ольские 1995, с. 306, 309, 319). В грамотах то и дело приводились теперь ссылки на Коран, на авторитет «наших книжников», иногда адресант пускался в рассуждения о бренности земного бытия, неизбежности смерти. Очевидно, Юсуф был неплохо образован в религиозных вопросах или же находился в окружении умудренных богословов. Учитывая данные о тесной связи бия с Бухарой (см.: ИКС, д. 4, л. 191), можно догадываться о мавераннахрском источнике просвещенности его или ученой свиты.
В первые же месяцы бийства Юсуфа в документах вновь мелькнула фигура декоративного хана-Чингисида. О нем сообщил Исмаил в письме, доставленном в июне 1549 г.: «Темирь Кутлуева царева сына царем себе учинили есмя. Один царем учинился, а другой князем» (Посольские 1995, с. 287). Вероятно, именно этот персонаж фигурирует в майском послании Юсуфа 1551 г.: «Царь у нас Янаи. Чтоб еси нас для его призывал» (ИКС, д. 4, л. 11). Кто такой Янай (Джанай), неизвестно. Однако ясно, что, во-первых, он принадлежал к потомкам большеордынского хана Ахмеда, и скорее всего к Астраханскому дому — «Темир Кутлуевым царевым детям»; во-вторых, номинальная иерархия распределилась точно так же, как во времена Эдиге, Ваккаса и Мусы, — по схеме «один — хан, другой — бек».
Очевидно, неурядицы, связанные с бесславным финалом правления Саид-Ахмеда, и зыбкий статус Шейх-Мамая заставили мангытскую верхушку вспомнить о традиционных формах сосуществования хана и беклербека. Формальный сюзерен Ногайской Орды казахский хан Хакк-Назар по каким-то причинам перестал удовлетворять мангытов. Кроме того, постоянная формула «князем князь» в посланиях Юсуфа есть не что иное, как буквальный перевод термина «беклербек». Таким образом, Юсуф подчеркивал именно этот, общеордынский оттенок своего ранга, отодвигая на второй план ранг бия как главы Мангытского юрта. Может быть, дополнительная опора в лице фиктивного государя понадобилась главе ногаев, чтобы упрочить свое положение в глазах множества сородичей-мирз.
Существенным стимулом обрести добавочную легитимность через поставление подставного монарха и получить от него беклербекство служили регулярные атаки из Хорезма изгнанного Шейх-Мамаем Саид-Ахмеда, к которому присоединились сыновья Мамая б. Мусы (см.: НКС, д. 4, л. 38 об., 39; Посольские 1995, с. 305, 306). Впрочем, я не склонен разделять точку зрения некоторых исследователей, будто Юсуф не пользовался никаким авторитетом, а его пространная титулатура являлась не более чем игрой в великодержавную политику, «тщеславным упоением своим мнимым могуществом» (Жирмунский 1974, с. 451; Перетяткович 1877, с. 215, 216; Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 212). Все же отношение мирз к нему было весьма лояльным, по крайней мере в первые три-четыре года. Он созывал их на съезды, где обсуждались важнейшие дела, распределял кочевья и улусы, собирал громадное, трехсоттысячное ополчение (см.: НКС, д. 4, л. 75 об., 123 об., 124, 138, 151).
С середины 1540-х годов все больше места во внешней политике Ногайской Орды начинает занимать Россия. Московское царство росло и усиливалось; оно давно пыталось влиять на Казань и готово было распространить его на Астрахань. Угроза нарушения не в пользу ногаев баланса политических сил, сложившегося после падения Большой Орды в 1502 г., заставляла Юсуфа настороженно относиться к русским. К тому же у него нашлись и личные причины для пристального внимания к московским делам и замыслам: с 1549 г. в царских владениях находилась его дочь Сююмбике, вдова казанского хана Сафа-Гирея, с маленьким сыном. Настороженность степного владыки проявилась сразу же по «вокняжении», когда бий отказался утвердить шертный договор, заключенный ногайским посольством в Москве в начале 1549 г. от лица покойного Шейх-Мамая и мирз (в том числе и самого Юсуфа). Хотя он и подтвердил устно намерение находиться в дружбе с Иваном IV (Посольские 1995, с. 264, 305), но требовал от царя признания себя и своих посольств равными по рангу золотоордынским и крымским ханам и посольствам.
Отказ русской стороны выполнять эти непомерные и унизительные для нее притязания вызывал у бия ярость, выливался в оскорбления и грабеж московских посланцев в его владениях (см., например: Посольские 1995, с. 252–255, 278). Русские редко отвечали тем же, но в июле 1551 г. были вынуждены заявить, что с Юсуфом отныне «в дружбе быть не хотим» (НКС, д. 4, л. 57). Несколько раз бий собирался в большой поход на Русь; именно в эти годы, на рубеже 1540–1550-х, отмечается потепление отношений ногаев с Крымом и активизация их контактов с Портой на основе противостояния с Россией (см. ниже). Ногайско-русские отношения при Юсуфе стали превращаться в существенный фактор уже внутриногайской ситуации, отношений в среде потомков Нур ад-Дина и Мусы.
Эти потомки к середине XVI в. были довольно многочисленными. Я не могу подтвердить или опровергнуть приведенную В.М. Жирмунским цифру — 150–180 человек (Жирмунский 1974, с. 433), так как не производил подобных подсчетов, но несомненно, что правящий ногайский род насчитывал десятки мирз, объединенных в несколько патронимий. Мы уже знаем, что из Ногайской Орды удалились в Среднюю Азию дети Саид-Ахмеда и Мамая (точнее, большинство их); не участвовали в событиях той поры и Ямгурчеевичи. В восточном Дешт-и Кипчаке остались отпрыски биев Хасана, Шейх-Мухаммеда, Шейх-Мамая, а также нурадина Хаджи-Мухаммеда (Кошума).
Кошумовичи и Хасановичи кочевали на западе державы. К 1550-м годам детей Хаджи-Мухаммеда по разным источникам насчитывается двенадцать (Хасанак, Белек-Пулад, Арслан, Дин-Али, Хаджи-Али, Досай, Аликей, Султан-Гази, Девлет-Гази, Дин-Ахмед, Урус, Торгай). Через десять лет отмечалось, что в Орде «мирз есть з десять и с пятнадцать Кошумовых детей», т. е. потомков в целом (НКС, д. 6, л. 232 об.). Территория их кочевий располагалась в правом крыле Орды, по левому берегу Волги южнее казанских пределов. Эти места были закреплены за Кошумовичами решениями съездов знати и волей правящих биев (см.: НКС, д. 4, л. 123 об., 185 об.–186 об.; Посольские 1995, с. 315). При Юсуфе признанным лидером большой семьи Хаджи-Мухаммеда стал Белек-Пулад, но для соседей известнее был его брат, воинственный Арслан.
В декабре 1550 г. отряды нескольких мирз во главе с Арсланом совершили набег на Рязанщину и Мещеру. Это предприятие не было согласовано со старшими иерархами Орды и грозило им дополнительными осложнениями с Москвой. Белек-Пулад бросился было догонять младшего брата, но не успел: тот уже переправился через Волгу. Нападавших встретили воеводы из Рязани и Елатьмы и полностью их разбили. С полусотней бойцов Арслан ни с чем вернулся домой. Большинство его ратников погибло или попало в плен (Александро-Невская 1965, с. 158; НКС, д. 4, л. 3, 33, 34). Белек-Пуладу пришлось выслушивать горькие упреки от царя: «безлеб и писати», мол, что контролируешь «Волжской улус», раз не мог воротить Арслана! Иван IV советовал мирзе разорвать отношения с агрессивным братом и не давать тому приюта, «чтобы ево и твоим улусам лиха не было» (НКС, д. 4, л. 23 об., 24).
Тем не менее именно Белек-Пулад считался старейшиной своих единокровных родичей, и послы его возглавляли миссии от поволжских мирз в Россию в 1549–1553 гг. В 1551 г. он известил царя, что стал «на Ординском государстве государем» (т. е. наместником бывших владений Большой Орды в Заволжье), над которым в ногайской структуре власти стоят только два человека, «и те на реке на Яике» (НКС, д. 4, л. 13). Именно тогда он и похвалялся перед царем, будто «которой улус на Волге» находится в его полном подчинении. Объем полномочий и территория кочевания приводят к заключению, что этот мирза с 1549 г. обрел ранг нурадина «в сторожех», т. е. военачальника правого крыла (Трепавлов 1993б, с. 50, 56).
Главным нурадином и предводителем правого крыла стал Исмаил, второе лицо после бия Юсуфа. «Отец и дядя мне Исмаил мирза», — подчеркивал Арслан б. Хаджи-Мухаммед. «Здесь в верху реки (Волги. — В.Т.) живем, а дал нам (кочевья. — В.Т.) отец и дядя», — вторил Белек-Пулад (НКС, д. 4, л. 123 об., 126). И если авторитет старшего брата был для Арслана, видимо, невелик, то Исмаил уверенно «лаел» его за авантюрный набег на рязанские места (правда, Исмаил же и признавал, что не сумел «уняти» подчиненных) (НКС, д. 4, л. 22 об., 40 об.). В Москве знали о таком распределении компетенции и в ответ на расспросы Белек-Пулада о русских планах относительно Крыма отвечали, что известят его о них только после консультаций с Исмаилом (НКС, д. 4, л. 179). Кошумовичи дорожили своим статусом и отстаивали его перед другими претендентами на поволжский удел и «сторожевое» нурадинство. В 1553 г. Белек-Пулад выгнал из западных степей главу клана Шейх-Мухаммеда, Айсу, за то, что тот по приказу Юсуфа и Исмаила не пропустил через свои земли его купеческий караван (НКС, д. 4, л. 185 об., 186) (причина этого шага бия и нурадина неизвестна). Определенная самостоятельность потомков Хаджи-Мухаммеда чувствовалась и во внешних делах — в частности, в намерении извещать русское правительство, если «отец и дядя» (Юсуф или Исмаил) захотят развязать войну (НКС, д. 4, л. 170 об.).
По соседству с Кошумовичами расположили свои улусы отпрыски бия Хасана — десять мирз во главе с Хайдаром (вместе с детьми и внуками в середине столетия их насчитывалось до пяти-шести десятков) (см.: НКС, д. 4, л. 124 об.; д. 6, л. 60). Поволжские пастбища они заняли тоже по распоряжению «отца и дяди» (НКС, д. 4, л. 124).
В начале 1550-х годов на Волге разместились также Шихимовичи во главе сперва с Ураз-Али б. Шейх-Мухаммедом, затем с его сыном Айсой. Летовья им были определены вверх по Волге, зимовья — по Дону (см.: НКС, д. 4, л. 124 об.–125 об.). Братья Айсы, Тохтар, Тимур, Бабаджан и Пулад (Родословная 1851, с. 130), признавали старшим над собой главу крыла Исмаила, и хотя конфликтовали с Кошумовичами, но направляли вместе с ними общие посольства в Россию и в целом соблюдали внутриордынскую субординацию и дисциплину.
На востоке Орды, в левом крыле, находились владения шестерых сыновей Шейх-Мамая: Касима (Касая), Хана, Бая, Бия, Бека и Ака (т. е. Ахмеда) (см., например: НКС, д. 4, л. 187 об.). Отношения Юсуфа с ними поначалу складывались сложно. Касим ограбил русского посла И.Б. Федцова, и бий никак не мог воздействовать на племянника, поскольку тот «о себе ходит, о себе государит» (НКС, д. 4, л. 148 об.). Трое братьев Касима ушли в Хорезм, очевидно не желая подчиняться Юсуфу, и угрожали оттуда набегами (НКС, д. 4, л. 191 об.). Без санкции высших мирз Шихмамаевичи отправлялись в походы на Русь, и Касим подчеркивал, что ему «до дядь своих дела нет» (НКС, д. 4, л. 93).