Получается, что западные владения Кок-Орды обладали уже как бы двойным сюзеренитетом — Чингисидским и мангытским. Почти все прочие улусы заволжского Дешта имели во главе потомков Чингисхана: Джумадук б. Суфи кочевал между реками Сарысу и Эмбой; Махмуд-Ходжа б. Каганбек (может быть, это упоминавшийся выше ставленник Мансура Хаджи-Мухаммед) — между Тоболом и Ишимом; Мустафа б. Муса — по левому берегу Атбасара, правого притока Ишима; Девлет-Шейх б. Ибрагим — по левому берегу Иртыша до впадения в него Тобола. Все перечисленные лица принадлежали к дому Шибана б. Джучи. Кроме того, на северо-восточной окраине государства находилось владение эля баркут во главе с беками Адабом и Кебеком (данные Махмуда б. Эмир-Вали и Масуда Кухистани — см.: Ахмедов 1965, с. 42–44).
Население Мангытского юрта к концу первой четверти XV в. осталось почти не затронутым смутами и стычками между ханами. Единственное крупное потрясение, отраженное в источниках, — это неудачная попытка хана Барака переселить в глубь степей улусы его сподвижника, а затем противника Мансура б. Эдиге (Кырыми 1924, с. 87, 88). Уже говорилось, что одним из участников низвержения Барака был Гази б. Эдиге. Кадыр Али-бек слышал о нем как о главе мангытов после Эдиге и Мансура (Усманов М. 1972, с. 83).
Кухистани и Кипчакхан раскрывают некоторые обстоятельства его автономного правления. Гази, «по примеру своего отца, стал предводителем народа и племени и привел под десницу своего господства аймак и племена». Видимо, он проявил себя как достаточно самовластный правитель, что вызвало недовольство кочевой аристократии, уже отвыкшей от жесткой единоличной власти. Бий «удлинил руки притеснения», «протянул руку угнетения и насилия, ступил из круга справедливости и сошел с широкой дороги милосердия» (Кухистани 1969, с. 141; Кипчакхан 1969, с. 390). Думаю, в то время, т. е. в последние месяцы жизни, Гази состоял беклербеком у хана Джумадука, улус которого был ближайшим к Мангытскому юрту.
Долгое время мирза был неразлучен со своим братом Наурузом, и во многих источниках даже применяется совместное написание их имен «Гази-Науруз», т. е. поздние авторы принимали их за одного человека. Но Науруз закрепился при дворе Кучук-Мухаммеда, с которым Гази сначала тоже имел тесный контакт. Поэтому в 1428 г. Гази пришлось искать другого покровителя или скорее объект для покровительства. Во всяком случае, именно к Джумадуку апеллировали сановники, возмущенные самовластием Гази. Бий был убит мятежниками. По версии Кухистани, убийцы утвердились в ханской ставке «в ряду великих эмиров и слуг высокопоставленного хана» — надо полагать, заменив при дворе Гази. Джумадук боялся своих новых, агрессивных советников и не оказывал им должных знаков внимания. Обиженные беки оставили его и присоединились к царевичу-оглану Абу-л-Хайру б. Девлет-Шейху (Кухистани 1969, с. 141).
Кипчакхан излагает эту историю по-другому. Гази погиб в результате сговора кочевой знати с Абу-л-Хайром. Разгневанный убийством своего беклербека, Джумадук выступил в поход против Абу-л-Хайра, который тоже считался его подданным, но в сражении с ним погиб. Абу-л-Хайр как «хан-победитель прибыл в основной юрт» (Кипчак-хан 1969, с. 390)[82].
Таким образом, во второй половине 1420-х годов Мангытский юрт стал превращаться в значительную, хотя пока и не самостоятельную силу. Так же как и в западных улусах, заволжские мангытские бии сумели сохранить за своей семьей ранг беклербека. После кончины Эдиге почти все известные нам его сыновья занимали эту должность при различных сюзеренах: Мансур — при Хаджи-Мухаммеде или же, по другой версии, Гияс ад-Дине, Кучук-Мухаммеде и Бараке; Науруз — при Улуг-Мухаммеде и Кучук-Мухаммеде; Кей-Кавад — при Пуладе; Гази — при Кучук-Мухаммеде и Джумадуке. Некоторые из перечисленных монархов являлись мангытскими ставленниками. Однако из-за формальной зависимости от ханов Кок-Орды Мангытский юрт не мог служить базой для всех этих беклербеков. На яицкие улусы имели возможность опираться только те сыновья Эдиге, которые обосновались к востоку от Волги.
Абу-л-Хайр умел ладить с мангытами, за которыми стояло многолюдное и многоплеменное население их Юрта. В период его ханствования (1428–1468) они поначалу сохраняли верность суверену. Возможно, такая лояльность объяснялась временным ослаблением кочевников. В конце 1420-х годов «в землях Сарайских и Дештских и в степях Кипчацких была сильная засуха и чрезвычайно сильная моровая язва, от которой погибло множество народа» (Макризи 1884, с. 442). Первоначально одним из ближайших соратников Абу-л-Хайра оказался некий мангыт Сарыг-Шиман; о его происхождении и родственной связи с Эдиге ничего не известно. По Кухистани, во время решающего сражения мангытов с Джумадуком приближенный последнего, шестнадцатилетний Абу-л-Хайр, попал в плен к Сарыг-Шиману. Тот «проявил много старания в деле защиты его воспитания и служения». Спустя некоторое время Сарыг-Шиман дал молодому царевичу лошадей и отпустил домой (Кухистани 1969, с. 142, 143). По воцарении в 1428 г. Абу-л-Хайр вознаградил его «царскими милостями и дарами… так возвысил его в высоких и сановных степенях, что тот стал предметом зависти великих эмиров и собеседников султана» (Кухистани 1969, с. 145). Однако в дальнейшем этот персонаж ничем не выделялся; он участвовал в некоторых походах хана, но какой-то особый статус его среди прочих подданных не просматривается. Из потомков же Эдиге в державе Абу-л-Хайра — так называемом ханстве кочевых узбеков — на первый план выдвинулся бий Ваккас б. Нур ад-Дин.
Впервые он упоминается в составе участников коронации Абу-л-Хайра 1428 г. в городе Чинги-Тура (Кухистани 1969, с. 143). Хронисты шейбанидского круга причисляют Ваккаса не к изначальным сподвижникам Абу-л-Хайра времен его «казачества», а к тем, которые встали рядом с ханом, «когда установилось уже его могущество», «которые пришли со всех сторон» лишь «после завоевания стран» Абу-л-Хайром (Березин 1849, с. 54, 59; Бинаи 1969, с. 96, 97; Таварих 1967, с. 262). Можно было бы объяснить присоединение Ваккаса к новому государю страхом перед участью прежнего главы Мангытского юрта Гази и перед воинственным соседним ханом Мустафой (см.: Ахмедов 1965, с. 46). Но гораздо более существенными резонами представляются, во-первых, ослабление Юрта в ходе смут и эпидемий; во-вторых, стремление отпрыска Нур ад-Дина заполучить при дворе Абу-л-Хайра пост беклербека, ставший уже традиционным для семьи Эдиге. И действительно, не загадочный Сарыг-Шиман, а именно Ваккас был удостоен этой степени.
В течение по крайней мере двух десятилетий между ним и ханом существовало тесное взаимодействие и сотрудничество. Кадыр Алибек сообщает об их дружбе: «Они пили из одной чаши — один с одного края, другой с другого; одновременно были один ханом, другой беком» (Кадыр Али-бек 1854, с. 157). До Европы докатилась молва о репутации мангытского бия как «выдающегося слуги и воина великого хана» (Меховский 1936, с. 92, 171). Главной заслугой Ваккаса мусульманские хронисты считали то, что он для своего патрона «дважды завоевал трон Саин-хана», т. е. Бату, фактического основателя Улуса Джучи, после чего с именем Абу-л-Хайра начала читаться хутба, чеканиться монета и его персоной «украсился трон Саин-хана» (Бинаи 1969, с. 67; Кухистани 1969, с. 155). Видимо, имеется в виду участие Ваккаса в занятии Орду-базара, бывшей кочевой ставки Бату, и в разгроме соперников Абу-л-Хайра, ханов Ахмеда и Махмуда. Беклербек по должности возглавлял вооруженные силы ханства и участвовал во всех крупнейших кампаниях 1430-х — начала 1440-х годов. В награду за преданность в удел Ваккасу был пожалован город Узгенд на левом берегу Сырдарьи (Байпаков 1977, с. 202, 207, 208; Кухистани 1969, с. 159).
Сотрудничество это не омрачил даже неожиданный переход Ваккаса в лагерь Мустафы — последнего независимого от Абу-л-Хайра государя восточного Дешта (как мы уже видели, мангытские лидеры не гнушались уходить к другим сюзеренам, если их ставленники становились чересчур могущественными и не было возможности сменить их на марионеточных правителей). Мустафа был разгромлен войсками Абу-л-Хайра, и уже в следующем походе на Сырдарью Ваккас снова находился в рядах его сподвижников (Кухистани 1969, с. 156–159). Эти события произошли, вероятно, в середине 1440-х годов, так как в новом конфликте узбеков с Тимуридами, конца 1440-х — начала 1550-х годов, Ваккас уже не участвовал[83]. Б.А. Ахмедов датирует разгром Мустафы и поход на сырдарьинские города 1446 годом (Ахмедов 1965, с. 56, 93, 162).
Мангыты принадлежали к правому крылу узбекской державы, наряду с найманами, уйгурами и др. (Ахмедов 1985, с. 39). Высокий ранг эля и благоволение к нему государя подтвердились и брачным союзом: мать двух сыновей Абу-л-Хайра принадлежала к этому племени (Султанов 1982, с. 16, 17). При этом Мангытский юрт не растворился среди подчиненных Абу-л-Хайру улусов. Перечисляя его правителей, Кадыр Али-бек указывает, что «после Гази правили сыновья Нурадина Афас и Укас» (Усманов М. 1972, с. 83), т. е. Ваккас и его преемник Аббас — в обратной тексту хроники очередности. Политическая самостоятельность мангытских владений эпохи Ваккаса проявилась, в частности, в противостоянии с Большой Ордой, в котором Абу-л-Хайр после победы над ее будущим ханом Ахмедом не принимал заметного участия.
Русский «Казанский летописец» середины 1560-х годов так характеризует ситуацию в землях Джучидов периода княжения в Москве Василия II (1425–1462): на большеордынских ханов с запада приходили крымцы, с севера — московитяне, «а з другую сторону, созади, мангаты силныя стужаху, их же беша улусы качевныя на великой реке на Яике» (История 1903, с. 14). Вражда ордынцев с Мангытским юртом отразилась и в сочинении поэта Шал-Кийиза Тиленши-улы, состоявшего при дворе Тимура б. Мансура б. Эдиге, беклербека Большой Орды во второй половине XV в.: «Когда смотрю на свою Десятиудельную ногайскую родину, Вижу ненавистного Окас (Ваккас. —