Столь раннее существование, еще в золотоордынскую эпоху, особой общности на Эмбе сомнительно. Некоторые намеки на существование джембойлуков появляются в XV в., когда заезжие европейцы Иоанн де Галонифонтибус и Иоганн Шильтбергер в своих описаниях Дешт-и Кипчака упомянули похожие понятия: «Северными соседями (Великой Татарии) являются Россия и йахабри» (Галонифонтибус 1980, с. 13); «Между золотыми татарами есть три поколения: кайтаки, джемболуки и монголы. Их страна имеет протяжение в три месяца ходьбы, представляя собой равнину, в которой нет ни леса, ни камней, и есть только трава и камыш» (Шильтбергер 1984, с. 45–46). В старонемецком тексте И. Шильтбергера на месте предложенных переводчиком Ф.К. Бруном «джемболуков» стоит йабу (см.: Галонифонтибус 1980, с. 32 — примеч. Л. Тарди). П. Пельо тоже увидел в йахабри Галонифонтибуса ихабу/йабу (Галонифонтибус 1980, с. 32). Если это отождествление верно, то река Эмба здесь ни при чем, и оба средневековых автора писали о тюрко-кипчакском (узбекском) племени йабу (древнетюрк. ябгу/йабагу, отмеченное еще Махмудом Кашгари в XI в.) — Однако неизвестно, расселялся ли этот эль именно на Эмбе[311].
В литературе можно встретить мнение, что джембойлуки обособились раньше Малых Ногаев и Алтыулов (Калмыков и др. 1983, с. 26; Новосельский 1948а, с. 15), что они ушли из Большой Ногайской Орды «за междоусобною ссорою» (Бутков 1869, с. 170). В известных мне источниках ни тот ни другой тезис не находит подтверждения. Весной 1560 г. Исмаил сообщил Ивану IV: «А отца моего юрт был по трем рекам: по Волге да по Яику, да по Емь реке (Эмбе. — В.Т.). И которые люди на реке на Еме, тех людей астараханские (русские. — В.Т.) люди воюют. А которые люди улусные в моем имени, и тех воюют — то как меня воюют» (НКС, д. 5, л. 167–167 об.). Следовательно, эмбинских ногаев бий считал своими улусниками, заступаясь за них перед царем.
Принципиально важно, что в тех же местах располагались кочевья Шихмамаевичей-Алтыулов, которые уже начали обособляться. Исмаил никогда не заявлял о потомках Шейх-Мамая как о своих верных подданных, поэтому эмбинцы в грамоте 1560 г. не могут отождествляться с Алтыулами. Однако по мнению А. Каппелера, Б.-А.Б. Кочекаева, А.А. Новосельского и В.П. Юдина, Алтыулы и джембойлукцы — это одно и то же (Кочекаев 1988, с. 102, 103; Новосельский 1948а, с. 15; Юдин 1992, с. 40; Kappeler 1992, р. 90)[312]. Хотя эти авторы специально не исследовали историю джембойлуков, но для первой половины XVII в. их утверждение, пожалуй, можно признать правильным, принимая во внимание следующее.
Первое упоминание рассматриваемого понятия относится к событиям конца 1620-х годов. Калмыцкий хронист начала XIX в. Батур-Убуши-Тюмен рассказывает, что тайши торгоутов Хо-Урлюк, спасаясь от усобиц среди ойратов, двинулся на запад, «напав на цжумбулаков, тюркменов и татар (мангат), пропитал своих подвластных их скотом» (Батур-Убуши-Тюмен 1969, с. 36–37). Анонимная «История калмыцких ханов» гласит, что Хо-Урлюк, «не доходя до реки Урала (Зай)… покорил Ембулуковских (Цзимбулук) татар, кочевавших при реке Ембе», а за Яиком — народы «Ногай, Хатай-хибчак, Чжитесен» (т. е. едисан) (История 1969, с. 51; см. также: НГ, 1552 г., л. 1, 1 об.).
С учетом всей рассмотренной выше ногайской истории мы можем выяснить, кто же были эти жертвы калмыцкого завоевания на Эмбе. Здесь могут помочь некоторые оговорки в материалах калмыцко-русских отношений середины XVII в. В ноябре 1649 г. Дайчин-тайши говорил посланнику И.И. Онучину: «А как мы под Астараханью ногайских, едисанских и ембулуцких мурз и улусных их татар за саблею взяли, и мы… с теми ногайцы по сю пору и кочюем вместе» (КД, 1649 г., д. 5, л. 23). В феврале 1655 г. калмыцкие послы клялись по шертной записи, в которой, в частности, содержалось обязательство тайшей не чинить насилий в отношении «государевых изменников, нагайских и едисанских, и енбулуцких мурз и татар, которые в прошлых годех, изменя государю, из-под Астарахани отошли к тайшам… в калмыцкие улусы» (Полное 1830, с. 357).
Получается, что джембойлуки «изменили» и ушли от Астрахани (или были завоеваны, в трактовке Дайчина) до 1649 г., когда состоялась процитированная выше беседа Дайчина с Онучиным. Заметная миграция из Нижнего Поволжья на Яик случилась весной 1627 г. Султанай Шихмамаев, едва выйдя из астраханской тюрьмы, устремился со своими улусами на восток, к своим сородичам Алтыулам, возглавляемым Шейх-Мухаммедом. Оба мирзы стали кочевать по Эмбе, где их и настигло нашествие Хо-Урлюка (ИСК, 1627 г., д. 1, л. 117, 118, 132, 133; 1628 г., д. 1, л. 59–61, 143, 158–160). Следовательно, «джембойлуки» в документах, связанных с калмыками, — это то же самое, что Алтыулы воеводских отписок первой половины XVII в. Через полтора десятка лет эмбинские ногаи были, по словам Дайчин-тайши, «нашими холопями», с которыми калмыки кочевали по их бывшим рекам и урочищам (КД, 1649 г., д. 5, л. 23). Новые правители использовали джембойлуков как военную силу в своих походах и посылали в самостоятельные набеги за ясырем (Кабардино-русские 1957, с. 244; Материалы 1932, с. 330). В течение нескольких последующих десятилетий те вместе с частью едисанов кочевали в Западном Казахстане, пока тех и других не погромил хан Аюка и не прогнал на Куму и Кубань (по другим сведениям, их сманили на Кубань крымцы и турецкий наместник) (Георги 17996, с. 38; Тунманн 1992, с. 46).
Пребывание джембойлуков под калмыцким владычеством, отказ их от борьбы с тайшами, участие в набегах на ногаев настроили последних против эмбинцев. Озлобление это ярко выражено в поэме «Джембойлук» ногайского поэта XVII в. Каз-Тугана Сююнч-улы: «Эти, называемые джембойлуками, Предают отцов до шестого поколения. Когда на страну нагрянуло бедствие, Когда мои героические ногайцы, Истекая кровью, Сражаются и гибнут, Мои джембойлукские сородичи, Словно холощеные верблюды, Отвернувшись от всех, отлеживаются» (Сикалиев 1994, с. 49–50). Историческая песня «Казтувган» приписывает им пренебрежение устоями мусульманской веры (Антология 1980, с. 300). Хотя в дальнейшем это враждебное отношение угасло, джембойлуки выделялись в общеногайском сознании как особая группа (ембойлуклар), отличная от остальных ногайцев (Керейтов 1995, с. 35).
Буджак (тюрк, «угол») — название южной части Пруто-Днестровского междуречья. Степной ландшафт издавна привлекал туда кочевников. В позднем средневековье там появились ногаи. Пространство их обитания в Юго-Восточной Европе было несколько шире, чем непосредственно Буджак. По материалам XVII в., оно охватывало территорию «между Днестром и Дунаем и берегами Черного моря» и равнялось пяти дневным переходам с запада на восток (Люк 1879, с. 488; Эвлия Челеби 1961, с. 40)[313]. По наблюдениям И.В. Дрона, кочевья и поселения буджакцев не распространялись севернее современных Леовского и Хынчештского районов Молдавии (Дрон 1993, с. 93).
Буджакская Орда — условное наименование. В восточных источниках она именуется просто Буджаком, а в русских источниках и вслед за ними в некоторых исследованиях — Белгородской или Аккерманской Ордой (белгородскими татарами). Историки уже давно пришли к верному заключению о тождестве обеих Орд (см., например: Жирмунский 1974, с. 488; Кочекаев 1988, с. 107; Howorth 1965b, р. 1026). К тому же Жан де Люк прямо писал, что у буджакцев «главный город… Белгород, иначе Аккерман» (Люк 1879, с. 488); Эвлия Челеби рассказал о намерении крымского хана вывести в Крым «буджакских татар и татар ногайца Адиля из-под Аккермана» (Эвлия Челеби 1961, с. 191)[314]. Правда, Ак-Керман или какой-нибудь другой город не может считаться «столицей» Буджака (см., например: Люк 1879, с. 488; Тунманн 1991, с. 56; Howorth 1965b, р. 1026), поскольку обитатели области проводили жизнь в разрозненных кочевых улусах, не имея, как правило, общего предводителя и соответственно единого центрального управления.
Кочевые тюрки, в том числе кипчаки, появились в Северо-Западном Причерноморье задолго до монгольского нашествия. Во второй половине XIII в. данный регион входил в улус беклербека Ногая, что ввело в заблуждение некоторых авторов, приведя их к выводу о непрерывности «ногайских» поселений в Буджаке. Другим неверным выводом является возведение племенного состава буджакцев к улусникам Ногая или даже к домонгольским кипчакам (ногаи в таком случае становятся «аборигенами молдавских степей») (см., например: Баскаков 1964, с. 50; Яйленко 1991, с. 21; Inalcik 1980b, р. 78). Действительно, население Золотой Орды и Ногайской Орды в большинстве своем состояло из кипчаков. Но кипчаки и ногаи — не синонимы. Золотоордынские кочевники, остававшиеся в Буджаке после распада Джучидского государства, тоже были, очевидно, кипчакоязычными, но не являлись ногаями. Ведь ногаями стали называться только восточные кипчаки Мангытского юрта, и только со второй половины XV в. Поэтому вести речь о ногайском заселении Буджака можно никак не ранее этого периода.
Оно началось задолго до образования там Орды (Трепавлов 1998а), хотя эти два события часто считают одновременными. В начале XVI в. в Буджаке появляются первые «аккерманские казаки» — разрозненные татары из улусов Большой Орды, разгромленной Менгли-Гиреем (Жирмунский 1974, с. 488; Кочекаев 1988, с. 108; Berindei 1972, р. 340; Howorth 1965b, р. 1026). То, что они позже стали восприниматься всеми как ногаи, свидетельствует о том, что Менгли-Гирей перевел в Бессарабию часть подданных большеордынского мангытского беклербека Тимура б. Мансура. Хан желал отдалить их от соплеменников — заволжских ногаев, во главе которых находился тогда племянник Тимура, Муса б. Ваккас. Тюркской миграции в Бессарабию способствовал и добровольный переход некоторых улусов Большой Орды в крымское подданство. Менгли-Гирей считал себя вправе заселять Буджак новыми жителями своего Юрта, поскольку эта местность была пожалована ему как лен султаном Баязидом II в награду за помощь при завоевании Килии и Ак-Кермана (Киртоагэ 1988, с. 82; Эвлия Челеби 1961, с. 287 — примеч. А.Д. Желтякова). В первой половине XVI в. хан Сахиб-Гирей, стремясь «приручить» население своего бессарабского лена, построил там несколько мечетей (Смирнов В. 1887, с. 413).