработки камня и изготовления орудий, общим языком, верованиями – всего того, что составляло психологическую основу того чувства, которое позволяло каждому члену коллектива воспринимать других в качестве себе подобных людей и каждому соотносить себя и всех остальных с понятием «мы» в отличие от чужаков («не-мы»). А это уже и было проявлением первичного этнического самосознания. В течение длительного проживания на землях современного Русского Севера и в прилегающих к нему районах происходило дальнейшее развитие этнического самосознания росов. Тесные контакты с арьями, одинаковые природно-климатические условия и похожие методы хозяйствования приводили к формированию похожей на первых порах мифологии, религиозных верований, обрядов. Однако постепенно определялась и углублялась дифференциация. Появлялись какие-то свои божества, а общие наделялись новыми, отличительными функциями; возникали свои легенды, свои герои; происходили какие-то важные события, память о которых передавалась из поколения в поколение; формировался свой этнический стиль культуры, свои символы, которые, по выражению С.Е. Рыбакова, являются «ключом, открывающим глубины духа народа»