За два столетия они поставили в Россию огромное количество лошадей. Масштабы конского импорта из-за Волги в XV–XVI вв. были столь значительны, что создается впечатление, будто тогда словом «конь» обозначались только лошади ногайской породы (см.: Денисова 1948, с. 40; Маржерет 1982, с. 178). Из Дешт-и Кипчака поступал племенной фонд породистых лошадей (Маньков 1951, с. 48). Не будет преувеличением утверждать, что дворянская конница формировалась в основном из него. «Именно ногайские лошади послужили инструментом преобразования прежней феодальной московской пешей армии в современную, соответствующую эре огнестрельного оружия… — пишет Ш. Лемерсье-Келькеже. — Без кавалерии русские никогда не смогли бы завоевать мусульманские территории» (North 1992, р. 22).
Табуны гнали в Россию начиная с середины весны, дождавшись, «как конской болшои корм поспеет». Излишняя спешка, слишком ранние или поздние снегопады и заморозки в степи приводили к истощению животных, потере их потребительских качеств и удешевлению. Так произошло, например, в 1539 г., когда «были лошади дешевы, едва и живы пришли (в Москву. — В.Т.), а иных много помроша, понеже снег пал рано, безъкормиа ради» (Михалон 1994, с. 75; НКС, 1617 г., д. 1. л. 100; Патриаршая 1904, с. 130). Поэтому цены колебались в зависимости не только от породы коней, но и от физического состояния их.
По наблюдениям В.Д. Назарова, минимальная стоимость степной лошади на русских рынках в первой половине XVI в. составляла 1,5–2 рубля (Назаров 1998, с. 61). Н.И. Костомаров определил по материалам исков о кражах, что при Иване IV за угнанного ногайского коня с конокрада взыскивали 5 рублей, за ногайскую кобылу — 3 рубля (за русскую — 6 рублей), за ногайского жеребенка — 2 рубля; при Михаиле Федоровиче — соответственно по 8; 6 и 1,5 рубля за ногайских коня, кобылу и жеребенка (Костомаров 1862, с. 272). Таможенные книги эпохи первого царя Романова фиксируют диапазон цен на ногайских жеребцов в 3–8 рублей, на ногайских кобыл — в 1,5–5 рублей (ПЮН, 1982, с. 94, 98, 116, 118, 122, 126, 137, 144, 151, 174, 176, 178). Но стоимость отдельных отборных аргамаков и кобыл могла достигать 10 (в XVI в. — 20) рублей (см.: Карамзин 1989, кн. 3, с. 145; ПДП, т. 2, с. 151; ПЮН, 1993, с. 38). Двукратное превышение цены степных лошадей над местными было узаконено в «Соборном Уложении» 1649 г. (глава 24, статья 3): ногайский конь стоил вруб-лей, кобыла — 6, жеребенок — 3, русские — соответственно 4; 3; 1,5 (Тихомиров, Епифанов 1961, с. 294). По замечанию Н.И. Костомарова, в «народной торговле» лошади были дороже, и при Алексее Михайловиче посредственные ногайские лошади оценивались от 5 до 15 рублей (Костомаров 1862, с. 272). В целом же цены на скот, в том числе на ногайских лошадей, в Русском государстве только за XVI в. возросли в 2–2,5»раза (Маньков 1951, с. 46).
Во второй половине XVII в. ногаи сочли более выгодным сбывать табуны в Крым и Азов. Их место на русском рынке заняли калмыки (Костомаров 1862, с. 9; Khodarkovsky 1992, р. 28). К тому же дворяне, скопив денег, старались купить товар южного и западного происхождения: установилась мода на молдавских («волошских»), турецких и немецких лошадей. Стоили они в конце XVII в. 100–110 рублей (Подградская 1991, с. 152–154). Покупатели победнее выбирали коней калмыцких — гораздо более дешевых.
Торговля ногаев на рынках Восточной Европы и Евразии не ограничивалась лошадьми. На втором месте по значению в степном экспорте стояли, очевидно, коровы и овцы. Как правило, «животинный базар» устраивался в поволжских городах (см., например: Акты 1914, с. 200; НКС, д. 8, л. 369; д. 10, л. Ill, 111 об.; 1618 г., д. 3, л. 48, 53; Соловьев 19896, с. 49). Славились также могучие, тучные быки, которые паслись на лугах левобережья (Олеарий 1906, с. 414).
Другие предлагаемые ногаями товары тоже являлись обычно продуктами скотоводства или охоты и рыболовства. В 1635 г. мирзы перечисляли (по поводу чрезмерных таможенных поборов) то, что они привозили на астраханские базары: «Как… продадим лошадь или корову, или овцу, или ведро молока, или масла кринку, или рыбу, и у нас… денги все возмут…» (НКС, 1635 г., д. 2, л. 168). Через два столетия у ногайцев, что жили в крымских владениях, главными статьями сбыта оказались «ячмень, просо, масло, мед, воск, шерсть, шкуры, ягнята и т. д.» (Тунманн 1991, с. 48), т. е. произошло явное увеличение доли оседло-земледельческого сектора экономики.
Из продукции промыслов следует выделить, во-первых, «войлоки, выделываемые из самой белой шерсти». Москвичи охотно их раскупали (Письмо 1871, с. 111, 309). Во-вторых, «кожи телятинные». Правда, я не встречал сведений о том, привозили ли их степняки на городские базары, но русские послы «в Нагаях» не упускали случая приобрести их (НКС, д. 8, л. 342). В-третьих, топленое сливочное масло, которое пользовалось повсеместной известностью. Его «весьма много» изготовляли и продавали в Поволжье, на Тамани и в Азове (Люк 1879, с. 487; Новосельский 19486, с. 214; Эвлия Челеби 1979, с. 162). В-четвертых, звериные шкуры. Хотя есть сведения о добыче белок на Яике (Костомаров 1862, с. 9), все же едва ли «зверование» имело в Ногайской Орде такой размах, чтобы стать целой отраслью торговли. Вероятнее всего, ногаи выменивали меха и шкуры у таежных соседей на скот и молочные продукты, причем этот обмен был довольно эффективным, поскольку Ж. де Люку показалось, будто лесной фауны «очень много водится у них… диких лошадей, волков, медведей, лисиц, оленей… и лосей. Ногайцы их бьют и продают шкуры, составляющие… самый обыкновенный их товар» (Люк 1879, с. 487).
Продукция ногайского рукоделия, т. е. собственно изделия, а не сырье для них, была скудна по ассортименту, но широко известна. Прежде всего стоит сказать о тулупах, которые раскупались по всему периметру Дешт-и Кипчака — ив турецком Азове, и в сырдарьинских городах, и в Москве (НКС, д. 8, л. 6 об., 24 об.; д. 10, л. 89; Новосельский 19486, с. 214). Фазлаллах б. Рузбихан Исфахани с восхищением пишет о привозимых в Сыгнак в начале XVI в. «со стороны Дешта» шуб из «меха киша и типа», т. е. соболя и белки (Исфахани 1976, с. 116, 117, 273). Этот же источник упоминает поставку в узбекские ханства «тугих луков и стрел из белой березы» (Исфахани 1976, с. 117, 273).
Кроме того, с севера в Среднюю Азию караванщики везли шелковые ткани (Исфахани 1976, с. 117, 273). Разумеется, они служили предметом реэкспорта заграничных товаров ногаями. Перепродажа текстиля была характерна для их коммерческих операций. Упоминаются полотенца толстые и тонкие и полсти колпачные (НКС, д. 8, л. 24 об., 213). Впрочем, последние могли делаться из войлока и в таком случае оказывались продуктом собственного ногайского производства.
Исходя из нашей источниковой базы, более всего сведений мы имеем об организации торговли ногаев на Руси. Одним из самых ранних рынков был посад Холопий в окрестностях Углича, при впадении Шексны в Волгу, — оживленное круглогодичное торжище, куда съезжались и европейские и восточные гости (Герберштейн 1988, с. 153; Штаден 1925, с. 66). Традиционно привлекательной была Казань, где до русского завоевания устраивались регулярные ярмарки на Гостином острове. Сразу после присоединения ханства к России торг там заглох, но в самом городе базары продолжали работать, и почти вслед за утверждением русской администрации ногаи и Москва стали договариваться о налаживании коммерции в бывшей столице Юрта (НКС, д. 4, л. 159, 231, 231 об., 273 об.). Торговля восточными товарами сосредоточилась на Тезицком дворе в центре казанского посада, на Спасской площади. Неподалеку, у церкви Петра и Павла, за Гостиным двором, расположилась особая конская площадка для ногайских табунов (Свердлова 1991, с. 8; Фехнер 1956, с. 45).
Основание в 1586 г. города Самары преподносилось русскими властями мирзам и как учреждение еще одного удобного торгового пункта (НКС, 1586 г., д. 10, л. 11). Действительно, вскоре в новую крепость двинулись ногайские и бухарские караваны (Материалы 1932, с. 102). С начала XVII в. главным центром ногайско-русской торговли стала Астрахань. Там открылся Ногайский (или Татарский) базар, действовавший три дня в неделю (АИ, т. 3, с. 215; Акты 1918, с. 134; НКС, 1604 г., д. 3, л. 173; Стрейс 1935, с. 191). Ногайский базар имелся в Уфе, куда из степи пригоняли «продажных лошадей» и привозили кафтаны (КД, 1620 г., д. 1, л. 5; НКС, 1618 г., д. 1, л. 34). Ордобазарцы проникли и дальше на север — в Тару, Тюмень, Тобольск (Батраков 1958, с. 16; Чулошников 1932, с. 70, 108)[355]. Кроме того, мелкие торжки возникали в казачьих станицах на Дону, в мордовских деревнях и т. д. (Мифы 1996, с. 301; Очерки 19556, с. 47).
При вступлении послов и купцов на русскую территорию правительство обеспечивало их охраной, бесплатными подводами, вьючными животными и, если требовалось, брало на себя расходы по их содержанию. Правда, иногда делегации были столь велики, что эти льготы приходилось ограничивать: на бесплатный корм для коней могли рассчитывать только послы биев и мирз, а купцы (которые шли в Россию, как правило, в составе посольств) должны были покупать его (Веселовский 1911, с. 7; Фехнер 1956, с. 108, 109). При этом русская администрация аккуратно взимала сборы с купцов[356].
Выплата пошлин осуществлялась обычно лошадьми. Н.М. Карамзин считал, что «отдавали царю на выбор десятую долю табунов своих» (Карамзин 1989, кн. 3, с. 145). Это суждение основано, видимо, на сообщении Г. Штадена о «каждой десятой лошади в виде таможенной пошлины», забираемой царем (Штаден 1925, с. 116). Мне встречались такие цифры: 4 головы с сотни или в виде льготы 2 головы с сотни (НКС, д. 8. л. 222, 222 об., 230, 230 об.). Увод же таможенниками большего количества или «лутчих коней» по своему усмотрению расценивался ордобазарцами как злоупотребление и часто вызывал жалобы на имя государя (см., например: НКС, д. 6, л. 52, 53, 187). Другое утверждение Н.М. Карамзина — о денежном сборе «в казну пять со ста» (рублей?) (Карамзин 1989, кн. 3, с. 145) — не подтверждается известными мне документами. Пошлина в денежной форме действительно взималась с ордобазарцев в XVII в., когда кочевники уже прочно освоили русский рынок. Но размер ее был 8 денег с лошади, а также какой-то сбор с каждой коровы, овцы, ведра молока, кринки масла и рыбы (НКС, 1623 г., д. 3, л. 12; 1635 г., д. 2, л. 168).