Из предметов повседневного кочевого обихода в военном деле использовались «шестиобхватный волосяной аркан» (алты кулаги кыл аркан), кожаные веревки для связывания ясыря и нагайка (камгии) (Сикалиев 1994, с. 123; Тунманн 1991, с. 47; о нагайке см. также: Валиханов 19616, с. 464).
Доспехи и оружие наравне с боевым конем считались у эпических богатырей самым дорогим достоянием, иногда получаемым по наследству от отца. Хорошее оружие ценилось высоко: за лук могли дать коня, за колчан с добротными стрелами — жеребенка. Почти никогда бойцы не занимались изготовлением амуниции сами, предпочитая покупать ее у специалистов — в частности, у изготовителей луков (яйши) и стрел (окши) (Сикалиев 1994, с. 110, 124).
Огнестрельное оружие было мало знакомо ногаям. В XVI в. бии и мирзы неоднократно просили у османских султанов и московских царей пушек и пищалей вместе со стрельцами (НКС, д. 4, л. 197 об., 248, 248 об., 251 об., 253 об., 304, 305 об.; д. 5, л. 29 об., 30 об., 43, 91, 169, 169 об.; д. 6, л. 55 об., 56; Посольские 1995, с. 137, 239, 287; Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 218). Едва ли можно лишь Русскому государству приписывать знакомство ногаев с «вогненным боем» (см., например: Фехнер 1956, с. 54). Еще до начала активной помощи Москвы Исмаилу под его началом находились «немногие пищалники» (НКС, д. 5, л. 20 об.), прибывшие, очевидно, из мусульманских стран. Среди таковых можно предполагать как Турцию, так и Мавераннахр или Иран. В Алтыульских улусах 1620-х годов были десятки человек, вооруженных пищалями (НКС, 1627 г., д. 1, л. 125; 1628 г., д. 1, л. 106), что можно объяснить активными связями Алты-улов с узбекскими ханствами. Но основная масса воинов принадлежала, конечно, к «людям лучного бою». Столь же незначительно было распространено огнестрельное оружие и у ногайцев в XVIII в. (Тунманн 1991, с. 47).
Ясно, что с подобным комплексом вооружения ногайская армия триумфально сражалась в степных баталиях, но бессильно останавливалась перед крепостными стенами. На это злорадно указал автор «Казанского летописца», описывая приход к Казани Сахиб-Гирея в сопровождении союзных ногайских войск в 1546 г.: «Токмо землю повоева и поплени, нимало не имущи у себя стенобитного наряду. Кто может таков град взяти единою стрелою, без пушек, аще не господь предаст?!» (История 1903, с. 50; Сказание 1959, с. 78). Ногаи, конечно, понимали это, и в 1551 г., в ответ на предложения Иванам участвовать в войнах с Астраханью, Исмаил откровенно отвечал: «Нам ее взяти немочно: пушек и пищалей у нас нет, ни судов нет же» (НКС, д. 4, л. 37 об.).
Тем не менее, когда необходимость заставляла, степные стратеги находили выход. В 1554 г. «татаровя ногаи пришли к Астарахани все и повели гору поленну, и как ветр потянул на город, и татаровя подвезли под город нефти и город зажгли». Народ побежал из города «от дыму» (Разрядная 1975, с. 36). Так что какие-то способы осады практиковались в Дешт-и Кипчаке, но специальных осадных приспособлений, не говоря уже о большом количестве пушек, видимо, действительно не было. Определенные фортификационные ухищрения применялись и в чисто кочевых войнах, когда одна из сторон ввиду превосходящего противника окружала свои позиции «городком тележным» — замкнутым кольцом из составленных впритык кибиток (так, например, поступили алтыульские мирзы в 1628 г., узнав о приближении к ним калмыцкой конницы) (НКС, 1628 г., д. 1, л. 153; см. также: Мининков 1998, с. 330).
При определенных недостатках и объективной ограниченности комплекса вооружения и доспехов ногаи в XV–XVI вв. на общемировом фоне развития военного дела выглядели в целом достойно. Их мобильная конница, состоявшая из непревзойденных лучников, копейщиков и сабельных бойцов, представляла собой грозную силу. С ней считались и пытались ее использовать все окрестные правители. Яркий пример — настойчивые уговоры ногаев русским правительством принять участие в войнах с поляками и немцами (см.: Трепавлов 19986, с. 106, 112).
Отсутствие в Ногайской Орде городов неоднократно отмечалось в средневековых документах (см., например: Какаш, Тектандер 1896, с. 19, 26; Олеарий 1906, с. 403; ПДПЛ, т. 2, с. 542). В самом деле, ее население — это «убежденные» кочевники. В очерке об экономике мы видели, что лишь чрезвычайные обстоятельства (обнищание) вынуждали их к оседлости. С номадной ментальностью были связаны и своеобразные обеты биев и мирз не посещать «каменные города». Однако отрицание городской жизни справедливо лишь для конца XVI в. А до той поры существование по крайней мере одного ногайского города несомненно.
Сарайчук располагался на правом берегу Яика, в 48 км к северу от современного города Атырау, в урочище, ограниченном с востока рекой Яик, с запада — ее протокой Сарачинкой. Ныне эта местность относится к Махамбетовскому району Атырауской области Казахстана; там находится село Сарайчик. Окрестности представляют собой характерный для Западного Казахстана ландшафт — засушливую пустынную степь[393].
До золотоордынских времен о городе нет упоминаний. Но по отдельным признакам можно судить, что какое-то поселение в этом месте существовало еще до монгольского нашествия. Рекогносцировочные работы археологической экспедиции в 1950 г. во главе с С.П. Толстовым выявили наличие домонгольского культурного слоя в городище[394]. Характер этого слоя, по заключению С.П. Толстова, существенно не отличается от хорезмских памятников XI в., отчего была выдвинута гипотеза об основании города в X–XI вв. хорезмскими колонистами на торговом пути в Нижнее Поволжье и об идентичности его с Саксином, известным по письменным источникам (Толстов 1953, с. 304). Ни подтвердить, ни опровергнуть это невозможно до широких раскопок.
Раннесредневековая история региона затронута в хронике «Джахан-наме» османского автора XVII в. Хаджи-Халифы (Кятиб Челеби). Он пишет, что у устья реки Яик (Джанку) есть город С.ван.дж (или С.ваи.х), который ранее был столицей куманов, а затем был отстроен и заселен ногаями, чьи «ханы» ныне живут там (DeWeese 1994, р. 197, 198). Д. Девиз полагает, что Сарайчук являлся доисламским культурным центром Дешт-и Кипчака (DeWeese 1994, р. 199). Исследователи, изучавшие историю кипчаков IX–XII вв., считали, что поселение на Яике служило центром правого крыла Дешта (центром левого был Сыгнак на Сырдарье) (История 1993, с. 76; Кумеков 1994, с. 34).
В то же время есть некоторые данные о принадлежности края к зоне расселения древнебашкирских племен. Эта зона достигала бассейнов рек Большого и Малого Узеней, Чаган, Чижинских разливов (Кузеев 1992, с. 256), т. е. широты Саранчука. В 1866 г. А. Рябинин опубликовал недатированную грамоту Ивана IV башкирам на вотчинное владение яицкими кочевьями. По этому «межеванию», случившемуся якобы через три года после завоевания Казани (т. е. около 1555 г.), земли четырех башкирских родов очерчивались на юге «по Яику в урочище Сарайчук» (Рябинин 1866а, с. 4).
Но пока в историографии безраздельно господствует мнение об основании Сарайчука в золотоордынскую эпоху. Информация по этому поводу ничтожна, и время появления города фактически обосновывается домыслами: его относят ко второй половине XIII в. и приписывают то Бату (ссылаясь на Абу-л-Гази), то его братьям Берке или Шибану, то сыну Шибана, Бахадуру (Ахмедов 1965, с. 35; Ахмедов 1985, с. 196; Егоров 1985, с. 124; Левшин 1824, с. 185; Сафаргалцев 1938, с. 51, 52; Утемиш-Хаджи 1992, с. 154 (примеч. М.Х. Абусеитовой); Юматов 19616, с. 249; Aboul-Ghazi 1871, р. 172, 173; DeWeese 1994, р. 199; Howorth 1965b, р. 360). Г.А. Федоров-Давыдов считает, что город был заложен на пустом месте, наподобие многих других городов Золотой Орды (Федоров-Давыдов 1973, с. 167). А.И. Левшин полагал, будто Абу-л-Гази подразумевал под Сарайчуком Сарай, а торговый центр на Яике при Бату (который умер в 1255 г.) еще не существовал, поскольку о нем ни словом не обмолвились П. Карпини и Г. Рубрук, переправлявшиеся через Яик в середине XIII в. Этот же автор отчего-то (из-за схожести названий?) решил, что Сарайчук построен в подражание Сараю (Левшин 1824, с. 181–184).
Восточные источники впервые упоминают о Сарайчуке в начале правления Берке (вторая половина 1250-х годов). По Абу-л-Гази, он обратился там в ислам; а по Утемиш-Хаджи, Берке проезжал через город по пути из Ургенча на свою коронацию в волжский Сарай ал-Махруса (Утемиш-Хаджи 1992, с. 97; Aboul-Ghazi 1871, р. 172). В 1333 г. город посетил Ибн Баттута, описавший большой понтонный мост через реку и жилище почитаемого дервиша (Ibn Batoutah 1874, р. 1, 2). Пять лет спустя через эти места следовал в Хорезм очередной католический миссионер (Веселовский 1877, с. 79). В последнем тридцатилетии XIV в. Сарайчук переходил от Шибанидов к потомкам Орду-Иченам Туга-Тимура и от них вновь к Шибанидам (см.: Ахмедов 1965, с. 34; Григорьев А. 1985, с. 171; Кляшторный, Султанов 1992, с. 196; Федоров-Давыдов 1973, с. 135, 154). Ибн Арабшах приводит его в перечне городов, разрушенных Тимуром во время одного из нашествий на Улус Джучи (Ибн Арабшах 1887, с. 59). Однако Йазди сообщает, что грозный гурган, опасаясь засад на крупных переправах (а сарайчуковская, без сомнения, считалась крупнейшей), форсировал Яик в его верховьях (Йазди 1972, с. 447), не тронув, таким образом, Сарайчук. Наверное, В.Л. Егоров прав, причисляя последний к немногим городам, не разоренным Тимуром (Егоров 1985, с. 124).
Вскоре после ухода чагатайских войск из Дешта Сарайчук оказался в центре Мангытского юрта Эдиге. Там чеканились монеты одной из Едигеевых марионеток, хана Дервиша (Сафаргалиев 1960, с. 192), в окрестностях города Эдиге потерпел и свое последнее поражение в 1419 г. (Ибн Арабшах 1887, с. 63). Один из его сыновей и преемников, Гази, унаследовал Сарайчук. Вместе со своим патроном, ханом Кучук-Мухаммедом, он даровал некоему кипчаку Айиас-беку пост даруги Сарайчука в награду за помощь в уничтожении кок-ордынского хана Барака (Кырыми 1924, с. 94; Schamiloglu 1986, р. 195) (подробнее см. главу 3). Однако, несмотря на подчиненность мангытам, единственный крупный город центрального Дешта продолжал формально считаться достоянием Джучидов левого крыла. В первых главах исследования я постарался показать, как казахские ханы-Джучиды стремились завладеть городом. В нем находились ставки Джанибека, Бурундука и Касима, а затем и усыпальницы первого и последнего из них. Сын Касима и внук Джанибека, хан Хакк-Назар, в 1550-х годах называл Сарайчук своим юртом, да и сами ногайские мирзы расценивали его как «Янибеков царев юрт» (КК, д. 15, л. 31; НКС, 1585 г., Д. 1, л. 14).