рии стал Хаджи-Мухаммед (Кошум) б. Муса. Он с удовольствием вступил в новую должность и подумывал о том, чтобы прочно обосноваться на волжском правобережье. У Ивана Васильевича он запросил «топорников и пищалников» с намерением поставить на Волге собственный город (шестилетний великий князь мастеров не дал, сославшись на свою занятость) (Посольские 1995, с. 227).
Итак, Ногайская Орда оказалась разделенной на три части: восточную во главе с Шейх-Мамаем, центральную во главе с Саид-Ахмедом и западную во главе с Хаджи-Мухаммедом. О существовании такой структуры в 1530-х годах свидетельствуют два независимых друг от друга источника. Вот свидетельство С. Герберштейна: «В наше время этими княжествами владели трое (братьев), разделивших области поровну между собой. Первый из них, Шидак, владел городом Сарайчиком… и страной, прилегающей к реке Яику; другой, Коссум, — всем, что находится между реками Камой, Ликом и Ра (Волгой. — В.Т.), третий (из братьев) Ших-Мамай обладал частью Сибирской области и всей окрест лежащей страной» (Герберштейн 1988, с. 179)[162]. Мирза Ураз-Али б. Шейх-Мухаммед в письме Ивану IV в 1549 г. вспоминал: «При Сеид Ахмете князе Хошмагмедю мирзе досталося Волга, да при нем же Ших Мамаю мирзе досталося по Яику та сторона, что от встока реки Уюлдачъем» (вероятно, Уила и Эмбы) (Посольские 1995, с. 311). Очевидно, ту же структуру подразумевал посол Д. Губин, когда рассказывал о посещении его в ставке Саид-Ахмеда пошлинниками «от трех орд» (Посольские 1995, с. 126).
Данная структура представляла собой классическое кочевое (и не только) деление на крылья и центр. Введение ее требовало и изменений во властных эшелонах, необходимо было соответствующим образом обозначить глав крыльев. В ордынской политической традиции главой левого (восточного) крыла являлся хан, главой правого (западного) — беклербек. Но бийским, равным беклербекскому, рантом обладал Саид-Ахмед, ханом его никто не признавал, да и сам он чувствовал себя лишь «во царево место». Шейх-Мамай тоже отнюдь не был настоящим калгой, ведь этот титул предполагал наследование монаршего престола, а не «княжеской» должности мангытского бия.
Ногаям пришлось изобретать собственную титулатуру. Для номинации глав крыльев были использованы в нарицательном значении имена сыновей Эдиге — Нур ад-Дина и Кей-Кавада, которые некогда владели улусами на соответствующих территориях. Глава правого крыла получил название нурадин, левого — кековат. В соответствии с той же древней традицией лидер западного крыла занимал второе место в иерархии после верховного правителя. Поэтому естественно, что сначала пост нурадина был предложен непримиримому Мамаю (см. выше грамоту Саид-Ахмеда с описанием разверстки должностей). Но мирза и на этот раз, видимо, не стал связываться с нововведениями, и нурадинство досталось Хаджи-Мухаммеду, который в 1538 г. деловито осведомлялся у Ивана IV: «А вспросишь своих старых старцов: Нурадын мирзины пошлины не ведают ли с Астархани. И ныне бы ту пошлину мне дали» (Посольские 1995, с. 208). Впрочем, похоже, первое время Мамай и Хаджи-Мухаммед формально являлись нурадинами одновременно: первый — старшим нурадином, второй — нурадином-военачальником (подробнее см.: Трепавлов 19936).
Восточным наместником-кековатом стал Шейх-Мамай. Не исключаю, что и этот ранг тоже предлагался Мамаю. Ураз-Али-мирза вспоминал: «При Юсуфе князе мне кехуватство досталось… И Ших Мамай князь в том был, и Мамай мирза в том же был» (Посольские 1995, с. 311). Стремление успокоить и утолить амбиции «больших» мирз привели к необычному раскладу обязанностей. Оба нурадина должны были стоять в пирамиде власти сразу вслед за бием, а кековат — за нурадинами. Но в действительности второе место среди ногайской знати занимал кековат-«калга» Шейх-Мамай. Со временем эта немного путаная поначалу конструкция обрела надлежащую стройность, в чем мы убедимся ниже.
Вне системы крыльев осталась Башкирия, заселенная и «колонизованная» ногаями довольно поздно (см.: Трепавлов 1996; Трепавлов 1997в). Ее коренные жители не подверглись разверстке по крыльям, а вынуждены были платить ясак сразу всем «трем улусам» (Кузеев 1957а, С. 8), т. е. ведомствам бия, нурадина и кековата.
Крыльевая реформа сразу внесла четкость в обязанности и функции множества мангытских аристократов. Шейх-Мамай с братьями, приписанными к левому крылу, взял на себя задачу стоять «в заставе за Яиком на реке на Еме» (Эмбе), держа оборону от казахов. Западные мирзы Хаджи-Мухаммед, Мамай и Кель-Мухаммед с Ураком «стояли в заставе от Крыму» и иногда отправлялись в походы на Северный Кавказ (Посольские 1995, с. 128). Не санкционированные тремя высшими иерархами набеги теперь не допускались, и иерархов этих чрезвычайно устраивал новый порядок власти. «Что князь молвит, яз ис того не выйду», — повторим высказывание Шейх-Мамая того времени. Единодушие «Эдигу уругу мангытов» настолько упрочилось, что мирзы правого крыла обещали брать на себя ответственность за внешнеполитические проступки своих коллег из левого крыла, и наоборот[163].
Административные преобразования периода правления Саид-Ахмеда обозначили качественный поворот в ногайской истории. Рыхлое объединение «казаков»-ногаев с неясным статусом на глазах обретало черты стабильного Юрта, кочевого владения-ханства. Пусть династическая титульная «номенклатура» и оказалась недоступной для сыновей Мусы, но они обошли это препятствие введением собственной оригинальной титулатуры. В Ногайской Орде сформировались территориальное деление и более или менее упорядоченная система власти. Поэтому окончательное оформление ногайской державы должно датироваться, очевидно, именно второй половиной 1530-х годов[164].
Переворот Шейх-Мамая. Сохранившиеся Ногайские посольские книги не содержат материалов за 1538–1547 гг., Крымские — за 1540–1544 гг. Поэтому обратимся к летописным данным. Летописи очень лаконично отражали зарубежную историю, и восстанавливать ее зачастую приходится по косвенной информации. 7 ноября 1541 г. на Москве объявилось посольство «от Шихмамая князя да от Кошум мурзы, да Исмаил мурзы и от иных мурз». «Князь» и мирзы в грамотах подтверждали свое дружелюбие к русскому государю. Как ни в чем не бывало, будто не было споров и претензий в предыдущем десятилетии, бояре от лица Ивана Васильевича направили «Шихмамаю князю и мурзам» благожелательные ответы (Александро-Невская 1965, с. 135, 136; Летописец 1965, с. 40, 41; Патриаршая 1904, с. 100, 101; Патриаршая 1906, с. 439).
Отсутствие Саид-Ахмеда на посту бия удивления не вызвало, хотя трудно ожидать эмоциональной реакции от источника подобного рода. Означало ли это, что Саид-Ахмеда сменил брат? Документальных свидетельств на этот счет не обнаружено. В декабре 1546 г. в Москву привезли послание от крымского хана Сахиб-Гирея, который извещал, что «нагаискые князи, Ших Мамай князь в головах, и все мирзы нам послушны учинились. Кого мы велим им воевать, и им того воевать… Так нам послушны и повинны учинились» (КК, д. 6, л. 57–57 об.). Саид-Ахмед опять не упоминается, и кажется, что Шейх-Мамай — во главе («в головах») Ногайской Орды. Наконец, в грамоте, привезенной в русскую столицу в ноябре 1548 г., сам Шейх-Мамай сообщал, будто он «ныне… на отца своего Юрте князем учинился» (Посольские 1995, с. 245). С тех пор и до июля 1549 г., когда посланцы следующего бия, Юсуфа, рассказали о кончине Шейх-Мамая (Посольские 1995, с. 292), составители царских грамот титуловали его не иначе как князем. Из этих отрывочных сведений выясняется, что бывший «калга» и кековат действительно в 1540-х годах возглавил ногаев.
Некоторые историки увязывают «вокняжение» Шейх-Мамая со смертью предыдущего бия в начале 1540-х годов или же с его изгнанием в 1548 г. (см.: Жирмунский 1974, с. 449; Сафаргалиев 1938, приложение; Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 206). Из фрагментарных сведений можно определить, что произошло это все-таки не естественным путем — наследованием по смерти предшественника, а в результате свержения его. По причине каких-то драматических событий Саид-Ахмед оказался в Средней Азии. Вместе с ним туда отправились дети и ближайшие соратники-мирзы. Ранние источники называют местом их пребывания «Юргенч», т. е. Хорезм. Еще в 1551 г. Саид-Ахмед был жив, и руководители Орды на курултае совещались, «как им оборониться от Шиидяка князя и от его детей, и от Мамаевых детей. А Шиидяк… и дети ево и иные мурзы с ним в Юргенче» (ИКС, д. 4, л. 38 об.–39). Сам бывший бий, похоже, не проявлял агрессивности (из-за старости?), но сыновья его то и дело совершали набеги на родину и угоняли скот (Посольские 1995, с. 305, 306). Более поздние памятники — Родословцы XVII в. указывают на другое место жительства: «А Шидяк в Бухарех» (РГБ, ф. 256, д. 349, л. 279 об.; Родословная 1851, с. 130). Возможно, он в самом деле перебрался в окрестности Бухары, на территорию юрта узбеков-мангытов в Шейбанидском государстве.
Сами ногаи в то время неохотно посвящали чужеземцев в детали внутренних распрей. В 1549 г. бий Юсуф излагал последовательность своих предшественников спокойно и без намеков на перевороты и заговоры: «Наперед нас княжил Сеид Ахмед князь, и он урок свои отжил. А после того Ших Мамед (так в тексте. — В.Т.) князь был, и тот свои урок отжил» (Посольские 1995, с. 307).
Тем не менее заговор и переворот, вероятно, все-таки имели место. Противостояли на этот раз лагеря Саид-Ахмеда и Шейх-Мамая. К первому присоединился Мамай, который наконец решил вмешаться в реформаторскую деятельность братьев. Об участии этого мирзы в раздорах опосредованно свидетельствует упоминание детей Мамая в хорезмской эмиграции. Ко второму лагерю принадлежали остальные сыновья Мусы, Юсуф и Исмаил. О том, что они выступали сообща, говорит их совместная с Шейх-Мамаем шерть Ивану IV в январе 1549 г. (НГ, д. 7, л. 1 и сл.; Посольские 1995, с. 264).