[132]. Привлечение громадной ногайской кавалерии к военным предприятиям резко увеличило престиж хана в глазах соседей. «Говорят, что среди казахских ханов и султанов, — делился воспоминаниями Захир ад-Дин Бабур, — ни один не держал этот народ (казахов. — В.Т.) в таком [повиновении], как Касим-хан. В его войске насчитывали около трехсот тысяч человек» (Бабур 1993, с. 38).
Но редкое участие в войнах с узбеками вовсе не означало намерения ногайских предводителей отказаться от независимости, достигнутой ими после десятилетий интриг и сражений. В 1519 г. казахский хан решил окончательно и прочно утвердить свою власть над ногаями. Это было тем более актуально, что в том самом ташкентском походе он потерпел поражение, после которого «тотчас войско Касым-хана вернулось в степь, и Касым-хан больше не думал о завоеваниях» (Насраллахи, цит. по: Ибрагимов 1956, с. 112). Чтобы продолжать борьбу за туркестанские пастбища и города, требовалось собрать под свою руку всех подданных — ближних и дальних, настоящих и мнимых, как ногаи.
Ход последующих событий выясняется из посольских донесений. По пути в Турцию посол Б.Я. Голохвастов отписал из Кафы (письма привезли в Москву 9 июля и 5 ноября 1519 г.), что к крымскому хану приезжал гонец от Шейх-Мухаммеда «с тем, что им тесно от Казацкой Орды». Мухаммед-Гирей I на это ответил бию разрешением «перелезти на сю сторону Волги» (ПДК, т. 2, с. 668). Получив такое приглашение, ногаи приступили к массовой переправе. Но тут вмешался правитель Астрахани Джанибек. Он потребовал: «Коли хотите полезти на сю сторону Волги, и вы возмите с нами мир, да посла нам крымского дайте». Тем временем еще больше «нагаем пришла теснота от Казатцкой Орды», и Шейх-Мухаммед не имел возможности вести долгие переговоры, поэтому он принял все условия: «с азтороканским мир учинили и посла… крымского азтороканскому дали». Посла этого Джанибек заточил в тюрьму (ПДК, т. 2, с. 669).
Голохвастов прибыл в Кафу 3 июля, следовательно, казахское нашествие разразилось незадолго до этого — возможно, в июне 1519 г. Осенью того же года (примерно в ноябре) османский наместник Азова информировал Василия III, что к Азову «прибежали» двое ногайских мирз с известием: «Улусы поймал казатцкы Шигим мурзу» (ПДК, т. 2, с. 671). Видимо, подразумевались те улусники Шейх-Мухаммеда, которые не успели перебраться на правый берег.
Сам бий тоже не добрался до Крыма. По некоторым сведениям, ему довелось сразиться с казахами под стенами Хаджи-Тархана. Думаю, он прикрывал переправы, через которые уходили на запад его подданные. Представляется обоснованным предположение А.И. Исина, что именно о тех временах и событиях повествует Кадыр Али-бек, когда пишет о гибели племянника Касима, Пулада, в «ногайской битве» и об убийстве «Шигим-мирзою» некоего Джадик-хана с сыном (Исин 1985а, с. 42)[133]. Пал в бою и сам Шейх-Мухаммед, но, полагаю, от рук не казахов, а астраханцев и астраханских большеордынцев. различные редакции государева Родословца содержат одну и ту же фразу: «А Мусин сын болшои Шегеи князь убит в Астрахани» (РГБ, ф. 256, д. 349, л. 278; Родословная 1851, с. 130). Азовские наместник и первосвященник передали Василию III «азстороканские вести»: «Шигим мурзу убили и орды его взяли» (ПДК, т. 2, с. 675). Кто убил, можно понять из последующих сведений. Брат Шейх-Мухаммеда, Саид-Ахмед, тут же напал в Астрахани на Ахматовичей и уничтожил семь «салтанов» во главе с Музаффаром. Почти вся местная большеордынская колония была истреблена: «не осталося ни одного (салтана) в Азторокани». А ногаи «все свое взяли назад, да и азстороканской улус поймали». Под властью хана Джанибека осталась лишь столица Юрта (ПДК, т. 2, с. 675).
Выделенная фраза, похоже, говорит о том, что астраханцы и большеордынцы наживались на ногайских беженцах — о грабежах или конфискациях имущества и скота в качестве огромных перевозных пошлин, притеснениях улусных людей и т. п. Гибель Шейх-Мухаммеда и выступление в отместку за нее Саид-Ахмеда относятся к весне 1519 г.[134].
Большая часть ногаев успела уйти на Крымскую сторону Волги и воспользоваться приглашением Мухаммед-Гирея I. Среди прочих беженцев в Бахчисарай прибыли Алчагир, Саид-Ахмед с детьми и Джан-Мухаммед б. Муса. Об этом донес посол М. Мамонов (Малиновский 1863, с. 206). Сам крымский хан уведомил великого князя о том, что эти мирзы признали себя его подданными (холопами) (Малиновский 1863, с. 207). В Москве тогда создалось впечатление, будто основная масса жителей Ногайской Орды сконцентрировалась под властью Мухаммед-Гирея, и одному из следующих посольств в Стамбул поручили выяснить по дороге, «нагаи все ли у него и прочь от него куда не идут ли» (ПДК, т. 2, с. 701).
Более об Алчагире мы не имеем сведений. Сомнительно, чтобы сыновья Мусы, недавние «хакимы Дешт-и Кипчака», смирились с поражением и безропотно (как пытался представить Мухаммед-Гирей) обратились в «крымских татар». Утрата родных кочевий звала их к реваншу. Есть основания полагать, что Алчагир сложил голову в каких-то стычках с казахами. В башкирских легендах утверждается, будто он погиб от руки Акназара (Рычков 1896, с. 69; см. также: Трепавлов 1997в, с. 18), в котором легко угадывается будущий казахский хан Хакк-Назар б. Касим. Хотя в 1519 г. Хакк-Назар был еще ребенком, возможность причастности его соплеменников и родственников к гибели знаменитого ногайского предводителя вполне допустима[135].
Ногайские земли к востоку от Волги оказались под властью Касима б. Джанибека. Исследователи справедливо раздвигают границы Казахского ханства при нем на запад до Яика (История 1979, с. 270; Кляшторный, Султанов 1992, с. 275) — ядра мангытских кочевий — или даже до Волги (Ибрагимов 1960а, с. 144; Исин 19856, с. 47), что вероятнее. Расположение межгосударственных границ в Восточной Европе в начале 1520-х годов запечатлел в своих «Записках» С. Герберштейн. Восточными соседями Казанского ханства он называет «татар, зовущихся шейбанскими и кайсацкими» (Герберштейн 1988, с. 170), т. е. татар бывшего Юрта сибирских Шибанидов и казахов. Значит, заволжские степи на время перестали служить или считаться обиталищем ногаев (если последние не подразумевались тогда в составе «татар кайсацких»)[136]. Эта же ситуация отражена в письме Мухаммед-Гирея I османскому султану Сулейману Кануни весной 1521 г.: «На землях, которые населены народом ногаев и которые мы недавно подчинили, обосновалось многочисленное племя под названием "казак" во главе со своим ханом. Оно поселилось и утвердилось там и ныне пристально наблюдает за нами. Если мы предпримем поход в страну короля (т. е. в Польщу, о чем попросил Мухаммед-Гирея султан. — В.Т.), то оно объединится с ханом Хаджи-Тархана, который тоже является нашим давнишним врагом, и разорит нашу страну» (Le khanate 1978, р. 113–114)[137].
О политике Касима по отношению к новым подданным информации почти нет. Собственно, ногаев на левой стороне Волги оставалось, видимо, немало, но большинство мангытской знати перебралось на запад. Утратив власть над своим старинным Юртом, она оказалась деморализованной и окончательно раздробленной. В таком состоянии ей не оставалось ничего иного, как переживать лихолетье под покровительством Мухаммед-Гирея или же пытаться сблизиться с казахским монархом. Наверное, и Касим не стремился озлоблять разгромленных ногаев и старался держаться с ними дружелюбно. М.Х. Абусеитова полагает, что некоторые мирзы были оставлены им во главе ногайских улусов, не покинувших прежние кочевья (Абусеитова 1985, с. 49).
Предания рассказывают, будто хан выдал дочь за одного из самых высокородных мангытов — Шейх-Мамая б. Мусу (Абусеитова 1985, с. 66; Кляшторный, Султанов 1992, с. 276). Ставкой Касим-хана стала столица Ногайской Орды. Он занял Сарайчук, как бы переняв эстафету от своего покойного отца, Джанибека, и дяди, Бурундука, некогда проживавших там. В Сарайчуке же Касим скончался и был там погребен в усыпальнице (Кадыр Али-бек 1854, с. 163). Произошло это в 1521 г.[138].
Новым государем казахов стал племянник Касима, Тахир б. Адик. Едва он взошел на престол, как все достигнутое и завоеванное его великим дядей стало рушиться. Узнав о смерти могущественного хана, ногаи воспрянули духом. Дети Мусы — Мамай, Саид-Ахмед, Шейх-Мамай, Юсуф и прочие, а также сыновья Алчагира сумели собрать разбросанных по правобережным пастбищам кочевников и вдохновить их на реванш. Началась ногайская «реконкиста». Тахир показал себя абсолютно неспособным к сопротивлению. Пришлое казахское население под ударами ногаев начало быстро откатываться на юго-восток, а сам хан бежал в Моголистан. В начале 1524 г. он уже обретался в тамошнем городе Кочкаре (Кляшторный, Султанов 1992, с. 277; Султанов 1971, с. 6). Мухаммед-Хайдар ясно объясняет откочевку туда Тахира с двумястами тысячами (!) подданных: «В связи с восстанием мангытов узбек-казаки не могли более оставаться в Дешт-и Кипчаке» (Haidar 1895, р. 134–135).
Проживавшая в Мавераннахре вдова казахского султана Адика и — позднее — хана Касима, мачеха Тахира, посоветовала ему отдаться под покровительство могульских ханов, «поскольку… ты потерпел поражение от мангытов и не можешь выставить против них армию. Раньше она насчитывала десять лаков (т. е. один миллион. — В.Т.), а ныне только четыре лака (т. е. четыреста тысяч. — В.Т.), поэтому ты не способен сопротивляться им» (Haidar 1895, р. 228). Тахир последовал ее совету и встретил радушный прием у местного хана Султан-Саида, который женил своего сына на сестре Тахира (Кляшторный, Султанов 1992, с. 277).
Только что приведенные подсчеты ханши Султан-Нигар-ханым показывают, какой колоссальной силы лишился казахский правитель после выступления мангытов. Теперь эта сила поднялась против него. Окончательный разгром Тахира пришелся, очевидно, на 1523 г.: Мухаммед-Хайдар пишет, что хан прибыл к мачехе в середине зимы 930/1523–24 г.