Новоселы Пруто-Днестровского междуречья оказались истинными «казаками» — буйным, неуправляемым сообществом степняков, докучавших соседям, особенно молдавскому господарю, набегами и разбоями. Они не желали подчиняться бахчисарайским властям, предпочитая числиться подданными Порты. Но та долгое время не желала брать на себя ответственность за бесчинства кочевников.
Таким образом, «буджакские (аккерманские) татары» в начале XVI в. являлись бывшими подданными Большой Орды и новыми подданными Крымского юрта, которые находились в ведомстве мангытских карачи-беков Мансур-улы. Никакой связи с Ногайской Ордой, кроме этнического родства, у них не было.
Буджакцы имели основания надеяться на патронаж Стамбула, так как завоеванная турками Бессарабия вошла в состав Османской империи. Сначала, в конце XV в., там были образованы округа-райи во главе с пашами; в XVI в. регион поделили на Аккерманский и Бендерский санджаки, входившие в Очаковское бейлербейство, а с конца столетия — в Очаковский (Силистрийский) эялет (Бачинский, Добролюбский 1988, с. 86; Киртоагэ 1988, с. 73, 77). Последний территориально охватывал Буджак, но ногаи подчинялись еще и крымскому чиновнику, прибрежному aгe (ялы агасы), резиденция которого располагалась в большом селении Ханкышла к западу от Ак-Кермана (ныне — село Удобное Одесской области). Турецкий наместник (вали) Очаковского эялета тоже мог считать буджакцев подвластными себе, потому что обязательный налог с мусульман — десятину (ушр) они платили как прибрежному are, так и ему, обладая, следовательно, как бы двойным подданством — османским и крымским (Бачинский, Добролюбский 1988, с. 90; Эвлия Челеби 1961, с. 32, 33, 40, 190). Общую схему этих своеобразных отношений отразил Мартин Броневский: «Очаковские и аккерманские татары… следуют с ханом на войну по приказанию турецкого султана» (Броневский 1867, с. 364).
Второй приток ногайских переселенцев в Северо-Западное Причерноморье пришелся на середину XVI в., когда из-за Волги хлынули кочевники, спасавшиеся от междоусобных распрей второй Смуты, голода и эпидемий. В крымских владениях они оказались распределенными между улусами крымских ногаев Дивеева улуса и крымских мангытов. Господство последних распространялось и на Буджак (Новосельский 1948а, с. 101). Обеспокоенный наплывом нищих толп, бейлербей Очакова докладывал в Стамбул, что пришельцы бедны, безлошадны и безоружны, не имеют над собой знатных предводителей (мирзы пока остались воевать на востоке). Султан Сулейман I дозволил ногаям поселиться на новых местах, хотя и выговаривал своим наместникам за несанкционированный допуск их в имперские владения. В посланиях местным властям 1560–1564 гг. правительство требовало переписать всех ногаев, выяснить, есть ли среди них земледельцы, и — главное — запретить им самовольные набеги на соседние владения. Но удерживать их от походов удавалось не всегда.
Лидером буджакцев стал некий Иса-Ходжа — вероятно, улусник-немангыт, так как в документах он никогда не титулуется мирзой. В 1564 г. он обозначался как «ага аккерманских казаков» (Berindei 1972, р. 340–343; Lemercier-Quelquejay 1969, р. 271). Таким образом, массовые миграции на рубеже 1550–1560-х годов вызвали существенное увеличение ногайского населения в Буджаке. Но о формировании там Орды говорить еще рано.
Окончательное ее складывание произошло в 1620–1630-х годах, когда ногайские улусы Северо-Западного Причерноморья пополнились выходцами из Большой и Малой Ногайской Орды, отступившими Под ударами калмыцкого нашествия. Сначала они желали разместиться в перекопских степях, но хан Мухаммед-Гирей III заявил, что не сможет обеспечить им безопасность от калмыков. Тогда ногаи двинулись за Днестр (Бачинский, Добролюбский 1988, с. 88; Киртоагэ 1988, с. 83; РГВИА, ф. 482, д. 192, л. 177; Эвлия Челеби 1961, с. 194). Вновь начались их самовольные набеги на окрестные христианские владения, что внушало беспокойство Бахчисараю и Стамбулу. К тому времени в Буджаке уже имелось помимо крымского прибрежного аги десять начальников с титулом «ага буджакских татар». Ялы агасы по-прежнему собирал подати для крымского хана (Смирнов В. 1887, с. 574; Эвлия Челеби 1961, с. 194). Ногаи платили, но более тесных отношений с Гиреями не хотели. К тому же давняя принадлежность к уделу беков мангытов-Мансуровых заставила их включиться в гражданскую войну в Юрте в первой трети XVII в.
Главный антагонист правящей династии, мангытский карачи-бек Хантимур превратил Буджак в базу для своей борьбы с ханами, фактически обособившись от Крымского государства. Вот эти-то события и могут считаться началом существования Буджакской Орды. Хантимур в 1621 г. перешел в османское подданство, участвовал в походе султана Османа II на Хотин (Польша), где проявил себя с наилучшей стороны. В награду за отвагу ему было пожаловано звание бейлербея Озю (Очакова); в начале 1630-х годов он обзавелся рангом бейлербея Бендерского (Бачинский, Добролюбский 1988, с. 88; Le khanate 1978, р. 152, 154). Попытки Гиреев вернуть мятежников под свою власть поначалу терпели неудачу, но в середине XVII в. буджакцы вновь оказались под двойным османско-крымским сюзеренитетом, в подчинении турецкого бейлербея и татарского ялы агасы. Для привлечения их к своим военным акциям Порта по-прежнему пользовалась посредничеством хана (Эвлия Челеби 1961, с. 29, 191–193; Le khanate 1978, р. 168). Бессарабские кочевники оказались вынуждены подчиниться этому порядку (он был восстановлен по инициативе султана), но иногда высказывались против крымского владычества. В XVIII в. Буджак был уже прочно инкорпорирован в государственную систему Юрта. Здешние мирзы направляли своих представителей для обсуждения государственных вопросов при дворе в Бахчисарае и ежегодного празднования ураза-байрама (Тунманн 1991, с. 46, 56).
Численность тюркского населения южного Пруто-Днестровского междуречья в литературе оценивается от тридцати тысяч во второй половине XVI в. до сорока пяти тысяч к середине следующего столетия (Киртоагэ 1988, с. 83). Источники по этому поводу сохранились лишь за XVII и XVIII вв. Ж. де Люк (1625 г.) писал, что буджакцы «могут выставить в поле пятнадцать тысяч человек» (Люк 1879, с. 488), т. е. имели общую численность от сорока пяти до шестидесяти тысяч. Г. Боплан называет то четыре-пять, то восемь-десять тысяч ногаев в целом (Боплан 1896, с. 324, 338). Эвлия Челеби сообщает, будто в поход на Венгрию летом 1657 г. с прибрежным агой отправилось «сорок семь тысяч отборных, преданных, шумливых, храбрых буджакских татар» (Эвлия Челеби 1961, с. 47). По его информации, в 1665 г. с армией Мухаммед-Гирея IV сразились сорок-пятьдесят тысяч воинов-буджакцев (правда, вместе с ними в бою участвовали недавно прибывшие в Буджак Малые Ногаи) (Эвлия Челеби 1961, с. 192). Наконец, Тунманн привел цифру от тридцати до сорока тысяч воинов в середине XVIII в. (Тунманн 1991, с. 56). Если верить Тунманну и Эвлие, то общее количество жителей Орды должно было составлять от ста пятидесяти до двухсот пятидесяти тысяч человек, что вполне вероятно: известно, что Буджакская степь была заселена довольно плотно.
Представители классического кочевого мира, пришлые ногаи, не оставили привычных занятий и на новой родине. Они передвигались от пастбища к пастбищу в двухколесных кибитках во время сезона травостоя, а на зиму собирались в селения (кышла), где заранее заготовлялись сено и топливо. Кочевание велось родовыми общинами-казанами во главе с мирзами (Бачинский, Добролюбский 1988, с. 88; Боплан 1896, с. 324). На местах зимовок существовало земледельческое хозяйство, причем в сравнительно развитых формах: Тунманн отмечал, что буджакцы его «ведут лучше, чем остальные ногайцы» (Тунманн 1991, с. 56). Подобных земледельческо-скотоводческих поселений Боплан насчитывал восемьдесят-девяносто, Эвлия Челеби — двести (возможно, последняя цифра охватывала полукочевые зимние стойбища, которые не казались французскому фортификатору достойными для причисления их к поселкам). Крупнейшим из них была ставка ялы атасы Ханкышла с пятью сотнями дворов, караван-сараем, мечетью и баней (Боплан 1896, с. 324; Эвлия Челеби 1961, с. 40).
Буджакцы участвовали в международной торговле, предлагая к продаже продукцию скотоводства; особенно ценились масло и мед, экспортируемые в Стамбул (Эвлия Челеби 1961, с. 40). Важной статьей экономики («важным средством для пропитания», по Тунманну) были грабительские набеги на Молдавию и Украину. Все иностранные наблюдатели отмечали чрезвычайную военную активность ногайских отрядов: «Белгороцкие… кочевые ногайцы без добычи на одном месте сидеть не могут»; «живут они исключительно добычею, подобно хищным птицам» и т. п. (Боплан 1896, с. 324; Статейный 1896, с. 25; Тунманн 1991, с. 56).
Относительно племенного состава Буджакской Орды в историографии нет ясности. Можно встретить утверждения, что она являлась частью «Малого Ногая» (Алексеева 1957, с. 39), или что буджакцы принадлежали к «крымскому племени мансур» (Дрон 1985, с. 10) либо к едисанам (Кочекаев 1988, с. 107)[315]. Исследователи заметили, что основную часть бессарабских ногаев составляли подразделения Урак-улы и Урмамбет-улы, но почему-то сочли эти подразделения двумя ветвями мансуров (крымских мангытов) или же принимали данные названия за имена двух братьев (Дрон 1985, с. 10; Киртоагэ 1988, с. 83) (Тунманн обозначал их как «два наиболее значительных рода» — Тунманн 1991, с. 56). На самом же деле Урак-улы — это не что иное, как Ураковы, т. е. казыевские мирзы — потомки Урака б. Алчагира, а Урмамбет-улы — хорошо знакомые нам Урмаметевы из Больших Ногаев. Следовательно, в Буджаке собрались остатки обеих ногайских Орд после их распада. Улусы Ураковых и Урмаметевых состояли из тех же тюрко-кипчакских элей, которые находились в их среде на протяжении XVI — первой половины XVII в. Множество этнонимических соответствий с кавказскими ногайцами и каракалпаками (см.: Баскаков 1964, с. 50; Дрон 1985, с. 15) подтверждает этническую близость буджакцев с прочими выходцами из развалившейся ногайской державы.