— Эй вы!
Я обернулся. Мне стало его жалко. Такой симпатичный парень. Да, Нину можно было понять.
С большим трудом он встал на ноги и покачиваясь направился в мою сторону, но не дошел и плюхнулся во вращающееся кресло перед роялем. Его локти грохнулись на клавиши, вызвав какофонию высоких и низких звуков. Он начал валиться на бок, но я успел поддержать его, не дав упасть на пол.
— Я не могу этого сделать, поймите меня! — сказал он.
— Ну что ж, не делайте.
— Что она там задумала? — Он вновь поднялся. Облокотившись спиной на рояль, он мог стоять довольно устойчиво. От него несло коньяком. Это было утро, полное различных запахов. — Об этом пишут все газеты… Полиция проводит расследование… Что будет, если они все узнают? Чтобы работать, я должен быть спокоен. У меня хорошая работа. Вы знаете бар «Эден»?
— Нет.
— У меня действительно хорошая работа. Меня только что приняли. Я должен подумать и о себе. Посмотрите на эту квартиру… на мебель… на книги… Все это я приобрел на собственные деньги. Именно на свои собственные деньги… Я… на конкурсе получил приз… от консерватории. — Он в бессилии хлопнул по стопке нотных листов… — Моя рапсодия! На две трети она уже готова. На будущий год я хотел купить «Фольксваген». Я же ей говорил, что никогда не смогу на ней жениться… я ей никогда не врал… Зачем же сейчас она это делает? Зачем?
Я пожал плечами.
— Бруммер убьет меня, если узнает об этом! Что значит «смыться»? Я вас спрашиваю: куда мне бежать?
— Об этом надо спрашивать не меня, — ответил я.
Он хлопнул ладонью по письму:
— «Эйр Франс»! Заказать билет в Париж! Заказать немедленно! Что за глупость?! Она же лежит в больнице! Как она оттуда выйдет?
— Об этом надо спрашивать не меня, — повторил я.
— А что мы будем делать в Париже? По-французски я не говорю. Денег у меня нет. У нее тоже. — Он схватил меня за лацканы пиджака. — А почему, собственно, она пыталась уйти из жизни?
— Не надо, — сказал я.
— Что?
— Не надо меня хватать. Я этого не люблю.
Он убрал руки:
— Случилось что-то ужасное, чего она не смогла пережить?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Но она же пишет об этом.
— Это ваши проблемы.
— Почему мои? Она же замужем!
С фотографии на нас обоих взирала Нина Бруммер, полнотелая блондинка, соблазнительная и желанная, — однако, видимо, недостаточно соблазнительная и недостаточно желанная.
— Я ничем не могу ей помочь… — Ворм поплелся назад к столу и наполнил бокал, пролив при этом коньяк. — Я не хочу иметь с этим ничего общего. Я всегда ей говорил, что для меня работа важнее всего! — Он воскликнул это со странной гордостью. — Я никогда не брал у нее денег! И ни одного подарка! Я почти на десять лет моложе ее! — Его голос сорвался. — Между нами была совершенно ясная договоренность… с того самого дня, когда она заговорила со мной.
— Она сама с вами заговорила?
— Конечно. В баре «Эден»… — Он провел рукой по губам. — Она такая приятная. Такая красивая. Она великолепна. Мы… изумительно провели с ней время, поверьте… — Он опять хлопнул по стопке нотной бумаги. — Но вот это! Уже готово две трети! Я ей никогда не устраивал сцен!
— Господин Ворм, я должен идти.
— Скажите ей, что я не могу. Пусть она мне больше не пишет. Она должна успокоиться. Тогда мы снова сможем встречаться. Позже. Я желаю ей всего наилучшего.
— Вы отказываетесь бронировать места на Париж?
— Да! И писать ей я тоже не буду. И звонить.
— О'кей, — сказал я. — Кончайте пьянствовать и попробуйте поспать.
— Я не могу спать… У вас не должно сложиться обо мне превратного мнения… вы мне понравились… даже очень… То, что она сделала, просто ужасно… Но чем я могу ей помочь, если она мне не говорит, зачем она все это сделала? Из-за чего-то ужасного! А что было таким ужасным?
— Этого я тоже не знаю, — сказал я, направляясь к двери.
Выйдя из темного подъезда на залитую солнцем улицу, я услышал приветливый голос:
— Добрый день, уважаемый.
— Добрый день.
— Бог жив, — сказала свидетельница Иеговы. Она все еще стояла на солнце, выполняя возложенную на нее миссию.
— Конечно, конечно, — сказал я, двигаясь к черному «Кадиллаку», — мы об этом уже говорили.
— Ах, извините меня, — девушка улыбнулась.
Эта улыбка мне еще вспомнится…
13
Построенное из стекла, бетона и стали, блестящее и прозрачное, высотой в девять этажей, офисное здание Бруммера было расположено в самом центре Дюссельдорфа. На крыше возвышались антенные мачты. Стеклянные двери на входе открывались автоматически, когда к ним кто-то приближался: срабатывали селеновые датчики. Над порталом были прикреплены две позолоченные буквы высотой в один метр каждая…
В огромном фойе работали кондиционеры. В фонтане журчала вода. В бассейне фонтана плавали маленькие рыбки. Лампочки освещали их то красным, то зеленым, то синим светом. Стены были приглушенного желтого и серого цвета. Взад и вперед сновали озабоченные люди, среди них я заметил много красивых девушек.
В фойе было три лифта. Перед ними стояли служащие в синей униформе. На обшлагах у всех были золотые буквы…
На широкой стене холла можно было рассмотреть пестрые мозаичные панно: крестьяне, работающие в поле, шахтеры, добывающие уголь, женщины, собирающие виноград, каменщики, возводящие стену, летчики, сидящие в кабинах самолетов, ученые, склонившиеся над своими фолиантами и ретортами; матросы, стоящие за штурвалами кораблей, пересекающих стилизованный океан. Над всем этим золотом светились слова:
МОЕ ПОЛЕ — ЭТО ВЕСЬ МИР
Под ними за стойкой из красного дерева сидели шестеро служащих, трое мужчин и три девушки. Все они были в синей униформе с золотыми буквами.
Когда я подошел поближе, мне улыбнулась рыжеволосая девушка.
— Я должен забрать господина Бруммера, я его водитель.
Рыжеволосая созвонилась с секретаршей и передала мене телефонную трубку. Я услышал голос Бруммера:
— Все в порядке, Хольден?
— Так точно. Слуга уже упаковал ваш чемодан. Рубашки, белье. Черный костюм.
— Хорошо.
— Собака уже в машине. Кухарка приготовила бутерброды.
— Через пять минут я буду внизу.
— Понял, господин Бруммер.
Я передал трубку рыжеволосой девушке, и она положила ее на аппарат. У нее было хорошее настроение. У всех людей в холле было хорошее настроение, потому что в помещении было прохладно. Я спросил:
— А что это, собственно, за контора?
Девушка взглянула на меня.
— Я новенький и вожу господина Бруммера сегодня первый день, — пояснил я, улыбнувшись.
— Экспорт, — сказала рыжеволосая и тоже улыбнулась в ответ.
— А что мы экспортируем?
— Многое. Древесину и сталь. Станки и синтетические материалы.
— А куда?
— По всему миру.
— Гм…
— Что вы сказали?
— Нет, ничего, — ответил я. — Разрешите мне еще раз позвонить. По личному делу.
— Телефон-автомат вон там.
Я направился к противоположной стене, где было установлено шесть телефонных будок. Над ними висело шестеро часов, показывавших время в Дюссельдорфе и в других странах мира. В Дюссельдорфе было без двух минут одиннадцать. В Москве — без двух минут час. В Нью-Йорке — без двух минут пять. В Рио-де-Жанейро — без двух минут семь. Я вошел в кабинку, раскрыл телефонную книгу и нашел нужный телефонный номер.
— Больница Святой Марии. Слушаю.
— Соедините меня с фрау Бруммер.
— К сожалению, я не имею на это права.
Я так и думал. Я думал, что могут сказать и «Доктор Шустер запретил, так как пациентка еще слишком слаба. Ей нельзя говорить».
Я сказал:
— Говорит Бруммер. Немедленно соедините меня с женой, или мне придется пожаловаться на вас!
— Прошу прощения, господин Бруммер. Я действую, как мне приказано. Я не могла предположить…
— Дайте мне жену, — сказал я, — пожалуйста!
Затем я услышал издалека голос Нины Бруммер:
— Да?..
— Говорит водитель…
— Я поняла… Ну что?
И почему я не сказал ей тогда всю правду? Зачем я обманул Нину Бруммер? Из сострадания? Или это уже была любовь? Это просто смешно. Этого не могло быть, так как этого не могло быть вообще. Нет. Это ведь была моя Маргит. Все та же Маргит, которую я любил. Я обнадеживающе лгал Нине Бруммер именно из-за Маргит.
— Господин Ворм сделает то, о чем вы просили. Он просил только немного подождать.
— Подождать?
— У него была полиция.
Голос в трубке замолчал.
— Ему удалось успокоить полицейских. Но в данный момент он ничего не может предпринять, чтобы не привлекать к себе внимание.
— Да… да… — Послышался удушливый кашель.
— Поэтому он вам не будет звонить.
Опять молчание в трубке.
Сквозь стеклянную дверцу кабинки я увидел Юлиуса Бруммера, выходящего из одного из трех лифтов. Он направился к стойке с секретарями. Рыжеволосая указала на меня. Я сказал в трубку:
— Еще я должен вам передать, что он вас любит. — Это была всего лишь сострадательная ложь, и ничего больше. Через два-три дня эта женщина уже поправится настолько, что я смогу ей все рассказать. Я продолжал врать: — Он все время думает о вас.
Бруммер направился к моей будке и помахал мне. Я кивнул.
— Вам надо потерпеть. Немного потерпеть.
— Спасибо, — проскрипел слабый голос.
— До свидания, — сказал я, повесил трубку и вышел из кабинки.
На Бруммере был уже летний бежевый костюм, желтые сандалии и открытая желтая рубашка.
— Вам пришлось быстро распрощаться со своей девушкой?
Я кивнул.
— Красивая брюнетка?
— Красивая блондинка, — ответил я.
Он захихикал.
А в Москве уже было четыре минуты второго. В Рио-де-Жанейро — четыре минуты восьмого.
В Дюссельдорфе было четыре минуты двенадцатого и стояла сильная жара.
14
В городе становилось все жарче.
Через Бонн и Кобленц мы доехали по автобану до Лимбурга, расположенного южнее. Здесь мы выехали на федеральное шоссе 49 и направились в сторону городов Гиссен и Лих, чтобы, минуя Франкфурт, сократить путь. На федеральном шоссе 49 шли ремонтные работы. Там было три заграждения и две пробки.