Правящий клан ногаев завязал родственные узы с Гиреями. Из современников описываемых событий, например, бий Саид-Ахмед был женат на дочери Сахиб-Гирея, а мирза Урак б. Алчагир являлся сыном сестры хана (Посольские 1995, с. 129, 204). Но эти связи отступали на второй план, когда начинался очередной виток схватки за гегемонию на юге Восточной Европы. Тем более что ко второй половине 1530-х годов ногаи оправились от смут и предстали перед соседями как мощная политическая сила. Высшие мирзы Ногайской Орды в начале 1530-х годов активно налаживали контакты с Россией и, зная об ее охлаждении к Крыму, пытались уверить Москву в своем антикрымском настрое. Осенью 1532 г. следом за посольством бия Саид-Ахмеда на Мещеру ворвался крымский отряд во главе с Баки-беком. Русские, не разобравшись, обвинили ногаев в сговоре с крымцами, но бий объяснил, что Баки увязался за его послами, «и яз его прогонил в Крым, к тобе правды своей для» (Посольские 1995, с. 95). В декабре 1535 г. в русскую столицу явились посланцы поволжских мирз и вместе с ними представитель Баки, который в то время уже обретался в Ногайской Орде. На переговорах в Посольском приказе представители детей Алчагир-бия, Хасан-бия, Шейх-Мухаммед-бия, а также Исмаила б. Мусы и Баки обязались по шерти препятствовать крымским набегам на Русь. Убежденным противником Сахиб-Гирея объявил себя мирза Хаджи-Мухаммед б. Муса; Кель-Мухаммед б. Алчагир называл Крым свои недругом и действительно посылал к рубежам царства Гиреев свои отряды; Исмаил тоже считал себя «ратным» (т. е. находящимся в состоянии войны) с ними. Мирзы обещали информировать партнеров по шерти обо всех намерениях Бахчисарая, надеясь на своих информаторов — «ушников» (Посольские 1995, с. 133, 135–138, 140, 141). Вот в такой воинственной компании оказался глава крымских мангытов.
Отчего Баки поселился у ногаев, понять непросто. Сам хан Сахиб-Гирей в послании своему московскому коллеге (доставлено в ноябре 1537 г.) рассказывал о задуманной им интриге против Ислам-Гирея: «Наперед сего брат мои Ислам салтан о Юрте со мною ловился и от нас страху имел, да и берегся добре. И яз того для Бакы мирзу в Нагаи посылал. А Ислам от нагаиские стороны не берегся. И яз ему (Баки. — В.Т.) наказал: там буди, посмотри. И наше дело зделали… И он время нашел: пришед с тысечею человек да орду его (Ислам-Гирея. — В.Т.) потоптал, а его убил» (КК, д. 8, л. 417). По версии же мирзы Кель-Мухаммеда, инициатива убийства Ислам-Гирея исходила от него; именно по его-де наущению («с моего слова») Баки вместе с братьями мирзы, Джанаем и Усеком, во главе тысячи всадников (цифра совпадает с приведенной в грамоте Сахиб-Гирея) напал на ставку царевича и «у твоего (Ивана IV. — В.Т.) и у нашего недруга голову ссекли — у Ислама» (Посольские 1995, с. 210). Учитывая взаимную подозрительность, граничившую с неприязнью, между ханом и Баки, едва ли можно предпочесть объяснение Сахиб-Гирея. Но едва ли и ногайские мирзы обладали достаточным авторитетом для мангытского вельможи, чтобы отправить его на убийство хан-заде. Авантюрный и самостоятельный нрав Баки позволяет допустить его собственную инициативу в нападении на Ислам-Гирея. К тому же при нем постоянно находились пятьсот-шестьсот собственных преданных дружинников (Inalcik 1980а, р. 458).
Разгром царевича произошел летом 1537 г. в степях к северу от Перекопа[186]. В плен попали его семья, а также бежавший из Литвы и прибившийся к нему князь С.Ф. Бельский. Улусных подданных Ислам-Гирея тоже угнали в Ногайскую Орду (КК, д. 8, л. 360, 360 об.; Летописец 1965, с. 30, 33; Патриаршая 1906, с. 119; Посольские 1995, с. 205, 206). Победа над принцем-неудачником не удовлетворила Баки. В поисках приключений он попробовал устроиться на службу в Иране, где к тому времени уже «прославился геройством» его младший брат, Дивей (Tarih 1973, р. 161). Поэтому на некоторое время он исчез из Ногайской Орды и из поля зрения источников.
Сахиб-Гирей не строил иллюзий насчет солидарности с ним ногаев даже после их участия в разгроме его злейшего врага. Набиравшая силу Орда, к тому же принявшая в свою среду коварного Баки, представлялась ему серьезной угрозой. На пространстве между Днепром и Перекопом круглый год стояли его военные заставы. А когда хан собрался в поход на Молдавию, то приказал срочно воздвигнуть новую крепость, Фарах-Керман, для противостояния возможному нашествию с востока.
Крепость не остановила ногаев, и нашествие все-таки состоялось. Еще в начале 1538 г. мирза Хаджи-Мухаммед, один из лидеров поволжских мирз, выражал Ивану IV готовность послать на Крым двадцатитысячное ногайское войско во главе с Али б. Хасаном и еще шестью мирзами, если на то будет желание великого князя. Великий князь отвечал: «Мы того добре хотели» (Посольские 1995, с. 227). И вот, когда Сахиб-Гирей направился в Молдавию, кочевая конница двинулась на Крым. Мирза Аксак Али б. Хасан внезапно напал на хана во время переправы того через Днепр. Однако крымцы сумели быстро развернуться и отразить атаку. Не добившись мгновенного успеха и не рискнув вторгаться за Перекоп (путь к перешейку преграждал Фарах-Керман), ногаи столь же стремительно отошли к Волге, а хан продолжил поход (Inalcik 1980а, р. 458). В это время в их Орде вновь появились братья Баки и Дивей, вернувшиеся из Ирана. Зимой 1539/40 г. они сразились с крымской армией, которая возвращалась из Молдавии. Удалось ограбить обоз с добычей, но Дивей попал в плен. Баки ускользнул с двумя-тремя сотнями воинов. Сперва хан заточил полоненного мирзу в своем дворце, вместе с его братом Ак-Биби б. Хасаном, а затем решил с их помощью выманить Баки из Ногайской Орды. Дивея он послал в Азов с заданием уговорить брата вернуться на родину, но тот не внял уговорам. Тогда следом, по поручению Сахиб-Гирея и вдохновленный посулами стать ханским зятем, в степь направился Ак-Биби. Он оказался более красноречив. Вояка и авантюрист Баки наконец предстал перед государем Крыма.
Хан был настроен милостиво и вернул ему пост мангытского карачи-бека, отняв его у брата Баки, Ходжа-Ахмеда (об этих событиях см.: Inalcik 1980а, р. 456, 458; Tarih 1973, р. 192, 193, 196). Х. Иналджык даже считал, будто Баки было обещано командование всеми племенными ополчениями Юрта (Inalcik 1980а, р. 458). Во всяком случае, прием мангытским лидерам действительно был оказан благожелательный. Сахиб-Гирей пытался создать видимость полного примирения. Баки с братьями возглавили левое крыло войска, а на дворцовых церемониях садились по почетную, левую сторону от трона (Tarih 1973, р. 61, 200). Саид-Мухаммед Риза отмечал, что настоящий рывок в усилении влияния мангытов (Мансуров) начался после убийства ими Ислам-Гирея, когда благодарный хан возвысил бека Баки (Риза 1832, с. 93). Тем не менее настороженность в отношениях оставалась, и новый карачи-бек, как оказалось, не зря оставил остатки своей личной дружины у ногаев (Tarih 1973, р. 193). Хану же требовалось направить энергию сильной аристократической группировки вовне, и удобным поводом представлялся большой поход на Русь.
Крымские мангыты тоже обращали взоры и замыслы к северной границе степей. В том же направлении их подталкивала польская агентура в лице князя С.Ф. Бельского (см.: АЗР, т. 2, с. 378). Вскоре после их утверждения в Юрте именно «подговором князей Аманъгитьских» один из царевичей совершил набег на «украйны» (Патриаршая 1904, с. 131). В мае 1541 г. на север выступил сам хан со всем войском. Оно состояло из ополчений татарских элей, турецких отрядов Азова, Кафы, Ак-Кермана, а также астраханцев. Летописи и Разряды сообщают об участии в походе ногаев (Александро-Невская 1965, с. 135, 136; Книга 1850, с. 40, 41; Патриаршая 1904, с. 100–102; Патриаршая 1906, с. 434; Разрядная 1978, с. 295), но поскольку последние в данных текстах связываются с Баки, то, очевидно, подразумеваются крымские мангыты и те выходцы из Ногайской Орды, что расселились на территории их кочевий в Крымском ханстве. Тем более что Реммал-Ходжа упоминает о вооруженных конфликтах Сахиб-Гирея и с «ногайскими беями» накануне похода на Россию (Tarih 1973, р. 200, 201). Эти столкновения явно вызывались стремлением не допустить повторения ситуации трехлетней давности — вражеского удара из-за Волги в тыл или во фланг ханской армии.
Временно скрытая враждебность мангытов и подозрительность хана полностью проявились в ходе кампании и привели ее к бесславному концу. Сахиб-Гирею донесли, будто Баки намеревается прикончить его во время переправы на плоту через Оку. Хан повелел мангытам вместе с их карачи-беком форсировать реку раньше его. Бек стал отнекиваться, чем еще больше разжег подозрения в заговоре. Пока шла перепалка (гонцы пять-шесть раз скакали от ханского шатра к бекскому и обратно), наступила ночь. Крымцы остались на правобережье Оки, а наутро на противоположной стороне уже кишела московская рать, грохотали русские пушки. Переправа стала невозможной, и Сахиб-Гирей повернул назад. Единственное, что он смог сделать для сохранения репутации, — это послать великому князю Ивану Васильевичу ругательную грамоту с такими, в частности, словами: «Благодари же всевышнего Бога, что у тебя еще остался кусок хлеба. Этому причиною Бакы-бек, по вине которого не состоялась переправа через Оку. Воссылай за него молитвы! Теперь я сначала убью этого волка, замешавшегося среди моих овец, зарою его в навоз на задворках моего сада, а потом расправлюсь и с тобой» (Смирнов В. 1887, с. 416, 417; Tarih 1973, р. 62, 63, 66)[187].
Выместить злобу на карачи-беке сразу по возвращении хан не решился: слишком влиятелен и могуществен был тот. Баки продолжал занимать свой высокий пост[188], предпочитая держаться подальше от взбешенного Гирея. Мангытские ополченцы во главе со своим предводителем «прошли через Ор (Перекоп. — В.Т.), прибыли в Мангыт, страну его предков, и разместились там» под предлогом охоты (Tarih 1973, р. 205)