За отсутствием информации приходится лишь догадываться о причинах очередного конфликта. В.М. Жирмунский тоже пришел к заключению, что в 1540-х годах в Ногайской Орде произошла сумятица, и считал ее подоплекой династический фактор: дети от первой жены Мусы во главе с Шейх-Мамаем поднялись на детей от второй, или наоборот; В.М. Жирмунский при этом допускал, что соперники могли править одновременно (Жирмунский 1974, с. 444, 449, 491). М.Г. Сафаргалиев интерпретировал данные источников таким образом, что в 1536–1537 гг. Шейх-Мамай восстал против своего брата «Сейдяка», изгнал нурадина Мамая и объявил себя бием (Сафаргалиев 1938, с. 146).
Думается, факт происхождения от разных матерей не являлся определяющим. Полагаю, что через три-четыре года после разверстки крыльев на съезде примирения и раздачи новых титулов Шейх-Мамая перестал удовлетворять статус второго лица ногайской державы и он захотел стать первым. Надо сказать, определенные основания для этого у него имелись. Из всех ногайских иерархов он стал наиболее могущественным и влиятельным. Шейх-Мамаю как наместнику восточных кочевий достались функции управления башкирами, связей с казахами и Сибирским юртом. Он был женат на дочери бывшего завоевателя Ногайской Орды, казахского хана Касима б. Джанибека (Абусеитова 1985, с. 66; Кляшторный, Султанов 1992, с. 276)[165]. Башкирией он правил сурово и умело, ввел там налогообложение и полностью подчинил своей воле местную знать. При дворе мирзы воспитывались высокородные принцы — казахский царевич Хакк-Назар б. Касим и сибирские султаны Кучум и Ахмед-Гирей, внуки Ибака. Это давало возможность Шейх-Мамаю в будущем посадить в соседних ханствах зависимых от себя монархов (подробнее см. ниже). Для своих целей ногайский «калга» мог мобилизовать огромные массы кочевников, ведь в его распоряжении был весь восточный Дешт-и Кипчак. Подчиняться старшему брату, хотя и признанному верховным правителем в 1536 г., он в конце концов не пожелал. Соратниками его по этой интриге оказались его младшие братья, Юсуф и Исмаил. Поскольку о Саид-Ахмеде как о бие после 1541 г. мы не имеем абсолютно никакой информации, то его свержение попробуем датировать приблизительно рубежом 1530–1540-х годов.
Переворот Шейх-Мамая вызвал разноголосицу в характеристике его положения. Мы видели, что в Крыму и в России в 1540-х годах его однозначно воспринимали как бия. Позднее, уже в 1550–1570-х годах, сами ногаи титуловали его не столь единодушно. «Князем» (бием) его неукоснительно называли собственные сыновья, что естественно и понятно, а также мирза Мухаммед б. Исмаил. Сам же бий Исмаил называл Шейх-Мамая мирзой и в то же время следующего за Шейх-Мамаем правителя, Юсуфа, — бием; мирзой остался Шейх-Мамай и в памяти внуков Исмаила. А в грамоте бия Дин-Ахмеда б. Исмаила 1577 г. речь ведется как о «Шихмамаи мирзиных», так и о «Шихмамаи княжих» детях (ИКС, д. 4, л. 113, 307 об.; д. 5, л. 33; д. 7, л. 52 об.; д. 8, л. 38 об., 39, 55 об., 58; 1587 г., д. 2, л. 26).
Кадыр Али-бек отразил своеобразие статуса следующим образом: «После Хасан-бека был Шидак-бек, сын Мусы-бека. Затем правил улусом Шейх-Мамай, а сам беком не был» (Кадыр Али-бек 1854, с. 155). В контексте данного сочинения, «Джами ат-таварих», «управление улусом» стоит в одном ряду с подобными парами Ямгурчи и Алача, Хасана и Алчагира. В самом деле, еще при бийстве Саид-Ахмеда Хаджи-Мухаммед б. Муса расценивал Шейх-Мамая как «мирзу в головах всех своих братьи меншеи и детей» (Посольские 1995, с. 157), т. е. приписывал ему высочайшее место среди мангытской знати Орды. После изгнания бия Шейх-Мамай утвердился в Сарайчуке, видимо, без формального утверждения на съезде мирз. Крымцы и русские звали его «князем», но, во-первых, это было следствием терминологии самих ногаев: так титуловали своего патрона его послы; во-вторых, хану и царю было в общем безразлично, кто из сыновей Мусы оказался во главе державы: пусть, мол, сами разбираются, а называть любого из них бием — небольшой урон для ханского или царского престижа. Сам же Шейх-Мамай, похоже, ничуть не сомневался в своих правах и полномочиях. Но только осенью 1548 г. он четко обозначил свое место в Орде: «А ныне есми на отца своего Юрте князем учинился» (Посольские 1995, с. 245). Полагаю, что тогда он все же собрал съезд мирз и организовал церемонию возведения себя в ранг бия. Дополнительным аргументом в пользу этого служит и перезаключение шерти с Москвой, что делалось, как правило, при смене государя в одной из двух договаривающихся стран. В интитуляции той же грамоты он рекомендовался с невиданной дотоле для ногаев пышностью: «Высочаишаго порога государя и повелителя, от воина от благочестнаго Ших Мамая князя» (Посольские 1995, с. 245), использовав присущее мусульманским падишахам, в частности османскому султану, словосочетание баб-и али (великие врата, «высочайший порог»)[166].
Третья Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой хронологически захватила последний год правления Шейх-Мамая и отразила мало заметных событий, связанных с ним. В начале 1549 г. от имени его, а также Юсуфа и Исмаила был перезаключен шертный договор с Иваном IV. В этих условиях ногайские набеги могли бы расстроить переговоры, поэтому бий пытался унять своего воинственного сына Касима (Касая), рвавшегося поживиться на «украйнах». Когда тот все же не послушался и двинулся на северо-запад, Шейх-Мамай послал вслед за ним свою жену, мать Касима, и она уговорила мирзу вернуться. Посланное этим бием против крымцев войско мирзы Али б. Юсуфа потерпело сокрушительное поражение (см. ниже).
Когда Шейх-Мамай занял пост бия, в крыльевой структуре Ногайской Орды произошла обычная для кочевых империй трансформация. Центр и левое крыло объединились в одну провинцию, и держава оказалась разделенной на два равных крыла. Левое крыло теперь возглавлял сам Шейх-Мамай, совместив бийство с должностью кековата; пару нурадинов при нем составляли его сын Касим и Исмаил б. Муса (Трепавлов 1993б, с. 50, 56). Наместником Башкирии был назначен сибирский Шибанид Ахмед-Гирей (Трепавлов 1997в, с. 23, 24).
На востоке к Ногайской Орде примыкало Казахское ханство. Их отношения со второй четверти XVI в. уже не осложнялись принадлежностью Мангытского юрта к Джучидскому левому крылу: Кок-Орда окончательно отошла в прошлое. Стремительная и очень успешная «реконкиста» ногаев после смерти казахского хана Касима (1521 г.) надолго деморализовала и рассеяла казахов. Медленно собирались они с силами и лишь изредка осмеливались на военные предприятия в западном направлении. В основе противостояния двух самых многочисленных в ту эпоху народов Дешт-и Кипчака лежала борьба за пастбища, выгодные кочевые и торговые маршруты, политическое влияние на соседние регионы (см.: Исин 1988, с. 24), и здесь я согласен с А.И. Исиным. Но объяснение кратковременности войн между ними благотворным влиянием и чуть ли не солидарностью ногайского и казахского простонародья в пику воинственной и агрессивной правящей верхушке (см.: Исин 1988, с- 25) представляется неполным.
В 1520–1540-х годах Ногайская Орда столь явно и бесспорно доминировала в восточнодештских степях, что у ее противников в тех краях не находилось ни сил, ни решимости долго конфликтовать с ней. При этом если ногаи просто расширяли сферу своего господина, не имея для него каких-либо внятных идеологических объяснений, то со стороны казахов борьба с ними могла облекаться в форму восстановления своего полновластия на пространстве от Яика до Иртыша, т. е. ситуации времен Гирея, Джанибека, Бурундука и Касима (1470–1510-х годов). Другое дело, что этническая близость Казахского ханства и Ногайской Орды вызывала осознание культурного или даже генетического родства[167], что, впрочем, не препятствовало политическому противоборству.
Заметим, что мангытские лидеры никогда не оспаривали исконные владельческие права казахских государей на восточные территории. В официальной терминологии документов, исходивших из Саранчука, Казахское ханство именовалось довольно уважительно — по аналогии с Крымом («Тахтам ышевым царевым юртом») и Астраханью («Темир-Кутлуевым царевым юртом») и по именам прародителей правящей там династии: «Бараков царев Казатцкой юрт»[168] и «Урусов царев юрт». Соответственно и местные сюзерены обозначались как «Бараковы (или Урусовы) царевы» сыновья, братья, род (см., например: НКС, д. 4, л. 142; 1586 г., д. 10, л. 97; Посольские 1995, с. 209–211).
В течение 1520-х годов ногаи вытеснили казахские улусы далеко на юго-восток. Преемники Касима — его сын Мамаш, Тахир б. Адик и Буйдаш б. Адик (см.: Султанов 1982, с. 116) управляли небольшим владением в районе Семиречья. В первой половине 1530-х годов у казахов было сразу несколько ханов. Один из них, видимо кочевавший западнее прочих и ближе к Ногайской Орде, чем другие, попал в полную зависимость от бия Саид-Ахмеда. Весной 1535 г. бий писал о нем: «Казатцкой царь Хозя Махмет царь с пятьюнатцатью сынами у нас живет» (Посольские 1995, с. 131). Данной архивной информации соответствуют сведения казахского фольклора и татарской средневековой историографии. Казахская родословная из сборника «Терме» гласит, что Сейтек (т. е. Саид-Ахмед) в 1535 г. взял в плен казахского хана Кожахмета с пятнадцатью сыновьями; этого Кожахмета убил Орак-батыр (Жирмунский 1974, с. 445). В.В. Вельяминов-Зернов и А.П. Чулошников сопоставили сообщение Саид-Ахмеда со сведениями Кадыр Али-бека, по которым «Акмат-хан погиб в войне с Шидаком от руки Урак-мирзы» (Вельяминов-Зернов 1864, с. 235, 275, 276; Кадыр Али-бек 1854, с. 164; Чулошников 1924, с. 132). Т.И. Султанов отождествляет упомянутого «казатцкого царя» с ханом Науруз-Ахмедом, который приблизительно в это время царствовал одновременно с Хакк-Назаром б. Касимом (Султанов 1982, с. 117); правда, Хакк-Назар б. Касим начал управлять, вероятно, немного позже, а в первой половине — середине 1530-х годов жил среди ногаев.