Идиот. Как же ты сможешь этому воспрепятствовать?
Однажды я уже кое-чему воспрепятствовал. И за это мне дали двенадцать лет, а Маргит умерла. Но зато она уже больше не могла мне изменить, не могла. И я опять это сделаю, я сделаю это опять. Но на этот раз я уже в тюрьму не попаду. Она меня ударила. Спокойно. Я должен успокоиться.
Нет, я не хочу. Больше не надо. Я хочу покончить со всем этим. Я еще не дорос до всего этого. Я сейчас покончу со всем этим. И с собой, и с этими двумя. Я сейчас к ним вернусь. Красивый мальчик слабее меня. К тому же он трусоват. А Маргит всего лишь женщина. Нет, не Маргит. Это было… это было тогда. А ее зовут Нина. Маргит. Нина. Маргит. Нина. Я не обращу на нее никакого внимания. Я тронусь с места, не сказав ни единого слова. А дождь все идет. Все будет выглядеть как несчастный случай. Они набросятся на меня с кулаками и сделают все, чтобы я остановился, это ясно. Но они сидят сзади. Нельзя сильно побить человека, если сидишь у него за спиной. Еще полкилометра, потом Рейн будет рядом с дорогой, я знаю это место. Там очень много предупреждающих знаков. И Рейн в том месте очень глубок. Надо вывернуть руль. Машину занесет поперек дороги. Они закричат. Они захотят вылезти из своего гроба, который их потащит вниз, но будет уже слишком поздно. Вода польется через открытые окна, они вцепятся друг в друга, как и я вцеплюсь в руль. Маргит и Тони. Нина и Тони. Нина и Тони.
Кровь… кровь стучит в моих висках…
Я кладу деньги на стол и надеваю сырой пиджак. Медленно выхожу, так как теперь мне наплевать, что я вымокну. Осталось десять шагов до массивного черно-красного «Кадиллака», стоящего здесь в темноте. У меня перед глазами все плывет, все плывет.
Я подхожу сзади, чтобы они ничего не заметили, главное, чтобы они ничего не заметили. Еще пять шагов. И тут я оступаюсь. Падаю. Поднимаюсь. Кровь. Кровь стучит в моих висках. Маргит и Нина. Маргит и Нина…
Осталось сделать еще три шага.
Свет все еще сохраняет свой ярко-зеленый оттенок. Вода тоже зеленая. Нас будут окружать рыбы и водоросли. Ночью будет темно и холодно, но мы этого уже не почувствуем. Ее красивое тело разложится, а в красивых волосах запутаются водоросли и речные животные.
Еще один шаг.
«Она ударила меня, — думаю я. — И это конец».
Я резко распахиваю дверцу машины и плюхаюсь на переднее сиденье за баранку. В этот момент я почувствовал руку Нины на своем плече и услышал ее всхлипывание:
— Хольден, слава богу, Хольден, что вы пришли!
29
— Хольден, слава богу, Хольден, что вы пришли!
Я снял ногу с педали газа и обернулся, но очень медленно, так как мое тело не слушалось меня, а Нина откинулась назад, и по ее лицу катились слезы. И так она лежала в своем сыром шерстяном платье, ее руки дрожали. Тони Ворм сидел рядом с ней, и когда я на него посмотрел, он сразу прикрыл рукой лицо и сказал:
— Если вы дотронетесь до меня, я сразу же выпрыгну из машины и позову на помощь!
Я опустил окно машины, глубоко вздохнул, затем провел ладонью по лицу и отрывисто сказал:
— Кто вас трогает, господин Ворм, кто вас собирается тронуть?
С Рейна послышался гудок корабля. Гроза уже прекратилась, но дождь шел не утихая.
— Ты подлец, — сказала Нина. — Ты редкостный подлец.
В ответ на это Ворм только пожал плечами.
— Что случилось? — спросил я, решив, что теперь о пустяках мы говорить не будем.
Нина наклонилась так низко, что ее светлые волосы упали на красное шерстяное платье.
— Он шантажирует меня, — прошептала она.
Я подумал, что мне надо быть очень осторожным. Я сам был на грани срыва. Надо дышать ровно. Говорить медленно. Не дать себя завести.
— Господин Хольден, — начал Ворм, — вы знаете о нашей связи, поэтому я апеллирую к вашему разуму.
Нина истерично засмеялась.
Стало так сумрачно, что я уже не различал их лиц. С реки на шоссе поднимался туман, зеленый свет стал темнее и теперь умирал. Зажглись фонари. С Рейна опять донесся гудок парохода. Под шум дождя и всхлипывания Нины Ворм продолжал говорить:
— Поставьте себя на мое место. Я еду в Гамбург. И там вдруг выясняется, что обещание принять меня на работу в местный бар «Эден» — не более чем блеф.
— Это как?
— Владелец бара в Дюссельдорфе просто хотел отделаться от меня. А в Гамбурге у него уже есть пианист, и у него контракт на три года. Таким образом, я выброшен на улицу. И я еще и прописаться не успел, как приходят из налоговой полиции и говорят, что у меня в Дюссельдорфе задолженность. Платить мне нечем. Жрать мне не на что. Я сижу в неоплаченной меблированной комнате какого-то пансиона. У меня нет даже рояля, чтобы работать. А рапсодия, если вы помните, господин Хольден, моя рапсодия!
Нина опять рассмеялась.
Я затянул ручной тормоз и вытащил ключи зажигания, так как сюрпризы мне были не нужны: в Рейн мне уже не хотелось. Как все-таки смешон человек.
Теперь, когда я понял, что Нина презирает и ненавидит этого красивого мальчика, я опять полюбил жизнь, с которой только что хотел распрощаться, причем полюбил изо всех сил. Это я-то хотел лишить себя жизни! Идиот. Жизнь была полна надежд, жизнь опять сулила мне все, чего я желаю.
Как все-таки смешон человек.
— Нина… — начал Ворм.
— Не называй меня Ниной!
— Фрау Бруммер не права. Мы любим друг друга. И потому, что мы любим друг друга, именно поэтому, я вернулся.
«У мальчика хорошие нервы», — подумал я и спросил:
— Зачем вы приехали?
— Вы когда-нибудь жили хуже, чем сейчас?
— Да.
— Тогда вы меня поймете. Неожиданно у меня в Гамбурге образовались одни долги. Я стал получать один счет за другим. Какие-то люди распустили сплетни, и по городу обо мне поползли разные слухи.
— Какие слухи?
— Что у меня были любовные связи с фрау Бруммер — мне ведь запретили говорить «Нина». Приятно, не правда ли?
— Ты подлец, просто подлец…
— И эти слухи распространялись изо дня в день все сильнее. Ворм и Бруммер. Ворм и Бруммер. Я испугался! Я не хотел иметь ничего общего с господином Бруммером. Разве это не понятно?
— Дальше, — сказал я. Нервы. У парня хорошие нервы!
— Я хотел покинуть страну и уехать в Канаду. Подальше отсюда. Но на это у меня не было денег! И тогда ко мне пришел этот человек, его фамилия Хельд. И он утверждал, что у меня якобы есть письмо от Нины. Надо было их видеть в этот момент, когда они привели его ко мне.
— Это просто смешно, — сказал я.
— Ни один человек вас не видел! — простонала Нина. — Он просто подлец, подлый шантажист!
— Пусть он выговорится, уважаемая госпожа, — сказал я, и что-то в моем голосе вызвало его недоверие, вкрадчивое недоверие крысы.
— Если вы протянете в мою сторону руку, я выпрыгну из машины! — вскрикнул он.
— Я ничего вам не сделаю. Говорите дальше.
— Этот человек предложил мне деньги за то, чтобы я отдал ему это письмо.
Без всякого выражения в голосе Нина сказала:
— В письме я написала о том, почему попыталась свести счеты с жизнью: в порыве отчаяния мой муж открылся мне и рассказал, что он совершил.
— И все это было описано в письме? — спросил я обескуражено.
— Да.
— Вы написали, что муж вам во всем сознался?
— Не во всем, но во многом. Я была почти без ума…
Наконец-то я все понял. Я спросил Ворма, превратившегося в темноте в какую-то тень:
— А не намеревался этот человек приобрести это письмо для господина Лотара Либлинга?
— А откуда вам это известно? — обескуражено спросил он.
— Сколько он вам предложил?
— Двадцать тысяч. Он сказал, что господин Бруммер оказывает нажим на господина Либлинга, поэтому Либлингу надо спасаться. Письмо, в котором госпожа Бруммер собственными словами подтверждает вину своего мужа, подействует на суд сильнее, чем…
— Перестаньте болтать, — сказал я. — А откуда Либлинг узнал, что у вас есть письмо, которое его может спасти? Он что, ясновидящий?
— Я…
— Вы сами предложили ему это письмо!
— Нет!
— Так почему же вы его тогда не сожгли?
— Перестаньте, Хольден, — устало произнесла Нина. — Все это не имеет смысла. Он хочет денег.
Ворм заламывал узкие руки, играя свою роль с большой серьезностью:
— Я в отчаянном положении… я не хочу отдавать письмо господину Либлингу… именно поэтому я и приехал сюда…
— Зачем?
— Он хочет получить от меня деньги, — сказала Нина.
— Только потому, что они мне очень нужны! А тебе это ничего не стоит… ты же богатая женщина…
— Перестань!
— Да, — сказал я. — Будет лучше, если вы прекратите.
После этого мы все ненадолго замолчали.
Затем я спросил:
— А где это письмо?
— В моем чемодане. В камере хранения на вокзале. Но с собой у меня квитанции нет, — поспешно и трусливо добавил он.
— О боже! — тихо сказала Нина. — И это из-за тебя я хотела… — Она закрыла лицо руками.
— Я в отчаянном положении, — пояснил он с необычным напором, с каким выставляют оправданные претензии.
— Вам надо ему заплатить, — сказал я Нине.
— У меня нет денег.
— Продайте свои украшения.
— Все мои украшения забрал адвокат.
— У тебя же есть друзья, — сказал Ворм. — Займи деньги у них.
— Двадцать тысяч. Это сумасшествие, — сказал я.
— Такую сумму мне предлагает Либлинг, вы можете сами ему позвонить.
— Это не имеет никакого смысла, — сказала Нина, — я и половины-то найти не смогу. Делай что хочешь. Исчезни.
— Стоп, — сказал я. — А ваш муж? А судебный процесс?
— Нина, господин Хольден говорит разумно.
— Заткнитесь! — рявкнул я, и он опять прикрыл свое лицо руками.
— Выйди из машины, — сказала Нина. — Я не могу смотреть на тебя. Дай мне несколько часов. Я попробую что-нибудь сделать.
— Мой поезд отправляется в полночь. Я должен на нем уехать. Либлинг будет ждать только до завтра, до полудня. Я снял номер в пансионе «Элита».
После этого Ворм открыл дверцу машины и пошел под дождем в сторону маленькой пивной.