есила на крюк в стене, как тюк» (строфа 649). Так перевел Ю.Б. Корнеев. Несколько более расплывчато выразился М.И. Кудряшев: «Я к ней, было, с любовью…» Но в подлиннике сказано «do ich si wânde minnen», и означает это в данном тексте не душевное движение, а — to make love! Такое же значение имеет глагол minnen и в строфе 528. Смысл перевода Корнеева: «Но не исторг у девы жених любви залог», признаюсь, мне не ясен, и я предпочел бы старый перевод: «Но не хотела дева ласкать в пути бойца / И сберегала ласки до самого венца…», если бив нем, как и в новом переводе, вместо «венца» стояло — «свадебный пир». Дело в том, что церковное венчание в то время не было обязательным обрядом, и заключение брачного соглашения и сопровождавшее его торжество делали брак законным. «Венца» нет и в строфах 52 и 295. Наконец, там, где Корнеев переводит: «чтоб ты в свой час и срок / Женой невесту Нудунга торжественно нарек», — надлежит читать: «Так что ты сможешь ласкать ее нежное тело» (строфа 1906). Имеется в виду языческий брак.
Воздерживаясь от более детального разбора материала, я хотел бы лишь подчеркнуть, что понятие minne охватывало чрезвычайно широкий и сложный комплекс чувств и отношений, которые невозможно выразить как-то однозначно. Их диапазон простирается от крайней спиритуализации любви до прямолинейной чувственности[79]. Любовь, как и другие эмоции, в разные эпохи и в различных культурах приобретает специфическую окраску и своеобразные формы. Это, конечно, необходимо в полной мере принимать во внимание при интерпретации литературного произведения, которое отделено от нашего времени почти восемью столетиями и всею наполняющей их историей развития и трансформации человеческого эроса.
Повторю еще раз: «Песнь о нибелунгах» — рыцарская эпопея. Герои ее, все без исключения, принадлежат к аристократической верхушке общества — это короли, принцы, знатные люди из их окружения, могучие вассалы и слуги. Зигфрид, который в более ранних сказаниях и песнях был безродным найденышем, воспитанником сказочного кузнеца, перейдя в рыцарскую эпопею, превратился, в соответствии с имманентными для нее требованиями, в нидерландского принца, наследника престола, хотя следы предшествующей его трактовки еще и заметны в «Песни о нибелунгах».
Рыцарская эпопея игнорирует простонародье, оно в принципе не может фигурировать в ней. Когда речь заходит о подданных короля, то имеются в виду его благородные вассалы. Если упомянуты «бедняки», то обычно под ними подразумеваются не обездоленные люди, а недостаточно обеспеченные рыцари. Из неблагородных в песнь могут попасть лишь бюргеры, — поскольку действие песни в значительной части протекает в Вормсе.
Между тем в новом переводе «Песни о нибелунгах» появляется народ. Так, при описании торжеств в связи с посвящением Зигфрида в рыцарское достоинство в песни сказано, что в соборе царила невероятная давка: всем хотелось присутствовать при пышной церемонии. Как это переводит Ю.Б. Корнеев?
Пока во славу Божью обедня в храме шла,
Толпа простого люда на площади росла.
Народ валил стеною…
В оригинале упомянуты liuten, слово, которое весьма рискованно переводить в контексте этого произведения, как «простонародье». Например, при описании сцены роковой охоты, завершившейся убийством Зигфрида, тоже встречается это слово (строфа 961), но ясно, что здесь имеются в виду просто-напросто участники погони за зверем. Передача же в цитированном отрывке liuten как «народ» или «простой народ» привела к нелепице по существу: получается, что в то время как в храме на обедне присутствовала знать, толпа народа росла на площади! Между тем само собой разумелось, что церковную службу должны были посещать все прихожане, как знать, так и простолюдины. М.И. Кудряшев в свое время перевел точно: «В честь Господа обедня в соборе началась, / Неслыханная давка при этом поднялась…» Но Корнеев, очевидно, склоняется к мысли, что когда собор посещают короли и знать, народ остается на площади. Сцена венчания двух пар, Зигфрида с Кримхильдой и Гунтера с Брюнхильдой, изображена в переводе точно так же, как и только что упомянутая сцена посвящения Зигфрида в рыцари: «Был полон храм, и вкруг него стеной стоял народ» (строфа 644). В оригинале просто: «началась давка»[80].
Может быть, переводчика смутило то, каким образом все вормсцы вмещались в собор? Но, во-первых, кафедральный собор обладал большой вместительностью, а город в Средние века не был густо населен. Во-вторых, и главное, даже если бы мы предположили, что с точки зрения здравого смысла это невозможно, то нужно иметь в виду, что автора «Песни о нибелунгах» подобное соображение никак не могло остановить, — вспомним, что из пиршественной залы Этцеля, в которой загорелся смертельный бой между бургундами и гуннами, было выброшено семь тысяч трупов! В эпосе возможны и не такие вещи. Хаген умудрился переправить через Дунай в лодке за одну ночь многотысячное войско! Но в рассматриваемых сейчас цитатах меня занимает иное: неверна мысль, что сословное деление средневекового общества выражалось в том, что господа посещали собор, народ же как бы не имел в него доступа.
В начале V авентюры описан съезд в Вормс на праздник знатных гостей; их внешность, наряды, оружие вызывают всеобщее восхищение даже у тех, кто получил тяжелые ранения в недавней войне против саксов. Не вызывает сомнения, что имеются в виду рыцари Гунтера. Во всяком случае, если выражение «al die liute… über ál daz Gúnthéres laut» (строфа 270) достаточно неопределенно и может быть переведено как «народ» и «все бургунды» (хотя мне это кажется спорным), то появляющиеся в строфе 269 «досужные горожане», озабоченные тем, удастся ли королевский праздник, представляют собой вклад переводчика, а не самого автора «Песни о нибелунгах». Оставляя вместе с Гунтером и его сподвижниками свою родину, Брюнхильда прощается с ближайшей родней. Переводчик считает, по-видимому, это недостаточным, и он заставляет ее проститься еще «с народом и страной» (строфа 526), хотя в оригинале «народа» вообще нет, а о стране сказано лишь, что она ее покинула.
Не упомянут в оригинале народ и в строфе 715 (в переводе: «Народом Зигфрид правил со славой девять лет…»). Нет «простолюдинок» в сцене описания горя, вызванного гибелью Зигфрида (строфа 1037); в оригинале: «der guoten burgaere wîp», «жены добрых горожан», а эти последние в предыдущей строфе названы edelen, — все лица, так или иначе соприкасавшиеся со двором и знатью, в изображении автора песни уже благородны. Нет «простого народа» и при встрече Кримхильды с женою маркграфа Рюдегера (строфа 1301), — здесь сказано о людях маркграфа, которые спешили навстречу знатной гостье верхом и пешими.
В сцене раздачи Данквартом даров гостям Брюнхильды упоминаются бедняки. Как полагает переводчик, они получали подарки, и выходит, что бедняки фигурировали среди гостей. На самом деле это, разумеется, не так. «Бедняк, кому богатством казалась раньше марка» (строфа 515), — вовсе не бедняк, так как марка была довольно крупной ценностью в то время. Упоминаемые здесь бедняки — это нищие, которые могли кормиться за счет тех, кто получил богатые подарки[81]. «И тот, кто накануне обноскам был бы рад, / Роскошною одеждой теперь дворец дивил» (строфа 516), — как попали во дворец в качестве гостей на свадьбе королевы нищие в обносках? Их там не было, ибо в тексте песни сказано: «По залу расхаживали в богатых платьях те, кто прежде никогда не носил столь роскошных одеяний». Данкварт раздавал подарки придворным, а не нищим.
Появление в переводе «Песни о нибелунгах» «бедняков» и «простонародья» размывает те незримые, но вполне четкие сословные границы, за которые мысль автора рыцарской эпопеи не выходила.
Вообще можно заметить, что не все благополучно в переводе с понятиями бедности и богатства. Следовало обратить более пристальное внимание на то в высшей степени важное обстоятельство, что в феодальном обществе эти понятия обладали сильнейшей сословной окраской. Термин rîche в ряде случаев означал не «богатого», а «могущественного», либо объединял оба эти значения. Местами это учитывается в переводе, но иногда встречается неточная трактовка указанных терминов, в результате чего происходит искажение смысла текста.
Например, в IV авентюре рассказывается о том, как Зигфрид собрался было покинуть вормсский двор и как бургундские короли старались его удержать. «Dar zuo was er ze rîche, daz er iht naeme soit» переведено: «Служил он не за плату — богат он без того» (строфа 259). Это звучит странно, ведь знатный рыцарь вообще служил не за плату, а за ленные пожалования либо за подарки господина. Здесь имеется в виду не плата за службу, подобная мысль в отношении нидерландского принца не могла прийти в голову средневековому поэту, превосходно знавшему отношения в феодальной среде. Называя Зигфрида rîche, автор эпопеи имел в виду его сословную принадлежность, знатность и могущество, которые, разумеется, предполагали, в частности, и богатство, но отнюдь не являлись производными от него. Зигфрид был «слишком могуществен, знатен, для того чтобы ему можно было предложить подарки», — вот смысл этой фразы[82], ибо, согласно тогдашним представлениям, получение дара влекло за собой известную зависимость от подарившего, а Зигфрид считался равным по рождению и положению королю Гунтеру и его братьям.
Точно так же обстоит дело и в IX авентюре. Кримхильда принимает Зигфрида, явившегося в Вормс в качестве посланца Гунтера, чтобы известить о помолвке его с Брюнхильдой и о скором прибытии молодых. Она усаживает Зигфрида и благодарит за благую весть. «Мне было бы приятно вознаградить вас золотом за службу вестника, но вы слишком для этого знатны, и я навсегда останусь вам признательной» (строфа 556). Мысль Кримхильды в данном случае опять-таки состоит в том, что столь могущественному и благородному господину, как Зигфрид, нельзя предлагать даров, ибо это могло быть понято как намерение поставить его в зависимость от себя, следовательно, как оскорбление. Но влюбленный Зигфрид отвечает: «Даже если б тридцать стран были моими, и то я охотно принял бы подарок из ваших рук» (строфа 557). Зависимость от любимой его не только не страшит, но приятна. Здесь уместно вспомнить, что, согласно куртуазному кодексу, отношения между влюбленным рыцарем и знатной дамой строились по образцу отношений вассала к сеньору. Как это переведено Ю.Б. Корнеевым? Вместо указания на «знатность» в строфе 556 читаем: «Тому не нужно золота, кто им богат и так». А в строфе 557 «тридцать стран» заменены выражением: «Будь я… богаче в тридцать раз». Идея, лежавшая в основе пожалования даров, утрачена, все сведено к довольно плоской мысли, что Зигфрид богат и без золота Кримхильды!