Не менее значимой оказалась традиционная священная погребальная местность и для ногаев, которые преклонялись перед ханскими мавзолеями (см.: Османов 1883, с. 47). Об использовании ее ими для захоронения представителей своей аристократии встречаются многочисленные упоминания: «…их (ногаев. — В.Т.) тут кладбища татарские»; «…на Яике… кладбища… наши»; «…на Яике у яицкова устья на Сарайчике на кладбище, где родители наши кладутца» и т. п. (КК, д. 21, л. 670; НКС, 1630 г., д. 3, л. 37; ПДП, т. 1, с. 366). Известно, что некрополь подвергался разорению и осквернению казаками в 1570-х годах при взятиях ими Сарайчука. «Приходили государские люди в Сарачик и над отцом над моим над мертвым изругалися», — писал Дин-Ахмед-бий (НКС, д. 8, л. 4 об.). В источниках отразились факты и слухи о погребении там Эдиге, его сына Нур ад-Дина, Али и Юнуса — сыновей бия Юсуфа, Джан-Арслана б. Уруса и др. (Ибн Арабшах 1887, с. 63; Летописец 1895, с. 147; НКС, д. 4, л. 101; 1615 г., д. 1. л. 2; DeWeese 1994, р. 194, 447).
Ясно, что подобное ритуальное значение Сарайчука, как и его положение стольного города Орды, побуждало ногаев лелеять планы его возрождения после 1581 г. «Сарачик розорили люди ваши, и мы хотим делати, — делился замыслами с Иваном IV нурадин Динбай в 1581 г. — Наняли есмя мастеров и наимитов двесте человек. И ты б пожаловал, прислал денег, что дата (за работу. — В.Т.) мастером и наимитом» (НКС, д. 10, л. 134 об.). Насколько можно судить по Ногайским делам, царь не стал финансировать строительство города на Яике. А сами кочевники едва ли могли освоить это грандиозное предприятие.
Но как бы то ни было, формально сарайчуковская округа продолжала считаться административным и сакральным центром Мангытской империи, и там оставалось постоянное население — те самые «люди не воинские», что платили биям ясак. Около 1586 г. они вновь подверглись нападению казаков, которые «воевали на Еике… зараичиковские улусы, а побили… и в полон поймали многих людей, а убили… двух сеитов лутчих людей» (НКС, 1585 г., д. 1, л. 3). Вообще сайды существовали там довольно долго; еще в 1617 г. упоминается сарайчиковский главный сайд Ибрагим (НКС, 1617 г., д. 2, л. 26). Без подданных и без паствы его пребывание на Яике было бы бессмысленным. А в 1630 г. бий Канай вспоминал, что его предки «с Сарайчика имывали доход ясак» и до сих пор-де «на Сарачике живут ясачные люди», которых он просил у царя «заворотить» в его, Канал, подчинение (НКС, 1630 г., д. 3, л. 19). Такая просьба была актуальной для главы Больших Ногаев, потому что к тому времени его власть над бывшим доменом оказалась полностью утраченной. В западноказахстанских степях происходило хаотичное передвижение кочевых общин, вызванное миграцией калмыков и уходом ногаев, а места вокруг Саранчука становились пастбищами то Алтыулов, то калмыцких тайшей. Причем приходы последних, случалось, сопровождались погромами местных оседлых тумаков (КД, 1636 г., д. 1, л. 8, 46; ИКС, 1622 г., д. 1, л. 11, 12; 1630 г., д. 3, л. 37, 38; 1635 г., д 1, л. 9, 10). После этих набегов «агломерация» уже окончательно запустела. Предания яицких казаков рассказывают, будто ее жители переселились в Хиву (О развалинах, 1867, с. 4; Рычков 1896, с. 34, 59). Мне не встретились подтверждения этому в других источниках. Но интерес к Сарайчуку у хорезмского (хивинского) соседа и соперника — Бухары существовал несомненно.
В начале 1580-х годов отношения между бухарским ханом Абдуллой и Большими Ногаями складывались непросто. В главе 8 мы видели, что при мангытском дворе пытался найти пристанище Баба-султан, изгнанный Абдуллой из Мавераннахра. Хотя из-за интриг и коварства Бабы антибухарской коалиции с ногаями у него не сложилось, хан-победитель имел основания причислять последних к лагерю своих противников. В Бухаре, видимо, вынашивались планы большого похода на северо-запад. Уже в 1584 г. мирза Кучук б. Мухаммед известил Москву, что Абдулла хочет «Сараичик взяти и мусулманство прославите» (ИКС, 1585 г., д. 1, л. 14). Угроза была серьезной: хан набирал силу, его владения после завоевания Хорезма выдвинулись в степь. В панике ногаи забрасывали царя Федора Ивановича просьбами прислать на Яик войско и поставить крепость для отражения узбекского нашествия. Наконец русское правительство вняло мольбам, и, очевидно, в первой половине 1590-х годов туда был прислан воевода. Стрельцы основали Казачий городок, зафиксированный в «Книге Большому Чертежу» (Макшеев 1880, с. 12–14). Внешне это выглядело как защита ногаев, их «сарайчиковских улусов» и тумаков, потому что «им от бухарского Абдулы царя теснота великая» (ПДП, т. 1, с. 366).
На самом же деле, как следует из памяти послам в Грузию 1596 г., укрепление заволжских подступов объяснялось вестями о намерениях бухарского хана «отвести от государя нашего нагаи заволжских» (Белокуров 1888, с. 279). И действительно, в последнем десятилетии XVI в. повелитель Бухары решил сменить политику по отношению к мангытским мирзам (мы видели, что он убеждал своего вассала-неудачника Кучума жить в мире с ними). Но одновременно он продолжал разрабатывать планы экспансии в Северный Прикаспий.
Эта трансформация неожиданно совпала с нарастанием антироссийских настроений среди Больших Ногаев. В 1598 г. тот самый бий Ураз-Мухаммед, что несколькими годами ранее заклинал царя Федора прислать на Яик рать, жаловался крымскому хану: «Жить… мне от московского немочно: поставил… на Яике город и кладбища наши у нас отнял, и называет… нас себе холопи» (КК, д. 21, л. 670–670 об.). Москву удалось убедить в отсутствии опасности («они з бухарским управились»), и Казачий городок был снесен; русское войско ушло восвояси (ПДП, т. 1, с. 366). Явно наметился бухарско-ногайский союз. Он уже начал приобретать зримые формы: Абдулла пообещал отстроить Сарайчук.
Перспектива оказаться зажатыми между двумя врагами привела в смятение казахов. В январе 1595 г. посол казахского хана Таваккула б. Шигая втолковывал своему земляку, султану Ураз-Мухаммеду, жившему в Москве, чтобы тот довел до сведения русского правительства следующее: «А государь бы на бухарсково царя не оплашивался, а ногаем бы не верил. Бухарской царь ныне юргенсково царя Азима со Юрта согнал, Юргенчь взял под себя. А ныне, с ногаи соединясь, хочет поставить в Сарайчике город. Как в Сарайчике город поставит, толды будет [над] Астороханью промышляти» (думаю, последняя фраза была вставлена послом для стимулирования правительства к решительным мерам, но не отражала реальных намерений Бухары). Ураз-Мухаммед должен был убедить Федора Ивановича прислать казахам «огненного бою» (ККД, 1594 г., д. 1, л. 8–9).
Опасения казахов оказались напрасными. В Большой Ногайской Орде началась третья Смута, хан Абдулла вскоре умер. Но еще долго «призрак» Сарайчука присутствовал в русско-бухарских отношениях. В XVII в. ханы Бухары видели в новопостроенном Яицком городке (Гурьеве) потенциальную угрозу для себя со стороны России, хотя при этом оборот товаров между двумя государствами все увеличивался. И бывший Сарайчук виделся узбекским политикам как удобный пункт для сосредоточения торговли с русскими (Дариенко 1973, с. 190; Преображенский 1951, с. 276).
Место ногайской столицы и джучидско-мангытский некрополь продолжали почитаться у местных тюркских кочевников и в дальнейшем. Один из склепов молва нарекла «Ханской могилой» (О развалинах 1867, с. 5). Казахи (и башкиры?) съезжались на развалины для молитв и жертвоприношений, выбрав для поклонения мавзолей, который, по словам А.И. Левшина, считали «могилою какого-то угодника магометанского» (Левшин 1824, с. 189, 190). Но помимо этой гробницы развалины Сарайчука содержали и иные сооружения.
Их неоднократно описывали на протяжении последних двух столетий как составители общих исторических очерков западноказахстанского края и Башкирии (А.Б. Карпов, А.И. Левшин, П.И. Рычков и др.), так и местные любители старины, в особенности активисты Оренбургской ученой архивной комиссии [председатель Комиссии в начале XX в. — А.В. Попов[399], заведующий Уральской войсковой чертежной— штабс-капитан А.Е. (в некоторых публикациях: А.А.) Алексеев, священник сарайчиковской Покровской церкви — Лоскутов и др.][400]. Почти все они ограничивались внешней характеристикой городища и сбором подъемного материала. Лишь А.Е. Алексеев в 1861 г. расчистил проходы и проник внутрь некоторых склепов. В 1937 г. в течение 15 дней вел раскопки Н. Арзютов, но к каким-либо определенным выводам о происхождении и хронологии городища не пришел (Арзютов 1949, с. 127, 128).
В 1950 г. там велись разведочные работы Хорезмской археологоэтнографической экспедиции во главе с С.П. Толстовым, а также раскопки небольшой Западно-Казахстанской археологической экспедиции во главе с А.Х. Маргуланом. Последней удалось открыть гончарную печь золотоордынского времени (Пацевич 1956; Пацевич 1957). Позднее на городище проводили изыскания Гурьевский отряд Средневолжской экспедиции (Афанасьев и др. 1976; Галкин Л. 1987) и астраханский археолог В.В. Плахов. С 1997 г. планомерные раскопки Сарайчука ведутся Западно-Казахстанской археологической экспедицией (руководитель З.С. Самашев) при участии исследователей из Астрахани и Москвы. В сентябре 1999 г. на городище был открыт историко-культурный комплекс, включающий мавзолей «Хан-Орда», археологический музей и мечеть (Джуманов 2000, с. 10).
Как уже указывалось, Сарайчук располагался в треугольнике, образуемом главным руслом Лика и его протокой Сарачинкой, которые давали ему естественную защиту соответственно с востока и запада. С юга и севера его защищали крепостные стены, со временем приобретшие вид земляного вала. У некоторых наблюдателей сложилось впечатление, будто фортификационные сооружения окольцовывали город полностью.
Краеведы оценивали протяженность каждой из стен в 1 версту (около 1070 м), а общую их (или вала) окружность — в 5 верст, 2 версты или 3 версты 250 сажен (соответственно около 5330, 2134, 3733 м). Последняя цифра принадлежит чертежнику Алексееву, который проводил замеры профессионально, и им можно доверять. По его данным, городище занимало в длину 1 версту 100 сажен (1280 м), в ширину — 1 версту 50 сажен (1173 м). Участники Западно-Казахстанской экспедиции А.Х. Маргулан и Г.И. Пацевич отметили, что оно тянется вдоль берега реки Урал приблизительно на полтора километра (Карпов А. 1911, с. 37; Маргулан 1950, с. 87; О развалинах 1867, с. 5; Пацевич 1956, с. 221; Протокол 1906а, с. 272).