Данный вопрос был специально исследован А.М. Асановым и Е.А. Поноженко. По их расчетам, перекочевки с летовьев на зимовья действительно проходили с темпом по тридцать верст в день; обратные же передвижения с зимних пастбищ с ослабленным и отощавшим скотом — по десять-двенадцать верст в день (Поноженко, Асанов 1993, с. 122, 124). Стало быть, средняя скорость движения составляла около двадцати верст, или двадцати двух километров (исходя из величины путевой версты в то время в 1080 м).
С учетов этих выводов мы можем оценить протяженность ногайской державы с запада на восток при бие Урусе в 1580-х годах. Мирза Хан б. Урус обмолвился в одном из своих посланий: «наши улусы конец зимует на реке на Куме, а другой на реке на Сыре, а меж ими три месяцы дороги. А те люди все Урусу князю приклонны» (НКС, 1586 г., д. 4, л. 1). Три месяца пути для кочевников означало преодоление примерно двух тысяч километров (90 дней × 22 км средней дневной скорости).
Постепенное продвижение калмыков из Центральной Азии и оседание казаков на Яике заставляли ногаев держаться ближе к Волге и постепенно осваивать ее правый берег. К концу 1570-х годов все больше улусов стало периодически переходить туда. В 1604 г. бий Иштерек напоминал астраханским воеводам, что при его ближайших предшественниках «они… летом на Нагаискои стороне ловили рыбу в Волге… а зимою на Крымской стороне ловили рыбу на низ по Волге» (ИКС, 1604 г., д. 3, л. 201). В самом деле, в 1581 г. у русского посла создалось впечатление, будто «улусов их болшая половина кочюют по Крымской стороне» (НКС, д. 10, л. 142–142 об.).
Но пока это по-прежнему касалось лишь мирз правого крыла. Большинство же кочевников во главе с бием оставалось в Волго-Яицком междуречье, да еще за Яиком автономно существовали Шихмамаевичи (см., например: НКС, д. 8, л. 243; д. 10, л. 265 об., 266). В июне 1582 г. бухарский хан Абдулла послал войско в погоню за своим противником Бабой б. Бараком, бежавшим к мангытам (ногаям). Ханские отряды шли несколько дней, никого не встречая — ни казахов, ни ногаев. Лишь у озера Ак-Куль в Центральном Казахстане они увидели какую-то группу соратников Бабы. После этого бухарцы повернули назад. Баба же тем временем благополучно добрался до ногайских улусов, которые, следовательно, располагались дальше к северо-западу (Хафиз-и Таныш 1969, с. 299–308)[331].
В 1591 г. московский посол рассказывал иранскому шаху, что «кочюют… всею нагаискою Ордою по реке по Волге меж поволских городов» (ПДП, т. 1, с. 267). В 1595 г. переводчик В. Зернов, проезжая по пути из Казани в Бухару через верховья Яика и реку Иргиз (западнее Эмбы), нигде не повстречал Больших Ногаев или Алтыулов (Казахско-русские 1961, с. 13). Первые к тому времени все чаще покидали яицкое побережье, на котором уже уверенно обосновывались башкиры и казаки; вторые старались не удаляться от низовьев Эмбы и Яицко-Эмбинского междуречья. Но зимою казахстанские степи пока еще заполнялись ногаями (вспомним информацию от биев и мирз о зимовках на Сырдарье).
Огромное пространство расселения ногаев начало неудержимо сжиматься со времени третьей Смуты конца XVI в. Рассеяние народа после смерти бия Ураз-Мухаммеда (1598 г.) фиксируется не только сказанием «Ормамбет-бий», но и неоднократно цитировавшимся татарско-ногайским шеджере, опубликованным М.И. Ахметзяновым. По шеджере, после решающего сражения мирз на реке Сакмаре волго-яицкие степи опустели (Ахметзянов М. 1991а, с. 84). Конечно, такое утверждение является преувеличением, но исход жителей распадавшейся Орды действительно начался, и ногайское население в Дешт-и Кипчаке существенно поредело.
Тем не менее стойкая традиция продолжала обозначать заволжские степи как принадлежащие ногаям, что отразилось в русских географических сводах второй половины XVII в. «Книга Большому Чертежу» изображает «кочевье все Больших Ногаев» от реки Бузувлук, левого (южного) притока Самары, до «Синего моря», оцениваемое в 1350 верст (Книга 1846, с. 151; Книга 1950, с. 140). Такое расстояние сопоставимо с протяженностью не до ближайшего моря — Каспийского, а до Арала, хотя па самом деле от верховьев Бузувлука до Аральского моря 800 верст (Макшеев 1880, с. 33). Анонимная «Козмография» 1670 г. тоже помещает «Нагайскую Орду за Волгою, между Филимским (Хвалынским, т. е. Каспийским. — В.T.) морем да Яик рекою» (Книга 1881, с. 345), тогда как ногаев в то время там практически уже не осталось.
В XVII в. улусы Большой Ногайской Орды уже не заходили восточнее Яика, и это даже оформлялось официально. Бий Иштерек неоднократно обещал в шертях «за Яиком и по реке по Еми, и за Емью, и по Сырту (т. е. Сырдарье. — В.Т.)… не кочевати» (Акты 1918, с. 107; НГ, д. 25, л. 8). Он мог предполагать свою откочевку туда в качестве «казака» (т. е. человека, порвавшего с собственным Юртом), если «которой грех станетца над Московским государьством», и некоторые мирзы действительно уходили на восток, подвергшись нападению астраханских ратников, но потом вновь возвращались на Волгу (Акты 1915, с. 20; НКС, 1586 г., д. 3, л. 3).
В степи Центрального Казахстана иногда прикочевывали немногочисленные Алтыулы. В 1628 г. астраханский отряд разгромил их главных мирз в урочище Караузек «от Енбы днищ с пять» и затем преследовал «до Наимансково озера день да ночь» — видимо, еще дальше к востоку (НКС, 1628 г., д. 1, л. 104, 107). Но в целом регион оставался пока необитаемым. Персидские и хивинские купцы зимой 1613/14 г. провели караваны от Хорезма до Самары, не увидев чьих-либо улусов — ни ногайских, ни калмыцких, ни казахских (Златкин 1983, с. 82, 83; ПДП, т. 2, с. 169). А когда в 1620-х годах на Эмбе поселились калмыки, Большая Ногайская Орда и подавно отодвинулась к западу. В 1628 г. из калмыцкого плена бежал арзамасский крестьянин, который рассказал, что он вместе со своими хозяевами переместился с Иртыша на Эмбу для зимовья, «и сь Ембы… от калмыков он… ушол в Ногаи, а из Ногаи пришол в Астарахань» (ИКС, 1626 г., д. 1, л. 29–30), т. е. «Ногаи» и эмбинские степи уже географически не совпадали.
Восточный рубеж расселения большеногайских улусов в начале XVII в. постепенно установился на Яике. В документах 1607–1614 гг. то и дело фигурирует «Юрт меж Волги и Лика», подчиненный бию Иштереку (см., например: Акты 1914, с. 178; Акты 1915, с. 33; НКС, 1614 г., д. 3, л. 56). Даже при окончательном распаде ногайской державы, в обстановке калмыцкого нашествия, в начале 1630-х годов еще оставались «крайные улусы, которые сидят в степи к Яику в дальних местех» (Дополнения 1883, с. 815). В целом можно, вероятно, согласиться с утверждением Р.Г. Букановой, что государственная граница России в начале XVII в. в тех местах шла от Каспия на северо-восток к низовьям рек Большой и Малый Узень и далее по среднему течению Яика, его притоку Илеку и верховьям реки Ори к верховьям Тобола (Буканова 1981, с. 10).
Несмотря на самоуверенные декларации о протяженности своих владений от Сырдарьи до Кумы, Большие Ногаи все теснее концентрировались вокруг Астрахани. В грамотах биев и мирз, в воеводских отписках на смену прежнему оперированию широкими пространствами, в десятки «днищ», при описании кочевий в 1620-х годах пришло скрупулезное расписывание урочищ и проток близ южной русской крепости. Наиболее удобными для зимовья оказались Мочаки — болотистая и заросшая камышами местность на волжском правобережье «от Астрахани верст с шесть» (Акты 1918, с. 140; Небольсин 1852, с. 53; НКС, 1604 г., д. 3, л. 191; 1617 г., д. 1, л. 106; 1631 г., д. 2, л. 140).
При этом активно заселялось пространство к западу от Волги, в том числе предкавказские степи[332], чему немало способствовало существование там Казыева улуса. Русское правительство обычно возражало против перехода ногаев через Волгу, но те все больше боялись калмыков, и в 1630-х годах ему пришлось согласиться с такими пере-кочевками (см., например: НКС, 1631 г., д. 1, л. 85). Размах миграций был таков, что зимовья самого бия и нурадина в 1600–1610-х годах установились на Куме и Маныче, в Пятигорье, «где преже сего кочовывал Казыев улус»; иногда улусы нурадина Шайтерека заходили за Терек (Акты 1914, с. 210, 212; НКС, 1615 г., д. 10, л. 3; 1617 г., д. 1, л. 71,72).
Нижний Дон в те же годы служил зимовьем для казыевцев, которые старались держаться поближе к турецкому Азову. Современники отмечали, что «этот замок удерживает in officio на одной стороне Дона оссовских (т. е. азовских. — В.Т.) татар, на другой — нагаиских, соседей пятигорским татарам» (Немоевский 1907, с. 169). Некоторые улусы Малых Ногаев в середине столетия доходили до Полтавы (АМГ, т. 2, с. 312).
После массового исхода ногаев на Крымскую сторону в первой половине 1630-х годов заволжские степи были ими практически утрачены. Большая часть улусов расселилась по крымскому Причерноморью и, спасаясь от калмыков, стремилась все дальше на запад и поближе к османским форпостам. «А… Болшои… Натай, — докладывали в 1636 г. русские послы из Крыма, — кочюет за Кубаном на Азовской стороне» (КК, 1636 г., д. 1, л. 71). Постепенно территория между Волгой и Доном обезлюдела (Родоная 1955, с. 12): ногаи ушли на Северный Кавказ, в Крымский юрт и за Днепр, к северу находились поселения Донского Войска, на бывшей Ногайской стороне воцарились калмыки. В 1650-х годах о ногаях писали уже как о «народе, живущем между Волгою и рекою Сур» (т. е. Сурой, правым притоком средней Волги) (Письмо 1871, с. 111, 309). О расселении их в районе Суры свидетельствуют и мордовские предания (см.: Устно-поэтическое 1982, с. 86 и сл.).
Картографический материал в нашем исследовании представлен в основном западноевропейскими документами (за исключением русского Большого Чертежа XVII в.). Большинство зарубежных наблюдателей не фиксировали подробно изгибы и даже направление течения рек, местоположение городов, островов, горных хребтов. Как правило, карты составлялись со слов путешественников, хотя в первооснове могли лежать схемы, начерченные самими путешественниками. В Ногайской Орде европейцы практически не бывали и узнавали о ней от своих русских или татарских собеседников. Неверно понятая информация да и периодические миграции заволжских кочевников могли искажать картографический облик Орды. «Нельзя, разумеется, ожидать от иностранца точности и определенности в показаниях о расселении этих бродячих племен, чему мешал самый образ жизни последних», — писал В.О. Ключевский, подразумевая ногаев и калмыков (Ключевский 1991, с. 22–23). Тем не менее карты XVI–XVII вв. служат ценным источником