Ваккас, как глава Мангытского юрта, был убежденным врагом Махмуда, основателя Астраханского ханства. Можно видеть инерцию этой вражды в отношениях Касима б. Махмуда и Мусы б. Ваккаса. Вступивший на престол Хаджи-Тархана брат Касима, Абд ал-Керим, тоже поначалу не испытывал к восточным кочевникам никакой приязни и пытался проводить не зависимую ни от кого политику: грабил русских купцов, не пускал в свои владения беглых Ахматовичей Саид-Махмуда и Бахтияра (Сафаргалиев 1952, с. 39). Беклербеком при нем состоял некий Баба-Али из эля китаев, а вовсе не мангытов (Утемиш-Хаджи 1992, с. 114; об этом беке см. также: Бартольд 1973, с. 166).
Кажется необоснованным суждение о том, что с конца XV в. Астраханское ханство якобы начало платить ногаям дань (Арсланов, Викторин 1995, с. 339). Трудно согласиться и с тем, будто правители Хаджи-Тархана в то время попали под влияние Ногайской Орды и «совместно с ней вели борьбу против Крыма» (Очерки 1953, с. 442)[116]. Как мы убедились, ногайско-крымские отношения были гораздо сложнее, чем просто «борьба». Однако распад соседней Большой Орды — и фактический крах номинально возглавляемого ею Улуса Джучи — заставил Абд ал-Керима заняться поисками партнеров и союзников.
Во внутриордынских раздорах он держал сторону Шейх-Ахмеда, что сделало его временным союзником (а не данником!) Мусы. После падения Сарая Шейх-Ахмед направился в Астрахань и был торжественно встречен у городских ворот (ПДК, т. 1, с. 445). Но вскоре деморализованный разгромом свергнутый хан стал избегать встреч с Абд ал-Керимом и устроил себе стан в отдалении от города. Шейх-Ахмед сидел там, тщетно ожидая ногайской военной помощи (ПДК, т. 1, с. 451, 452). Не дождавшись же, ушел в Литву. До русской столицы дошли сведения о какой-то стычке большеордынских беженцев с астраханскими войсками, «с Аблекеримом царем» в июле 1502 г. (ПДК, т. 1, с. 486, 490). Необходимость для ногаев союза с Абд ал-Керимом отпала. Уже осенью 1501 г. отряды пяти мирз в течение семи дней осаждали его столицу и разоряли окрестности (ПДК, т. 1, с. 380, 381).
М.Г. Сафаргалиев полагал, что после этого между ханом и ногаями было заключено соглашение, по которому первый получал гарантию помощи против Крыма, а вторые вытребовали права на беклербекство в Астрахани для одного из своих мирз и на сорок тысяч алтын ежегодных выплат (Сафаргалиев 1952, с. 39, 40). Насколько основательны эти утверждения, мы увидим из дальнейшего обзора астраханско-ногайских отношений в следующих главах. Вместе с тем нельзя отрицать, что ногайское влияние стало очень заметным в этом Юрте. Когда летом 1504 г. «люди азтороканци» ограбили русских рыбаков, Иван III требовал разбирательства и возврата имущества не от местного хана, а от ногайского правителя Ямгурчи (Посольская 1984, с. 54) — видимо, реального владыки тех мест.
Казань находилась в отдалении от бурных событий, связанных с коллапсом «Престольной державы» (Большой Орды), и контакты ногаев с нею в первое время были не очень значительны. В литературе можно встретить мнение о раннем, чуть ли не со времени основания ханства, влиянии и даже присутствии ногаев в Казани (см., например: Бурганова 1985, с. 16). Думается, предельно логично высказался по этому поводу М.Г. Сафаргалиев: «Когда ногайцы дали о себе знать своим западным соседям, формирование Казанского ханства было уже закончено. Отношения Улуг-Мухаммеда (первого из казанских ханов. — В.Т.) с детьми Едыгея после измены Новруза не могли быть дружественными. Новруз, будучи военачальником Улуг-Мухаммеда, изменил ему, перейдя на сторону Кичи-Мухаммеда, в результате чего Улуг-Мухаммед был изгнан из своих владений и направился в Казань. Участие ногайцев в завоевании Казани Улуг-Мухаммедом при таком положении дел было исключено. При первых своих ханах Казанское ханство было еще достаточно сильным и не нуждалось в помощи соседей» (Сафаргалиев 1938, с. 126–127).
По источникам трудно судить, влияло ли как-то на ногайско-казанские связи родство ханской династии с большеордынскими мангытами (дочь беклербека Тимура б. Мансура, Нур-Султан, была женой хана Ибрагима б. Махмуда б. Улуг-Мухаммеда и матерью будущих ханов Мухаммед-Амина и Абд ал-Латифа). Во всяком случае, поддержка Мусой и Ямгурчи казанского государя Али б. Ибрагима едва ли объяснялась их неприязнью к потомству Тимура (как считает Дж. Мартин: Martin 1986, р. 83, 84), но скорее тем фактом, что Нур-Султан после смерти мужа уехала в Крым и вышла замуж за Менгли-Гирея; следовательно, Крымский юрт вместе с Московским великим княжеством оказывал покровительство детям Нур-Султан. В противовес этому ногаи взяли сторону Али.
Активизация отношений Ногайской Орды с Казанью заметна с начала 1480-х годов, т. е. сразу после убийства Ибаком и Ямгурчи Ахмеда и одновременно с выходом ногаев на политическую арену Восточной Европы. Данное оживление контактов Г.И. Перетяткович связал со смертью казанского хана Ибрагима в 1478 г., но, по-видимому, усиление казанского фактора в ногайской политике находилось в одном ряду с прочими событиями эпохи распада Большой Орды. Г.И. Перетяткович и М.И. Худяков правы, относя к тем временам окончательное оформление промосковской и проногайской группировок казанской знати. Первая поддерживала Мухаммед-Амина б. Ибрагима, вторая — его брата Али (Перетяткович 1877, с. 151, 152; Худяков 1991, с. 45; см. также: Жирмунский 1974, с. 439).
Политическим дебютом проногайской «партии» Казани можно считать участие Мусы и Ямгурчи в дворцовых переворотах 1480-х годов. Процарствовавший пять лет после смерти отца, Али в 1484 г. был смещен, и на казанском троне оказался его брат Мухаммед-Амин. Через год Али вернулся к власти, вновь был смещен, а в 1487 г. появился с ногайскими войсками и «согнал с Казани» брата (Разрядная 1966, с. 20; Разрядная 1978, с. 27; Худяков 1991, с. 46, 47). В июле этого же года русские воеводы взяли город и опять водворили в ханском дворце Мухаммед-Амина — на сей раз надолго, Али с семьей был увезен на Русь и сослан в Белоозеро. Такое решительное поведение московского правительства в некоторой степени на время отрезвило ногаев и побудило их действовать на средней Волге более осторожно (Базилевич 1952, с. 206). От демаршей их удерживала и непреклонная жесткость русских властей: в ответ на неоднократные просьбы отпустить Али в Ногайскую Орду каждый раз следовал твердый отказ. Когда казанские князья, прибившиеся к Мусе, осмелились напасть на ханство, слуги Али в России были казнены, а посол Ямгурчи задержан как заложник (Посольская 1984, с. 20, 21,49).
Пыл ногаев сдерживался и тем обстоятельством, что жена Али, «царица Каракушь», сидевшая в Белоозере, доводилась дочерью Ямгурчи. От последнего Иван III требовал умертвить предводителя беженцев из Казани в Ногайской Орде бека Алгази. Тот, узнав об этом и не желая рисковать, уехал к Ибаку в Тюмень (Посольская 1984, с. 34). Вообще гнездо оппозиции на востоке очень беспокоило Мухаммед-Амина и его русских покровителей. Не добившись расправы с казанскими беженцами, русские пытались уговорить Мусу, чтобы он убедил беков Алгази, Бегиша с сыном Утешем и сайда (духовного иерарха) Касима переехать в Москву с гарантией щедрого жалованья. Те отказались и продолжали требовать освобождения Али (Посольская 1984, с. 39, 41,42, 49).
Из двух братьев, стоявших во главе Ногайской Орды, Муса более рассчитывал на сотрудничество с Москвой; Ямгурчи же склонялся к военному решению казанского вопроса. Именно в такой обстановке Муса по смерти Аббаса возглавил ногаев и, вернувшись из «Туркмен», смог остановить большой поход на Казань, подготовленный ханом Ибаком и Ямгурчи (см. выше). Вдохновителями и этой авантюры были татарские беки. Тем не менее мелкие набеги и пограничные стычки ногаев с казанцами в конце 1480-х — начале 1490-х годов происходили «ежелет», о чем сетовал в обращении к Менгли-Гирею Мухаммед-Амин (см.: ПДК, т. 1, с. 146).
Временно отказавшись от попыток силовой поддержки проногайской группировки, Муса и Ямгурчи стали предпринимать усилия по мирному внедрению и расширению своего влияния в ханстве — в частности, путем династических браков. К.В. Базилевич приписывает инициативу породнения казанского дома с мангытами Мухаммед-Амину, который тем самым решил себя обезопасить от ногайских вторжений (Базилевич 1952, с. 207). На первый взгляд действительно именно Мухаммед-Амин в 1486 г. просил выдать за него, хана, дочь Мусы, Фатиму (Посольская 1984, с. 28). Но ведь подобные браки мангытских княжон в то время стали уже традиционными: дочь Ямгурчи, Каракуш, была женой хана Али; мать Мухаммед-Амина, Нурсултан — это правнучка Эдиге; Шибаниды восточного Дешта, включая Абу-л-Хайра, в XV в. тоже женились на мангытках. Так что едва ли правомерно представлять данную инициативу как некую хитроумную комбинацию казанского хана. Муса же размышлял и медлил несколько лет. Породниться с русским ставленником означало бы предать «ногайскую партию» Казанского юрта и ее знамя — свергнутого и сосланного Али-хана. К тому же в Москве породнение двух тюркских династов могли воспринять как закулисный сговор.
Только летом 1490 г. бий решил наконец посоветоваться с русским государем, ведь тот был для Мухаммед-Амина «и отец, и брат, и друг» (Посольская 1984, с. 29). Забрасывал Москву просьбами о разрешении на женитьбу и сам хан. Русское правительство имело свои интересы в данной династической комбинации, рассчитывая распространить свое влияние на Ногайскую Орду через Казань. Иван Васильевич дозволил своему подопечному сочетаться браком с ногайской княжной, «чтобы тебе Муса прямой слуга и друг был» (Посольская 1984, с. 32). Мусе тоже был отправлен благожелательный ответ: поскольку, дескать, мы желаем твоей дружбы с Мухаммед-Амином, то выдай за него дочь (Посольская 1984, с. 30). Узнав о договоренности, в Крыму радовалась и посылала поздравления сыну старая ханша Нур-Султан (Посольская 1984, с. 42). Однако дело тянулось еще долго. Муса оправдывал задержку конфликтом с Большой Ордой (ПДК, т. 1, с. 109). Лишь смерть Али в северном заточении позволила бию отбросить сомнения и отпустить Фатиму в Казань. По московской указке за Мухаммед-Амина тут же была выдана и вдова Али, дочь Ямгурчи, Каракуш (ПДК, т. 1, с. 461). Иван III пытался нащупать рычаги давления на ногаев через брачные союзы. В 1489 г. он запретил Мухаммед-Амину выдавать сестру за мирзу Алача б. Ямгурчи до тех пор, пока ногаи не компенсируют награбленное в недавнем набеге на казанцев (Посольская 1984, с. 26, 27).