Ногаи интересовали соседей прежде всего как торговые партнеры и политическая сила, обладатели военной мощи, огромной кавалерии. Однако, как ни странно, данных о вооружении и организации ополчения у ногаев в чужеземных описаниях мы почти не найдем. И основная информация черпается опять же из случайных оговорок в грамотах да из героических сказаний. Специалист по военному искусству и вооружению кочевников М.В. Горелик определяет изучаемую нами эпоху как шестой этап развития евразийского кочевого военного дела, как «период распада единства военного дела кочевников, усиления влияния на них оседло-земледельческих центров, особенно в вооружении: Турции и России — на крымчаков (подразумеваются, конечно, крымские татары. — В.Т.) и ногайцев» (Горелик 1986, с. 23).
Едва ли будет преувеличением утверждение об эталонности, образцовости ногаев в качестве конных воинов, типично кочевых бойцов в глазах оседлых соседей. Дж. Флетчер слышал в Московском царстве второй половины XVI в., будто они «почитаются лучшими воинами из всех татар, но еще более других дики и свирепы» (Флетчер 1905, с. 83; см. также: Russia 1630, р. 345). Через полтора столетия аналогичное мнение высказывал российский фельдмаршал Б.К. Миних (Тунманн 1991, с. 47). «Распад единства военного дела» степного мира Евразии, отмеченный М.В. Гореликом, позволяет предположить наличие специфических, именно ногайских черт в этой отрасли культуры. Однако по доступным нам источникам такая специфика практически незаметна. Вместе с тем доминирование кипчакского этнического элемента в Ногайской Орде делало вероятным и сохранение мощной традиции боевого искусства Дешт-и Кипчака доногайского и домонгольского периодов.
Большие походы ногайской конницы вовсе не являлись хаотичным движением грабительских ватаг (так можно охарактеризовать лишь мелкие нападения кочевых удальцов на «украйны»)[389]. Крупной кампании предшествовала соответствующая подготовка. Снаряжая ополчение против России в сентябре 1553 г., бий Юсуф выяснял у плененного московского гонца С.Тулусупова, «мочно ли ему (бию. — В.Т.) Оку перелезли, под Москвою прокормитца». Тулусупов, желая разубедить ногайского владыку, рассказал, что ничего не получится, потому что по осени «хлебы все свозят в городы, а сена пожгут» при подходе вражеских сил. Тогда Юсуф распорядился, чтобы воины «запасу с собою имали всякой человек по 3 овцы старых, да крупу (надо: круту — сухого сыра. — В.Т.) на всякую голову, как мочно человеку поднята» (НКС, д. 4, л. 190 об.).
Во время похода весь быт неприхотливых кочевников подчинялся военной цели. Даже ночуя в степи, ногаи втыкали в землю копья, к которым привязывали коней, а сами спали рядом, упираясь головой в эти копья, для того, пишет Ж. де Люк, «чтобы в случае нападения быстрее вспрыгнуть на коня» (Люк 1879, с. 486). Как правило, каждый участник похода имел при себе заводную лошадь (Эвлия Челеби 1979, с. 54). Если война случалась зимой, то ополченцы были обязаны привести к месту сбора по два-три верблюда (бедняки — по одному верблюду на двоих) — «тово для, что голод терпят и перед конми дорогу топчют» в снегу (НКС, д. 4, л. 190 об.).
Жители Ногайской Орды не имели навыков судовождения, и отсутствие у них кораблей не раз служило мирзам предлогом для отказа от участия в совместных с русскими предприятиях (см., например: НКС, д. 4, л. 37 об., 197 об.). Но со временем какие-то плавучие средства для переправ у них появились, и Эвлия Челеби, описывая форсирование буджакцами Днестра в 1657 г., свидетельствует, что те плыли «на судах, плотах, бурдюках, надутых воздухом, с молниеносной быстротой» (в бурдюки складывали оружие и снаряжение) (Эвлия Челеби 1961, с. 52). В целом же кочевники старались обходиться без кораблей, особенно при внезапных набегах; способы переправ описаны выше, в очерке об экономике.
Отряды состояли обычно из членов одного эля. Если же мирзы на съездах решали охранять границу силами всей Орды, то некоторые из них во главе своих элей назначались в охранное войско — караул, а в случае ожидания атаки противника образовывали еще и авангардное войско — чардаул (яртаул). «В сеи земле караул и чардаул, — писал о себе Айса б. Ураз-Али в 1553 г., повествуя о борьбе с казаками на Волге. — В сеи земле в день есмя в караулех, а ночи в чардаулех» (НКС, д. 4, л. 187 об.). Фраза в грамоте мирз Иштерековых астраханским воеводам 1645 г. «и мы хотели с ними (казыевцами. — В.Т.) быта в дружбе и для того от их стороны караулщиков не ставили» в арабописьменном оригинале содержит для русского «караулщиков» эквивалент каравыл джардавыл, т. е. те же караул и чардаул (НКС, 1644 г.,д. 1, л. 267, 268).
Военные отряды делились на сотни (упоминаются сотники — см., например: НКС, 1644 г., д. 1, л. 308) и, вероятно, десятки во главе с десятниками; юртовские татары под Астраханью разбивались на пятерки-табуны (от монг. табан — «пять»).
Знаком участия в походе служило знамя. В 1632 г. русские военачальники, посланные на войну с поляками, рапортовали государю, что мирзы «урядяся полком… пришли к нам… в передовой полк под знамя с своими знамены» (НКС, 1632 г., д. 1. л. 197). Их носили особые «знаменщики» (байракчи? тугчи?) (Акты 1915, с. 20). Судя по эпосу, ногайские стяги были белого и желтого цветов (Сикалиев 1994, с. 125). У крымских ногайцев XVIII в. на них изображался знак «первенствующей фамилии орды» (Фелицын 1886, с. 13), т. е., видимо, семейная тамга старшего мирзы. В виде особого расположения свое имперское знамя-санджак изредка присылали за Волгу османские султаны (НКС, 1617 г., д. 2, л. 40; Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 218)[390].
Комплекс вооружения у ногаев не отличался оригинальностью по сравнению с прочими кочевниками средневековья. Путешественники фиксировали обычный набор оружия: «Носят (при себе) мечи, колчаны, нагайки… ездят на лошадях, прицепив к поясу колчан и меч»; вооружены мечами, копьями, луками и стрелами (Бэнистер, Дэкет 1937, с. 250; Эвлия Челеби 1979, с. 54). С.Ш. Гаджиева, отмечая, что этнографические сведения по данному поводу очень скудны и относятся к недавнему времени (конец XIX — начало XX в.), пишет, что в фольклоре фигурируют те же колчан, стрелы и большой кедровый лук (Гаджиева 1976, с. 162). Основным нашим источником и в этом случае являются лаконичные упоминания в грамотах и отписках.
Исчерпывающее обобщение эпического вооружения ногайских богатырей предпринял А.И.-М. Сикалиев. По его данным, батыры пользовались широкими луками (кен ай) и булатными стрелами (булат ок); стрелы содержались в колчанах (калшан, кандавыр, корамсак), луки — в специальных футлярах (садак). Для каждого вида стрел полагались свои луки (Сикалиев 1994, с. 123, 124). В Ногайских делах фигурируют такие категории последних, как крымский и ядринский («лук крымской, писан золотом», «в саадаке лук ядриньскои и тритцать стрел», «лук ядринскои — кости буйволовы черны, кибить писана золотом») (НКС, 1616 г., д. 2, л. 4; 1628 г., д. 3, л. 68; 1641 г., д. 4, л. 121).
Интересным источником служат описи имущества, конфискованного в 1628 г. в московских теремах князей Василия Араслайовича Урмаметева и Петра Канмурзича Урусова, обвиненных в намерении отъехать в Крым (подробнее см.: Трепавлов 1997в, с. 43, 53). Среди прочих предметов названы «палаш — огниво серебряно, а досталная оправа снята»; «саблишка людцкая»; «сабля оправная, полоса булатная»; 27 стрел — «перье орловое» (НКС, 1628 г., д. 3, л. 68, 75, 76).
Эпические клинки подразделяются на кривую саблю (кайкы кылыиг), острый меч (откир алдаспан), острый нож (откир пышак), кинжал (кынжал) и балдак — какая-то разновидность холодного оружия; все они хранились в ножнах (кын). В эпосе фигурируют стальная пика (болат сюнги[391]), «копье, достающее облако» (булытка еткен найза), шест с крючком для стаскивания вражеского всадника с седла (сапалдас); на острия пик и копий надевались предохранительные колпачки (Сикалиев 1994, с. 123, 124). Практиковалось и другое оружие ближнего боя — чеканы, укрюки и «топорки» (НКС, 1634 г., д. 1, л. 2, 3). Сказания упоминают месяцевидный топор с золотой ручкой (алтын саплы ай болта) и булаву (сойыл) (Сикалиев 1994, с. 123, 124). По воспоминаниям ногайских стариков, в старину в большом ходу были тот же месяцевидный топор и еще кривой меч (Гаджиева 1976, с. 164).
Защитные доспехи легендарных батыров, по А.И.-М. Сикалиеву, следующие: шлемы (тувылга), разного рода кольчуги с металлическими рукавами (темир кон, кюбе, аймавыт, берен, савыт) и без рукавов (енсиз), наплечники (куявке); щиты (калкан); войлочные рубахи, надеваемые под кольчуги (тегелей, тегелей кебенек). Металлические доспехи изготовлялись из стали, реже из железа (Сикалиев 1994, с. 123, 124).
К этому перечню следует добавить панцири, которые, разумеется, были доступны только очень богатым мирзам. Среди конфискованного у Урмаметева и Урусова значились «пансырь черкаской да пансырь людцкои», «латишки попорчены», два шлема-шишака (НКС, 1628 г., д. 3, л. 68, 75), Бию Ураз-Мухаммеду принадлежал и передавался в его роду по наследству «пансырь, июбатом зовут», а его племянник Карагёз-Мамай б. Дин-Мухаммед использовал в качестве посула в переговорах с казыевцами «пансыл свои дорог, словет у них борле» (НКС, 1628 г., д. 1, л. 90; 1630 г., д. 3, л. 7)[392]. Аристократы обладали и прочими воинскими атрибутами, отличавшими их от простонародья. Так, «щит булатной» мирзы Ака б. Байтерека был «в ысподи товолга плетена с шолком, подложен бархатом черным» (НКС, 1641 г., д. 4, л. 121).