Основной же причиной неудачи миссии Алчагира в Бахчисарае было нагрянувшее туда посольство победителя, Шейх-Мухаммеда. Мухаммед-Гирею оно поведало следующее. Во-первых, между Шихимом и Алчагиром «смертного убоя не было, гнев межи нами был… а мы себе братья, до смерти межи нами бою не бывало». Тем самым Шейх-Мухаммед пытался приуменьшить масштабы поражения соперника, вопреки ужасным картинам, изображенным Алчагиром в Бахчисарае. «Сварбу и бой» он объяснял тем, что под зловредным воздействием Астрахани «в улусех наших людей не стало»; видимо, большинство ногайских подданных перебралось в места поспокойнее, в том числе в ханство Джанибека. Во-вторых, Шейх-Мухаммед тоже заявил о своей преданности крымскому государю: «И старейшей наш брат (т. е. Алчагир. — В.Т.), и мы все твои холопи; и люди, и улусы наши все твои жь». В-третьих, как бы демонстрируя свою добрую волю, беклербек просил хана помирить его со «старейшим братом» и изъявлял готовность вернуть тому тридцать тысяч улусников (которых, оказывается, он отнял у Алчагира!). «А взмолвишь так, что-де те улусы Волгу и Днепр препровади, — смиренно соглашался Шейх-Мухаммед, — и яз те улусы Волгу и Днепр препроважу; похочешь брату нашему старейшему дати, и ты ему дай, а похочешь нам дати, и ты нам дай. Как учинишь, ты ведаешь». Но при этом добавлял, что те тридцать тысяч Алчагировых подданных — это потенциальная поддержка Алчагира, «и толко (он. — В.Т.) к нам поедет, и те все, нам изменив, у него будут».
Для материального подкрепления дружеских связей хану предлагалось совместно ударить по Хаджи-Тархану, дабы «заворотить с собою… недруга нашего азтороканские улусы». Кроме того, Шейх-Мухаммед подал мысль породниться — он выдал бы дочь за Алп-Гирея б. Мухаммед-Гирея, а тот взял бы за себя Шихимову сестру.
Хан, наверное, еще даже не успел обдумать всю эту сложную комбинацию из планов, уверений, обещаний и скрытых угроз, как у Алчагира не выдержали нервы. Испугавшись сговора за своей спиной, он тайно и быстро покинул Крымский юрт. «А Алчагыр… от меня побежал; того не ведаю, чего заблюлся», — недоумевал Мухаммед-Гирей в беседе с послом Д.И. Александровым в феврале 1517 г.[128] (ПДК, т. 2, с. 291, 297, 311).
Так в середине 1510-х годов Ногайская Орда оказалась на грани распада. Улусы ногаев разбредались в разные стороны, противоборствующие группировки мирз сражались, истребляли и грабили друг друга. Ослабевшие в усобицах противники пытались опереться на Астраханское и Крымское ханства, будучи готовыми в любой момент предать союзников[129]. Пока от всей этой «заворошни» (так названа первая ногайская Смута в Посольской книге) выигрывал Мухаммед-Гирей I. «Року 1516… — гласит "Острожский летописец", украинское сочинение XVII в., — царь Перекопский нагайских татар по себе подбил» (Тихомиров 1951, с. 238). К 1517 г. верх начал одерживать Шейх-Мухаммед. Но до стабильности правителям Мангытского юрта было еще далеко: с востока на них надвигался новый враг.
В известных мне источниках не сохранилось сведений об активных контактах Ногайской Орды с Казахским ханством в конце XV в. Последнее крупное событие, зафиксированное хронистами, — это безуспешное нападение в 1472 или 1473 г. хана Бурундука на Мангытский юрт с целью воспрепятствовать воцарению Мухаммеда Шейбани (см. главу 3). Есть глухие сведения об отводе ханских подданных с территории Западного Казахстана на юго-восток при Джанибеке б. Бараке. Создается впечатление, что две соседние державы практически прекратили отношения друг с другом, о чем и свидетельствует молчание документов. Однако формально высшими государями на бывшей территории левого крыла Улуса Джучи считались ханы из рода Чингиса. Ногаи делали ставку на Шибанидов и именно их (Ядгара, Ибака, Мамука) признавали кок-ордынскими государями. Но правители казахов как члены клана Чингисхана (по линии Джучиева сына Туга-Тимура через хана XIV в. Уруса) тоже имели основание претендовать на приоритет в восточном Деште. Да и Муса в свое время не противился традиционному, номинальному включению своих кочевий в правое (западное) крыло Казахского ханства: вспомним, что Сарайчук считался резиденцией казахских ханов Джанибека и затем Бурундука б. Гирея.
Основные силы казахов в конце XV — начале XVI в. были отвлечены сначала на походы в Мавераннахр, завоеванный Мухаммедом Шейбани, а потом на отражение узбекских вторжений из Мавераннахра. Шейбани объявил своим старым противникам газават и четырежды выводил на них войска. В этих условиях ногаи смогли игнорировать сюзеренитет казахских ханов. Тем временем на южной границе царства Шейбани появился «второй фронт» — Сефевидский Иран; в 1510 г. узбекский монарх был разгромлен и убит шахом Исмаилом Сефеви. Угроза его набегов на Казахстан исчезла, а Исмаил и не думал подчинять себе Дешт-и Кипчак. Вот тут-то правители казахов Бурундук и Касим б. Джанибек получили наконец возможность заняться проблемами своих западных рубежей.
Думаю, можно согласиться с С.К. Ибрагимовым, расценившим отношения Казахского ханства с ногаями в 1460–1530-х годах как борьбу (Ибрагимов 1961, с. 172): первое не желало лишаться своего правого крыла с многолюдным Мангытским юртом, вторые уже почувствовали вкус независимости и не собирались уступать ее Чингисидам, «Урусовым царевым детям». С конца 1500-х — начала 1510-х годов казахский фактор начинает проявляться во внешней политике Ногайской Орды. Он представлял собой в определенной степени сдерживающее начало, так как не позволял ногаям проявлять слишком большую активность в отношениях с поволжскими ханствами, Крымом и Россией (Исин 1988, с. 1). Мирзы с крупными отрядами должны были постоянно охранять восточные границы Орды за Эмбой.
Увод Джанибеком б. Бараком своих подданных из Яицко-Эмбинского междуречья во второй половине XV в., а также активные торговые, политические контакты и войны с узбеками привели к тому, что подавляющая масса казахов расселилась далеко на востоке и юго-востоке, концентрируясь главным образом в районе Семиречья. Фазлаллах б. Рузбихан Исфахани, описывая ситуацию первого десятилетия XVI в., отмечал, что «казахский народ занимает места по окраинам, по сторонам и рубежам степи» (Исфахани 1976, с. 93, 144). Очевидно, ногаев и казахов разделяло обширное малонаселенное пространство.
Прекращение всяких официальных связей привело современников к стойкому убеждению, будто те и другие обладают самостоятельными политическими образованиями, не связанными между собой. Тот же хронист рисует такую этнополитическую картину восточного Дешт-и Кипчака начала XVI в.: «Три племени относят к узбекам, кои суть славнейшие во владениях Чингиз-хана. Ныне одно (из них) — шибаниты[130]… Второе племя — казахи, которые славны во всем мире силою и неустрашимостью, и третье племя — мангыты… Ханы этих трех племен находятся постоянно в распре друг с другом, и каждый (из них) посягает на другого. И когда побеждают, то продают друг друга в рабство и уводят в плен» (Исфахани 1976, с. 47–48, 62). Подобным же образом отделяет ногаев от казахов и Матвей Меховский в «Трактате о двух Сарматиях»: «Татарских орд четыре, и столько же их императоров. Это именно орда заволжских татар (т. е. не существовавшая во время написания "Трактата" Большая Орда, анахронизм в тексте. — В.Т.), орда перекопских (Крымский юрт. — В.Т.), орда козанских, а четвертая орда ногацких. Добавляют еще и пятую, не имеющую императора, и называют ее казакской» (Меховский 1936, с. 63, 144). Тезис об отсутствии у казахов «императора» порожден, вероятно, значением слова казак — «изгой, человек вне Юрта», т. е. действительно не подчиненный «императору»-хану. На самом же деле у казахов в то время имелось целых два монарха-соправителя.
Эти соправители — Бурундук и Касим (прибравший к рукам реальную власть в ханстве) решили установить господство над ногаями. Кровавые раздоры между мирзами как нельзя лучше способствовали их планам[131]. Первым признаком обострения внимания казахских властителей к ногайским кочевьям был эпизод, зафиксированный в грамоте Алчагира Василию III (привезена в Москву в августе 1508 г.): «Сеие стороны нам ратны казаки. Сказали нам, что идут к нам ратию, и мы противу их покочевали и, Бог даст, оттоле поздорову воротимся» (Посольская 1984, с. 80). Как нам уже известно, Алчагиру удалось вернуться «поздорову» и активно включиться в борьбу с Шейх-Мухаммедом. Состоялась ли стычка с казахами — неизвестно. Но шли они, надо полагать, крупными силами, ведь восточные ногайские заставы не рискнули в одиночку отражать набег и вызвали («сказали нам») подкрепление с Волги. Столь же неясна и персона предводителя казахского войска. Дальнейшие события показывают, что инициатива войны с Ногайской Ордой принадлежала хану Касиму б. Джанибеку.
Он родился около 1445 г. (Кляшторный, Султанов 1992, с. 271). После смерти отца и дяди, Джанибека и Гирея, по иерархическому раскладу сначала подчинялся хану Бурундуку и под его началом участвовал в походе 1472 (1473?) г. против Мусы и Шейбани. «В то время, — пишет Мухаммед-Хайдар, — хотя Касим еще и не принял титула хана, его могущество стало настолько велико, что никто и не думал о Бурундук-хане. Но он (Касим) не хотел находиться поблизости от Бурундук-хана, потому что если быть вблизи и не соблюдать при этом должного уважения, то это означает возражать хану, а повиноваться ему душа не желала… Бурундук-хан находился в Сарайчуке; Касим-хан, отдалившись от него, подошел к границам Могулистана и избрал своим зимовьем Кара-Тал» (Haidar 1895, р. 274).
Влияние в ханстве, а вместе с ним и власть постепенно перетекали к Касиму. Бурундук не смог удержать господство и не позднее осени 1511 г. отбыл в Самарканд, где и умер (Султанов 1982, с. 115). К Касиму перешли все казахские эли и улусы, ханствовал он уже без соправителей. Соответственно потенциальными правами на Мангытский юрт и на Сарайчук обладал отныне тоже он. Ногаи избегали ссориться с Казахским ханством, которое теперь стало монолитным и могущественным. Махмуд б. Эмир-Вали, Мухаммед-Хайдар и Насраллахи сообщают, что мангыты вместе с казахами участвовали в походе Касима на Ташкент и Туркестан (Бартольд 1973. с. 143; Ибрагимов 1956, с. 112; Кляшторный, Султанов 1992, с. 272)