Об этом конфликте сохранились противоречивые и лаконичные сведения. В татарском варианте эпоса об Эдиге повествуется, будто когда Эдиге возвел на трон хана Шадибека (1400 г.), произошла его ссора с Нур ад-Дином. Беклербек разгневался и изгнал мирзу. Тот, превратившись в изгоя-«казака»[70], был вынужден скитаться по степям от Сыгнака до Хаджи-Тархана (Идегей 1990, с. 200, 201). Противоположная трактовка данной коллизии приводится в компиляции Л. Лянгле: Эдиге сместил хана Пулада (1410 г.) и возвел Тимура — вопреки совету сыновей, в том числе Нур ад-Дина, воцариться самому или же доверить престол Нур ад-Дину. Встретив отказ, последний начал войну с отцом. Чтобы не доводить дело до кровавой развязки, беклербек удалился в Хорезм. Тронутый такой терпимостью, Нур ад-Дин настоял на его возвращении (Langles 1802, р. 386, 387). Очевидно, какая-то историческая основа под этими известиями имеется. Русская летопись тоже связывает отъезд Эдиге из Орды с воцарением Тимура (Патриаршая 1897, с. 215).
Во всяком случае, ногайский фольклор сохранил память о периоде самостоятельного правления Нур ад-Дина, точнее, его соправительства с ханом Кадыр-Берди б. Тохтамышем (царствовал в 1412–1419 гг.). Ногайские сказания гласят, что после длительной вооруженной борьбы Кадыр-Берди и Нур ад-Дин помирились и заключили соглашение, о котором уже упоминалось выше: мирза признал в сыне Тохтамыша «единственного хана Золотой Орды и навсегда отказался от своей независимости, стал верным полководцем своего хана» (Семенов Н. 1895, с. 454).
Однако ногаи запомнили его сотрудничество и с другим монархом, Тимур-Кутлугом (1391–1399). Этот правитель доводился мирзе двоюродным братом по матери; именно в царствование Тимур-Кутлуга его дядя Эдиге и стал общеджучидским беклербеком. В апреле 1538 г. Ивану IV была доставлена грамота ногайского мирзы Хаджи-Мухаммеда б. Мусы: «А вспросишь своих старых старцев, Нурадын мирзины пошлины не ведают ли с Астархани, и ныне б ту пошлину мне дали» (Посольские 1995, с. 208).
В последующем ногаи уже не консультировались насчет финансовых полномочий Нур ад-Дина у русской стороны, а сами рассказывали о них, причем с каждым десятилетием все подробнее.
Август 1560 г., Урус б. Исмаил — Ивану IV: «В Асторохани есть пошлина взимок — караснап словет. Праотцу нашему Нурадын мирзе пожаловал Темир Кутлуев царев сын, в жалованье давывал, и яз о том бью челом» (НКС, д. 5, л. 198–198 об.). Здесь речь идет, видимо, о хане Тимуре б. Тимур-Кутлуге[71] (1410–1412), но позже в подобных документах снова фигурирует Тимур-Кутлуг.
Сентябрь 1577 г., Урус — Ивану IV: «А дет наш Нурадын мирза у Темир Котуя (так. — В.Т.) царя имывал по сороку… тысяч алтын. А жаловал для того, что тем юртам многие от нас прибытки бывали» (ИКС, д. 8, л. 51).
Весна 1587 г., Саид-Ахмед б. Мухаммед — царю Федору Ивановичу: «А при Темирь Котлуе царе бывало Нурадын мирзе жалованье сорок тысяч алтын» (НКС, 1587 г., д. 2, л. 26–27).
Таким образом, выстраивается следующая цепь событий. Эдиге вытребовал у Тохтамыша освобождение от налогов территории к востоку от Волги, где располагались также и владения мангытов. Земли между Яиком и Волгой были переданы в управление Нур ад-Дину. В пользу этого мирзы в годы ханствования Тимур-Кутлуга собиралась подать «караснап» на сумму сорок тысяч алтын. Нур ад-Дин сохранял свой ранг при последующих ханах даже после отъезда отца в Хорезм в 1410 г. Эпос «Эдиге» дагестанских ногайцев добавляет, что после замирения с Нур ад-Дином хан Кадыр-Берди передал ему «в полную собственность степь, орошаемую Тереком и Судаком, и объявил первым полководцем своего ханства» (т. е. беклербеком, главным военачальником) (Семенов Н. 1895, с. 454). Но ни в одном документе Нур ад-Дин не назван беком или князем, он всегда «мирза». Видимо, при наличии хотя и отъехавшего, но живого беклербека Эдиге никто не признал этой инвеституры от Кадыр-Берди. О правлении мирзы в Поволжье и на Северо-Восточном Кавказе сохранилось краткое упоминание в цитированном выше послании Саид-Ахмеда 1587 г.: «Да которые были под ево властью, со всех людей указано было (ханом. — В.Т.) со всякие избы по алтыну, а с ногайских продажных лошадей с лошади по алтыну, с коровы по три денги, с овцы по денге. То было ему (Нур ад-Дину. — В.Т.) жалованье» (НКС, 1587 г., д. 2, л. 27).
Кавказские владения недолго пребывали под сюзеренитетом Нур ад-Дина. Предание, записанное А.О. Рудановским, отмечает, что в годы его правления среди его подданных «начались разные беспокойства и смуты», кавказские ногаи «прогнали своих князей и мурз… не хотевших оставить покровительства Нурадила, и бежали все простолюдины во владение шамхала Тарковского» (Рудановский 1863, № 48, с. 301).
По данным Кадыр Али-бека, Нур ад-Дин умер еще при жизни отца от болезни живота (Усманов М. 1972, с. 83). Эпос приводит более подобающую богатырю причину смерти — от потери крови, когда у мирзы открылись старые раны при возвращении из очередного похода (Семенов Н. 1895, с. 454)[72]. Местом кончины названо «пространство между северным и средним рукавами Терека». Тело-де было захоронено на берегу Волги, а сердце — «на месте, где герой испустил дух. На этом месте был насыпан высокий холм, который и поныне (во второй половине XIX в. — В.Т.) носит название "Могила Нурадила"» (Семенов Н. 1885). Наконец, Абд ал-Гаффар Кырыми сообщает, будто Нур ад-Дин скончался в Туре (т. е. в Юго-Западной Сибири?) и оттуда привезен в Сарайчук для погребения (DeWeese 1994, р. 194). Мы не находим оснований не доверять Кадыр Али-беку и считаем, что Нур ад-Дин умер еще до того, как Эдиге погиб в бою на Яике в 1419 г. Мнение Б. Ишболдина о смерти мирзы в 1422 г. (Ischboldin 1973, р. 159) не подтверждается ни одним из известных мне источников.
После смерти Эдиге его сыновья смогли удержать влияние мангытов в Улусе Джучи и монополизировать пост беклербека в татарских ханствах. Основная причина их удачной карьеры, как кажется, — это инерция их великого предшественника. Но авторитет мангытских лидеров был настолько непререкаемым среди других племен, что дело здесь, видимо, не только в конкретной политической ситуации и политическом наследии Эдиге. Среди сотни племен Дешт-и Кипчака именно мангыты сумели добиться приоритетного положения. Остановимся на особенностях их статуса.
В источниках нет единообразия относительно принадлежности мангытов к тому или иному крылу. Мангутские соратники Чингисхана занимали восточную (левую) сторону его кочевий, а в боях сражались на левом фланге войска; после образования империи они составили «тысячи» левого же крыла (Рашид-ад-Дин 19526, с. 272, 273; Erten-ü 1937, р. 136). В Улусе Джучи, как мы выяснили выше, мангыты сначала кочевали в Юго-Восточном Казахстане, т. е. в левом крыле государства, Кок-Орде. Сам Эдиге был «одним из главных эмиров левого крыла у хана Тохтамыша» (Ибн Арабшах 1887, с. 54). И именно к племенам левого крыла был направлен его призыв откочевать подальше от Тимура. Вместе с тем в Бухарском и Касимовском ханствах XVII в. мангытская знать занимала места справа от трона (Бартольд 1964в, с. 391, 395; Кадыр Али-бек 1854, с. 168), что может объясняться трансформацией джучидской государственности в позднем средневековье: уже в Узбекском ханстве XV в. мангыты состояли в правом крыле бывшей Кок-Орды (Ахмедов 1985, с. 39).
Левое крыло традиционно считалось более почетным. Но само по себе вхождение в него не могло давать каких-либо привилегий. Никакими преимуществами перед другими элями не пользовались поначалу и мангыты. Боплан писал о крымских ногаях: «Это племя менее благородно, чем крымские татары» (Боплан 1896, с. 329). Недостаточность их генеалогического «благородства» фиксировалась и на другом краю Дешт-и Кипчака — так, в киргизском эпосе «Манас» говорится: «Став соседями с мангулами, род ногайский стал презренным» (Кыдырбаева 1980, с. 176). Саид-Мухаммед Риза, отмечая происхождение Эдиге из «плохого поколения» (кабиле), называет другую причину негативного отношения к мангытам: «Из-за насильственных действий племени манкут имя Идику было причислено к числу подстрекателей смут и источников бедствий» (Риза 1832, с. 67–68).
Однако среди казахов потомки Эдиге слыли «белой костью» (ак суяк), т. е. аристократией. Знатность рода в то время определялась близостью к Чингисидской династии. Поскольку Едигеев клан не имел к ней никакого отношения, то и объяснение должно было быть другим. В последнем примере словосочетание ак суяк объяснялось буквально: предок Эдиге Баба-Туклес был рожден женщиной, которая забеременела, оттого что попробовала порошок, приготовленный из волшебного черепа (Валиханов 1904а, с. 232; Валиханов 19046, с. 272–273).
Происхождение рода от святого проповедника Ходжа-Ахмеда Ба-ба-Туклеса послужило обоснованием власти мангыто-ногайских биев (так называли беков и беклербеков в восточном Дешт-и Кипчаке). Традиция приписывает формулировку этой легитимности Нур ад-Дину. Когда он убил Тохтамыша и стал править его подданными, те принялись судачить: покойный хан доводился-де потомком Чингисхану, а Нур ад-Дин «не из этого племени». Новый властитель отозвался так: «Я от рождения верил и почитал единого Бога; сам Бог мне всюду покровительствовал; читал я много священных наших книг. А что я не из рода Чингиз-хана, то это меня ничуть не унижает, ибо я из племени славного турецкого богатыря Хочахмат Бабатукла». Народ, выслушав эту речь, успокоился (Ананьев 1900, с. 12)[73]. Баба-Туклес считался потомком халифа Абу Бекра, и в мусульманском обществе Золотой Орды XV в. такое обоснование правления, судя по всему, показалось достаточным. В Ногайской Орде данная концепция стала официальной, и мирзы считали свои родословные от эпохи Мухаммеда и первых халифов. «Роспись мурзам ногайским, сколко в Малом Ногае мурз», составленная в августе 1638 г., гласит: «А роду нашему по нынешнои по [7] 146-й (т. е. 1637/38 г. —