3. Внешние воздействия. Какую-то роль в стравливании ногаев с крымцами сыграли переселенцы из Большой Орды, обосновавшиеся в Хаджи-Тархане. В летописи они названы «старыми ординцами», которые действовали заодно с Мамаем (Летописец 1853, с. 264). Возглавлял их султан Шейх-Хайдар б. Шейх-Ахмед (КК, д. 6, л. 3). Но едва ли численность выходцев из Тахт эли была достаточно велика, чтобы оказать существенное влияние на исход столкновения с Мухаммед-Гиреем и тем более последующей войны. К тому же большинство их было истреблено Саид-Ахмедом в 1519 г. (см. выше). Гораздо сильнее историков занимает вопрос об интересах великих держав той эпохи в разбираемых событиях[144]. Однако в распоряжении исследователей нет никаких источников, позволяющих доказать вмешательство России или Османской империи в тогдашние конфликты между Юртами. «Хотя до нас не дошли документы о русско-ногайских отношениях этого времени (1520-е годы. — В.Т.), — писал А.Б. Кузнецов, — можно высказать предположение о том, что дипломаты Василия III активно разжигали ногайско-крымские противоречия, доводя их до решительных столкновений между враждебными группировками. Особенно серьезным их успехом было то, что сумели вызвать непримиримую вражду в отношениях ногайского князя Агиша и Мухаммед-Гирея, добившись вооруженного столкновения между ними, которое закончилось разгромом крымцев и гибелью Мухаммед-Гирея и Богатыря» (Кузнецов 1986, с. 54). Нетрудно убедиться, что ни Герберштейн, ни русские летописи не дают ни малейших оснований подозревать в причастности «дипломатов Василия III» к кризису 1523 г. Любопытно, что чуть ниже А.Б. Кузнецов опровергает точно такой же домысел И.Б. Грекова о якобы согласии и санкции турецкого султана ногаям на разгром крымцев — на том основании, что мнение И.Б. Грекова не подкреплено фактами (Кузнецов 1986, с. 55).
Турецкие владения (Азов) были территориально ближе к Ногайской Орде, чем Россия; Турция осуществляла верховный сюзеренитет над Крымом и являлась к тому же мусульманской державой. Эти обстоятельства позволяют искать османский фактор в ногайско-крымской вражде с большей уверенностью, чем российский. Но документальная информация о связях Ногайской Орды с Портой чрезвычайно лаконична. Видимо, первое свидетельство их — попытка султана сколотить коалицию против Ахматовичей, когда он направил свои войска на помощь Менгли-Гирею «и к ногаем послал, велел им Орду воевати» (Патриаршая 1901, с. 217).
Вообще Ногайская Орда находилась на дальней периферии османских геополитических интересов. В Стамбуле о ней вспоминали лишь по поводу борьбы с Большой Ордой и попыток ее возрождения; в частности, стремились не допустить отъезда к ногаям Ахматовичей, проживавших в Литве (Малиновский 1863, с. 240). В самом деле, трудно согласиться с придуманной И.Б. Грековым схемой всеохватного турецкого присутствия, повсеместного проникновения турецкой агентуры для создания опоры «на соседние с Крымом орды (сначала Большую Орду, потом Астраханское ханство и, наконец, Больших и Малых Ногаев)», для «распространения своей власти не только на Крым, но и на Поволжье» (Греков 1963, с. 234; Османская 1984, с. 158). Очень спорной и недоказуемой выглядит идея этого автора о санкционировании Портой ногайского выступления в Астрахани (Османская 1984, с. 158). Как показало изучение документации султанского внешнеполитического ведомства, до середины XVI в. османы почти не замечали ногаев, а северная политика империи если и имела какую-то местную опору, то лишь в лице Крымского юрта (см.: Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 213–218; Inalcik 1980а, р. 465).
Теперь вернемся к изложению событий той драматической весны 1523 г. Из всех источников, пожалуй, лишь одна Вологодско-Пермская летопись приводит численность войск, противостоявших в астраханской катастрофе: «сто тысяч и тритцать тысяч от дву тысяч нагаи побежден быть окааныи и гордый мучитель» (Вологодско-Пермская 1959, с. 312). За неимением других сведений нам придется (как и А. Зимину — Зимин 1972, с. 251) принять эту цифру, хотя в столь Убедительную победу Мамая и Агиша при шестидесятипятикратном превосходстве крымцев верится с трудом.
А победа действительно оказалась блестящей. Когда пришли вести о занятии ханом Астрахани, в Бахчисарае ликовали. Волжское ханство, где окопались недобитые Ахматовичи, бескровно перешло в руки Гиреев. Ликование сменилось недоумением, а затем паникой и ужасом, когда донеслись первые слухи о ногайском мятеже. 15 марта в Крым примчались царевичи Баба-Гирей и Гази-Гирей с полусотней воинов свиты[145]. Они поведали соотечественникам о гибели хана и калги и о том, что ногаи идут на Крым. Тем временем крымская армия в беспорядке отступала от Волги на запад. Те воины, что уцелели от сабель и стрел конницы Мамая и Агиша, тонули при переправе через Дон. Гонцы-казаки, состоявшие в русском посольстве в Стамбул, оказались в ту пору поблизости и своими глазами видели, как «крымские татарове… бегли от нагаиских мырз и за Дон возились, и… на Дону топли» (Дунаев 1916, с. 56). Кочевые улусы Юрта спешно втягивались на Таврический полуостров, под защиту Перекопских укреплений. Старшая ханша-вдова с детьми заперлась в Старо-Крымской крепости (КК, д. 6, л. 2 об., 3).
Бекам Мемешу и Девлет-Бахты удалось собрать в степи двенадцать тысяч воинов рассеянной армии. Отчаянно сражаясь, отбив атаку мирзы Хаджи-Мухаммеда б. Мусы (которого ранили), они пытались заслонить собой Перекоп. Но опоздали. Пока они бились в чистом поле, через неохраняемые валы (стража в страхе разбежалась) основные силы вражеской конницы ворвались во внутренние владения ханства[146]. Одна часть ногаев и астраханских мангытов устремилась к Старому Крыму, другая — к Кырк-Еру. Захватить крепости они не сумели, но «что было улусов и стад в Крыму… лошадиных и всякой животины, то все выимли… Из гор и из лесов волочили жены и дети, и живот весь выгонили». Тем временем к Перекопу с севера подошли остатки ханского воинства, собранные Мемешем и Девлет-Бахты. Из-за крепостных укреплений на них обрушился союзник Мамая, ордынский царевич Шейх-Хайдар. Битва длилась три дня. Оба бека пали в бою, их отряды подверглись истреблению. Там же нападавшие убили одного и захватили в плен двоих сыновей Мухаммед-Гирея I (Дунаев 1916, с. 57; КК, д. 6, л. 3–5). Мамай, Агиш и Шейх-Хайдар опустошали Крым целый месяц. В апреле 1523 г. с огромным полоном и стадами они двинулись назад. Очередное русское посольство наблюдало массовое скопление победителей, захваченного скота и пленных крымцев на обоих берегах Дона (Дунаев 1916, с. 56).
Так ногаи расквитались с Крымом за походы Менгли-Гирея и Мухаммед-Гирея 1507–1515 гг. В определенном смысле (и, может быть, такова была «идеологическая» подоплека вторжения Мамая) они возвращали себе тех соплеменников и то имущество, что в огромном количестве были захвачены у них крымской армией в 1509 г. и перемещены во владения Гиреев (см. выше).
Крымская знать, понемногу приходя в себя, смогла заняться пустующим троном. Сперва на него был возведен Гази-Гирей, а Баба-Гирей назначен калгой. Затем беки главных татарских родов спохватились, что все церемонии были проведены без султанского фирмана, и послали в Стамбул запрос о кандидатуре нового государя (Смирнов В. 1887, с. 392, 393). Османский падишах пожелал видеть правителем в Бахчисарае Саадет-Гирея б. Менгли-Гирея, который тут же и был посажен беками на трон.
Первой задачей его было обезопасить Юрт от повторных ногайских нашествий. Он мобилизовал остатки ополчения и рассредоточил в караулах по степи: «Зиму всю стерегли крымцы… розставясь по дорогам, переменяясь по месяцам. А людем царь не велел разъезжаться» (Дунаев 1916, с. 61). Одновременно началось большое фортификационное строительство на Перекопе — татары возводили новые башни. Тем более что вскоре «ко царю весть пришла: мангиты (астраханские. — В.Т.) и нагаи с Агишем содиначились, а Саидет Кирею царю противу их стояти некем» (всей рати у него не набиралось и пятнадцати тысяч) (КК, д. 6, л. 5). Чувствуя себя беззащитным перед агрессивными кочевыми соседями, хан полагался на солидарность или покровительство иноземных монархов. Василию III он направил предложение о дружбе, «чтобы… с тобою меж себя недругов своих ногаев отгнати» (КК, д. 6, л. 13 об.).
Но главные надежды Саадет-Гирей возлагал на султана. Тот разрешил ему взыскать с врагов «кровь своего брата», для чего направил в Крым двадцать тысяч турецких воинов и пятьсот пищалей (Смирнов Н. 1958, с. 23). Из этих подкреплений Саадет-Гирей ничего не дал в Казань, несмотря на настойчивые просьбы тамошнего хана Сахиб-Гирея, готовившегося к войне с Россией (Малиновский 1863, с. 240). Турецкий наместник Азова тоже сообщал в Москву, что хан, «кровь взыскивая брата своего… надеятца на силу на отманског(о), и на то грозу пущают». Но при этом добавлял: «А нагаиские мурзы… на те грозы и не смотрят» (Дунаев 1916, с. 57). Из отписок русских послов в Литве известно, что король направил посольство к ногаям, «а У короля два посла ногайские о царе о Ших-Охмате» (ПДПЛ, т. 1, с. 691). Султан послал распоряжение валашскому воеводе, чтобы тот воспрепятствовал возвращению поляками пленного большеордынскoго хана Шейх-Ахмеда в Ногайскую Орду (Малиновский 1863, с. 240).
Астраханский хан Хусейн б. Джанибек, бежавший в конце 1522 г. от наступавшего Мухаммед-Гирея I, едва дождался ухода ногаев и снова занял трон. Саадет-Гирей тут же снесся с ним, прося по возможности не пропускать ногаев через Дон (Дунаев 1916, с. 57, 58).
Помимо естественного страха перед злейшими врагами и военных приготовлений в грамотах, исходивших из бахчисарайской канцелярии, проскальзывает и другая политическая линия. «Салтан Сюлеимен шаг — таков у меня брат есть, — перечисляет хан в письме к Василию III.— Также нам азтороканскои Узсейн царь — то мне брат же. И в Казани Саип Гиреи царь, и то мне родной брат. И с ыную сторону казатцкои царь — то мне брат же.