Ногаи не выполнили свою угрозу и не выступили против казанских мятежников. Союз с Россией стал для них невозможен, в частности из-за жадности и агрессивности касимовцев. В начале года то самое посольство, что везло в Казань ультиматум Саид-Ахмеда и Юсуфа, было ограблено на двести тысяч алтын разбойничьим отрядом «мещерских людей» (Посольские 1995, с. 130). Отношения с Москвой сразу испортились. Бий угрожал походом на Москву, а в письмах стал третировать юного Ивана Васильевича. Ногайские отряды все чаще нападали на «украйны»[179]. В контактах с Казанью перемена выразилась в поддержке обретавшегося дотоле при Мамае Сафа-Гирея. Сююмбике стала его пятой женой (первой была дочь Мамая)[180]. Вместе с ханшей в Казанском юрте водворились теперь ее соотечественники, среди которых она предпочитала жить — в привычной степной бытовой обстановке («с нею же вся улусы качевныя, в них же живяше» — Сказание 1959, с. 67). Возможность поселить на основной территории ханства массы ногаев стала, очевидно, одной из причин легкого согласия Юсуфа на второе замужество дочери[181].
Далеко не все мирзы разделили гнев бия на беспомощного четырехлетнего русского монарха. Именно те из них, что кочевали вблизи казанских пределов, воздерживались от участия в набегах на Русь, к которым их призывало новое правительство Казани. О таких отказах известно во второй половине 1530-х годов со стороны Урака, Кель-Мухаммеда, башкирского наместника Исмаила (см.: Посольские 1995, с. 184, 186, 190–192). В те годы стала проявляться особая внешнеполитическая ориентация мирз поволжской группировки (правого крыла), отличная от таковой восточных ногаев, — на сотрудничество с Россией и признание русского приоритета в Казани. В середине 1540-х годов правое крыло возглавил убежденный сторонник такого подхода нурадин Исмаил.
В начале 1546 г. Сафа-Гирей вновь был вынужден бежать в Ногайскую Орду, на этот раз к другому тестю, Юсуфу (Мамай к тому времени умер). После неудачной попытки союза с Астраханским ханством и провала похода на Казань он вынужден был просить Юсуфа о подмоге. Колебания хана и поиски иных, кроме ногаев, союзников понятны: Юсуф выдвинул тяжелые условия. Он потребовал посадить его сына Юнуса на место мангытского бека в Казани и выплачивать ему «ногайские доходы». Сафа-Гирей был вынужден согласиться, пообещав еще и территориальные уступки. При этом, чтобы окончательно не рассорить ногаев с казанцами и русским великим князем, он клялся допустить во время похода убийство не более одного-двух человек с противной стороны. В залог обещаний он оставил в Сарайчуке свой гарем с детьми. В июле 1546 г., после восьмидневной осады, войско Сафа-Гирея и Юнуса вошло в город. Хан Шах-Али бежал в Москву. Укрепившись у власти, Сафа-Гирей выпросил у ногаев возвращения семьи. Сам Юсуф вряд ли вернул бы ему гарем, не дождавшись выполнения условий союза. Но он тогда находился в походе на Астрахань, и ханских домочадцев отвез в Казань мирза Юнус. Вскоре выяснилось, что ни во время борьбы за престол, ни тем более теперь, после возвращения заложников, хан не собирался делиться с ногаями властью и доходами. Юнус ни с чем вернулся домой, а его отец затаил злобу на вероломного Гирея (подробности этих событий см.: Перетяткович 1877, с. 183–185; Посольские 1995, с. 293, 318).
Трон Хаджи-Тархана в 1530–1540-х годах занимали: Касим б. Саид-Махмуд (1523–1532), Ак-Кобек б. Муртаза (1532–1533), Абд ар-Рахман б. Абд ал-Керим (1533–1537), Дервиш-Али б. Шейх-Хайдар (1537–1539), снова Абд ар-Рахман (1539–1545), снова Ак-Кобек (1545–1547), Ямгурчи б. Бердибек (1547–1554)[182]. В борьбе за Астраханский юрт столкнулись три силы — Крым, Ногайская Орда и «черкесы», или «черкасы» (княжества Северного Кавказа). Ногайская Орда использовала не только свое традиционное влияние и военную силу. Выходцы из нее время от времени пополняли население ханства. В 1535 г. несколько мирз, в том числе сын и внуки бия Ямгурчи, обосновались во владениях хана Ак-Кобека, о чем мы рассказывали в начале главы. Наплыв переселенцев не означал автоматического роста числа противников ногайских биев, хотя на откочевку решались, как правило, в первую очередь, конечно, противники. В массе ногаев-мигрантов существовали и приспешники Мангытского дома Эдиге, «ушники», которые информировали степных правителей о положении в Хаджи-Тархане (Посольские 1995, с. 138). Оказавшись в тесных пределах нижневолжского государства, пришлые кочевники уже не имели возможности длительных и дальних перекочевок, но были вынуждены, во-первых, сокращать маршруты своих сезонных передвижений, во-вторых, сочетать скотоводство с местными традиционными занятиями — рыболовством и отчасти земледелием. Такие полукочевые ногаи получили название «тумак». Ногайские бии продолжали считать их своими подданными, то же отношение было и у мирз, к чьим улусам когда-то, до ухода на нижнюю Волгу, принадлежали тумаки (подробнее см. главу 7 и очерк 3). После ликвидации Астраханского ханства ногайская знать распространила свои административные права непосредственно на тумаков дельты (например, в 1607 г. упоминаются тумаки из улуса Джан-Арслана б. Уруса — см.: Акты 1914, с. 174). Между ними и местными татарами подчас складывались сложные отношения из-за дележа рыболовецких угодий и пастбищ.
Влияние Ногайской Орды на астраханские дела прямо зависело от ее внутренней стабильности и солидарности ее правящего клана — это совершенно правильно отмечалось историками (см., например: Очерки 1953, с. 442). Однако едва ли правомерно искать в крымских и ногайских походах на Хаджи-Тархан непременно «руку Москвы» (см.: Очерки 1953, с. 441, 442). И ногаи, и крымцы стремились распространить свою гегемонию на этот регион, как только их державы обретали достаточное могущество и единство; интересы России в 30–40-х годах XVI в. учитывались здесь в последнюю очередь.
В 1532 г. царевич Ак-Кобек с помощью «черкас», у которых он пребывал, занял Астрахань (НКС, д. 4, л. 12, 90, 197 об.). Астраханская династия установила к тому времени довольно тесные отношения с Северным Кавказом; Ак-Кобек, в частности, находился с кем-то из горских владетелей «по женитве в свойстве» (НКС, д. 4, л. 91) — М.Г. Сафаргалиев, описывая эти события, утверждает, что приход «черкас» (кабардинцев, как уточняет А.М. Некрасов, — Некрасов 1990, с. 102) сопровождался изгнанием или вытеснением ногаев из столицы ханства (Сафаргалиев 1952, с. 41).
В 1533 г. Ак-Кобека сменил на престоле Абд ар-Рахман, и историки, вероятно, правы, усматривая в этом инициативу ногаев (см.: Некрасов 1990, с. 102; Сафаргалиев 1952, с. 41). Столь же явно она заметна в 1535 г. Весной того же года все старшие поволжские мирзы (Мамай, Хаджи-Мухаммед, Исмаил и Урак) ходили «черкас воевати» (Посольские 1995, с. 128). Союзную Астрахань они, видимо, не тронули. Но уже в мае отношения между двумя Юртами изменились. Нашедшие приют у Абд ар-Рахмана сын и внуки Ямгурчи, улучив момент, когда западные мирзы стояли «в заставе от Крыму», а восточные — далеко за Эмбой «в заставе… от Казатцкои Орды», совершили набег на Сарайчук. Саид-Ахмед и Шейх-Мамай спешно стянули все силы и решили выяснить отношения с Абд ар-Рахманом. Если он хочет дружить с Ногайской Ордой, «как было преж сего», то пусть выдаст Ямгурчеевичей или же организует переговоры с ними; а если те не захотят мириться, то пусть выгонит их вон. В случае несогласия хана с этими требованиями бий угрожал большим нашествием «со всеми мырзами»: «Любо… тобя и с Астороханью возмем, а любо… и сами все под Астороханью помрем». Укрывшиеся в Астрахани Алач, Агиш и их спутники в той нервной обстановке поссорились с Абд ар-Рахманом, захватили в заложники двух его царевичей и стали лагерем в степи, да еще к тому же снарядили двух своих родственников в Крым, что приобретало особенно зловещий смысл на фоне слухов о намерениях крымского хана Ислам-Гирея воевать с ногаями. Дети Алчагира, Кель-Мухаммед и Урак, не дожидаясь приказа об общей мобилизации, уже принялись мастерить суда, чтобы перебраться на противоположный берег Волги и осадить Хаджи-Тархан. 1 июня на город двинулся сам бий Саид-Ахмед. Подробности войны неизвестны. Она длилась почти год. Столь долгая кампания объяснялась, наверное, тем, что основные силы Ногайской Орды были тогда вовлечены в конфликт с Казахским ханством. Осенью 1537 г. под стенами столицы нижневолжского Юрта собралось огромное ополчение во главе с бием, только что разгромившим казахов. Сначала Саид-Ахмед потребовал «выход» в шестьдесят тысяч алтын, а затем посадил на трон Дервиш-Али[183] (подробности см.: Вельяминов-Зернов 1864, с. 358, 359; КК, д. 8, л. 413, 413 об.; Летописец 1965, с. 31, 35, 37; Львовская 1914, с. 444, 451, 454, 457, 461; Патриаршая 1904, с. 120, 130, 134, 143; Посольские 1995, с. 128, 146, 147, 150, 153).
Через два года при неясных обстоятельствах Абд ар-Рахман вернулся к власти. Затем правил Ак-Кобек. В 1547 г. его племянник Ямгурчи при поддержке ногаев сверг этого союзника Крыма, бывшего «черкасского» ставленника[184]. Очередной переворот вызвал поход крымского Сахиб-Гирея на Астрахань и взятие ее штурмом. Город был разгромлен, его жители переселены в Крымский юрт.
Лишенный трона Дервиш-Али нашел приют в Москве. Из-за лакун в Посольских книгах и молчания летописей трудно объяснить обстоятельства его появления в России. В сентябре 1554 г. в «памяти» послу в Польшу Ф.В. Вокшерину содержалась следующая заготовка ответа на возможный вопрос о давности пребывания Дервиш-Али на Руси: «Дербыш царь жил в Нагаех, и нагаи были погрубили государю нашему, и государь наш посылал на нагаи рать тому лет с шесть (т. е. около 1548 г. — В.Т.), и государя нашего люди нагаиские улусы многие поймали, да тогды ж и Дербыша царя полонили» (ПДПЛ, т. 2, с. 450). В переписке времен бийства Шейх-Мамая (1548–1549) нет и намека на какое-то русское военное вторжение за Волгу. С ногайской стороны высказывались тогда лишь претензии из-за слишком долгой паузы с отправлением посольств Иваном IV, что расценивалось как неуважение (Посольские 1995, с. 245). Единственный заметный конфликт — это нападение на Рязанщину Касима б. Шейх-Мамая. Ногаи встретили отпор, многие были пленены, но никакого похода в степь Иван Васильевич не предпринимал. Если поверить «памяти» Вокшерину, то получается, что Дервиш-Али участвовал в набеге Касима, но это маловероятно.