На западе бывшего Узбекского, а теперь Казахского ханства располагались кочевья мангытов с центром в Сарайчуке. Сарайчук стал одной из резиденций Джанибека (История 1979, с. 270)[87]. В этом факте можно видеть формальную подчиненность Мангытского юрта новому хану. Певец-жырау Асан-Кайгы, живший, по преданию, при Джанибеке, в одной из своих песен ратовал за тесный союз казахов — подданных Джанибека и Гирея — с мангытами. В той же песне содержится упрек Джанибеку за откочевку и увод народа из долин Эмбы и Уила (История 1979, с. 235, 236), т. е. с мангытских территорий. Значит, первоначально этот хан расселил там свои собственные улусы. Откочевка казахов произошла, вероятно, после смерти Гирея в 1470-х годах (точная дата неизвестна), когда его младший соправитель отправился на восток ханства, чтобы занять главный престол. В другой песне Асан-Кайгы адресовал «Азиз-Джанибеку» гневные строки: «Страну на две части разделил, Народ свой ты разорил, Врагам дал повод смеяться, Мой Ногайстан заставил обессилеть, Богатырей моих ты истребил, Себе же позволил жизнью наслаждаться» (Сикалиев 1994, с. 49). Не совсем ясны упреки по поводу разорения народа и истребления богатырей: возможно, здесь смешались образы ханов Джанибека б. Барака и того легендарного Азиз-Джанибека, что когда-то привел предков ногаев из Мавераннахра на Волгу.
Во всяком случае, близкие в прошлом отношения предков казахов и ногаев отразились в фольклоре каракалпаков, которые сохранили в сказаниях упоминания о Жаныбеке как общем хане казахов, ногайцев и каракалпаков (История 1974, с. 93, 94). Разделение же страны на две части (по Асан-Кайгы) может служить свидетельством введения казахскими ханами двухкрыльной структуры на всей территории бывшего царства Абу-л-Хайра.
Умер Джанибек не ранее 878/1473–74 г. (Султанов 1982, с. 112). Не желая усиления очередной династии, которая могла бы угрожать автономии Мангытского юрта, его предводители не выказали покорности следующей паре казахских ханов — Бурундуку б. Гирею и Касиму б. Джанибеку. Камал ад-Дин Бинаи в «Шейбани-наме» обозначает Мусу того периода как «властителя Кипчакской степи» (хаким-и Дешт-и Кипчак) (Бинаи 1969, с. 103), а Хондемир — как «главнейшего из эмиров» Дешта (бозоргтарин-и умара) (Хондемир 1954, с. 274).
Хотя Западный Казахстан номинально перешел под начало сына Джанибека, Касима, Муса и его сподвижники продолжали перебирать кандидатуры и присматриваться к царевичам.
Сразу после убийства Шейх-Хайдара мангытская верхушка планировала расправиться со всей семьей грозного Абу-л-Хайра и преследовала его потомков, в том числе и внука — Мухаммеда Шейбани (Березин 1849, с. 56, 61–62; Бинаи 1969, с. 100; Таварих 1967, с. 267, 268). Тот вынужден был метаться по Дешту, то и дело собирая вокруг себя отряды из таких же изгоев-«казаков». Первое время он жаждал отомстить участникам коалиции, отнявшим трон у его семьи. Уже через восемь дней после гибели его дяди, Шейх-Хайдара, Шейбани при внезапном набеге убил брата и сына сибирского правителя Ибака, затем ему удалось расквитаться с Буреке б. Ядгаром, весь улус которого после этого переселился к мангытам (Бинаи 1969, с. 102; Шади 1969, с. 62, 63). При этом главными его врагами все-таки оставались казахские ханы: к ним перешел ханский ранг. В начале 1470-х годов Шейбани при помощи Тимуридов отвоевал у них несколько крепостей на Сырдарье. А так как руководство Мангытского юрта начало подумывать о новом государе, наметилось сближение с царевичем-«казаком».
Сближение это облегчалось и тем, что еще при жизни Абу-л-Хайра юный Мухаммед Шейбани влюбился в дочь Мусы. Сведения об этой романтической детали приводятся только в стихотворном сочинении Шади «Фатх-наме» (Акимушкин 1969, с. 49). Шейбани обменивался с возлюбленной нежными письмами, а позднее осмелился даже совершать набеги на Мангытский юрт, чтобы вынудить Мусу выдать за него дочь[88].
Однажды в Сыгнак, где обретался Шейбани, прибыл посол с приглашением в ставку Мусы (Бинаи 1969, с. 103; Шади 1969, с. 71). Скорее всего это произошло после смерти Джанибека, т. е. около 1473 г. «Посланец просил от лица своего властелина, чтобы государь направился в Дешт, и обещал, что Муса встанет на его сторону, вручит ему ханство и будет преданно и искренне служить ему» (Хондемир 1954, с. 274)[89]. Мухаммед отправился на север. Муса с почетом принял его и разместил в своих кочевьях (Махмуд ибн Вали 1969, с. 366). Наверное, уже началась подготовка к коронации, из степи съезжались мирзы для участия в церемонии. Но тут поступило известие о том, что с юго-востока приближается большое казахское войско.
Верховный хан Бурундук б. Гирей, разъяренный сепаратистскими интригами мангытов и перспективой провозглашения ими хана из ненавистной семьи Абу-л-Хайра, поднял пятидесятитысячную армию против Мусы. Произошло крупное сражение, в котором принял участие и Шейбани с тремястами собственных дружинников, приведенных из Сыгнака. Во время схватки пал от вражеской стрелы сын Ваккаса, Хорезми, формальный глава Мангытского юрта. В конце концов, не добившись перевеса, Бурундук отступил (Березин 1849, с. 58, 65; Бинаи 1969, с. 103, 104; Таварих 1967, с. 270, 271; Хондемир 1954, с. 274).
Оплакав Хорезми и отпраздновав победу, Муса должен был бы приступить к церемонии возведения Шейбани на престол. Но тут вмешались мангытские аристократы, съехавшиеся на курултай. На совещании Мусе было заявлено: «С древнейших времен до настоящего времени каждый хан, которого провозглашали эмиры мангытов, предоставлял эмирам мангытов волю в государстве. Если теперь (Мухам-мед-Шейбани) — хан тоже поступит согласно нашему древнему обычаю, то прекрасно (т. е. мы его провозгласим ханом), а если нет, (тоже) хорошо (т. е. обойдемся без него)» (Бинаи 1969, с. 104). Надо полагать, воцарение честолюбивого и отважного «казака» пугало мангытов, Привыкших к автономии. А.А. Семенов тоже видел причину этих колебаний во «властолюбивом и самостоятельном характере Мухаммеда Шейбани» (Семенов А. 1954, с. 44). Ожидание затягивалось. Тем временем пришли вести о нападении Бурундука на владения Шейбани на Сырдарье. Так и не дождавшись определенного решения (но, видимо, не встретив и прямого отказа Мусы), он спешно отбыл в Сыгнак для борьбы с казахами (Березин 1849, с. 58, 65; Бинаи 1969, с. 104, 105; Таварих 1967, с. 271; Хондемир 1954, с. 274). «Фатх-наме», единственная из всех источников, содержит знаменательную оговорку: Мухаммед Шейбани ушел к себе, «одержав победу над мангытами» (Шади 1969, с. 73). Может быть, перед отъездом между ним и приглашавшей его стороной произошла какая-то стычка, но верить в его «победу» трудно, учитывая мизерность его отряда по сравнению с огромным ополчением Мангытского юрта.
После гибели Хорезми во главе собственно мангытских кочевий встал его и Мусы дядя, Аббас, в свое время получивший беклербекский ранг, очевидно, от Абу-л-Хайра. Но общепризнанным лидером мангытов и разноплеменного населения Юрта оставался Муса — беклербек по инвеституре от Ядгар-хана. В сотрудничестве с братом Ямгурчи он сумел расширить сферу своей гегемонии на значительную часть восточного Дешта, от Арала до Волги (Ибрагимов 1959, с. 194; Ибрагимов 1960в, с. 6). Однако сам Юрт мангытов по-прежнему занимал ограниченное пространство между Эмбой и Волгой[90], которая являлась его западной границей (по русским летописям, «Ногаи» в 1480-х годах располагались за Волгой — Вологодско-Пермская 1959, с. 274; Холмогорская 1977, с. 124). «Казанский летописец» относит активное заселение мангытами междуречья Яика и Волги ко времени княжения Ивана III, т. е. к 1460–1500-м годам: «При нем (Иване III. — В.Т.) от тех же мангит [Большая Орда] до конца запусте… И вселишася в Болшои Орде Наг(а)и Мангиты, из-за Яика пришедше, иже до ныне в тех улусех качюют…» (История 1903, с. 14).
Освоение ими левобережья Волги в тот период имеет подтверждение в ногайском эпосе «Мамай». В перечне мест рождения двенадцати сыновей Мусы фигурируют главным образом пункты этого региона: «местность Джидек, где разветвляется Эдиль (т. е. Волга. — В.Т.): один рукав впадает в море, а другой в Таш-Бурун»; протока Таш-Бурун; местность Тепки «в верхних частях, прилегавших к Эдилю»; «местность Сиблин, орошаемая рекою Эдиль» (Ананьев 1909а, с. 13).
Расположение основных мангытских кочевий обрисовано в двух грамотах, привезенных в Москву в конце 1492 г.: «Апаса князь на Урухе горе, а Мысу мырзу на Оре месте, а Ямгурчеи мырза на Емь, а Яге на Белеозере, а пять мырз на Карагале Илеке»; «Муса зимовал на Еме реце, Опас князь зимовали под Чегадаи» (Посольская 1984, с. 46). Таким образом, властители Мангытского юрта кочевали в Западном Казахстане — по рекам Ори, Эмбе, Илеку, иногда отходя в глубь степей к тимуридским рубежам, «под Чегадаи»[91].
Город Сарайчук на нижнем Яике уже давно превратился в естественный центр Мангытского юрта — за неимением других городов. На резиденцию Мусы в Сарайчуке указывает татаро-ногайское шеджере, найденное и опубликованное М.И. Ахметзяновым: «Муса-хан проживал в Малом Сарае» (Ахметзянов М. 1991а, с. 84). Вместе с тем этот город продолжал считаться достоянием казахских ханов, но их притязания на низовья Яика могли быть теперь реализованы только военным путем: ведь еще при Джанибеке казахские подданные откочевали из этих мест (см. выше). Впоследствии владетели казахов втянулись в войны с Шейбани и ослабили внимание к западной окраине.
В 1489 г. Муса писал Ивану III, что их предки ссылались друг с другом, «а после того, при нас… юрт наш далече отшол», и поэтому ссылок с Москвой не было. «Нынеча, недруга своего одолев, отца своего юрт в свои руки есмя взяли», и отношения возобновляются (Посольская 1984, с. 18, 19). Та же тема звучит в грамоте сибирского хана Ибака 1494 г.: наш предок-де «Шыбал царь» был друг и брат твоим предкам, но «от тех мест межы нас Туатамыров да Номоганов юрт ся учинил, а мы ся учинили далече, а с тобою меж нас добрые съсылки не бывало» (Посольская 1984, с. 48).