В феврале 1554 г. к Исмаилу был послан Микула Бровцын. Из наказа ему явствует, что данная миссия была направлена исключительно к Исмаилу, а ознакомление других мирз с содержанием переговоров исключалось. От Бровцына требовалось добиться выполнения союзником октябрьских договоренностей и взять с него шертную запись. Главное же — посол должен был строго конфиденциально («приступяся… блиско, молвить… тихо») изложить план кампании и участия в ней Исмаиловых ногаев. На последних возлагалась задача дождаться войско воеводы Ю.И. Шемякина-Пронского у Переволоки[211]; затем отрядить часть людей на корабли, а остальным идти к Астрахани; по взятии ее назначить туда бека («своего князя доброго, которой бы умел Юрт здержати»), а также выделить необходимую свиту и охрану для нового хана, Дервиш-Али. При хане предусмотрен русский советник, но если Исмаил и Дервиш-Али не увидят в нем необходимости, то пусть отправят его на Русь. Тех астраханцев, что наверняка побегут из города, надлежит успокоить и убедить вернуться. После устроения дел Исмаилу предлагалось послать Ивану IV свои предложения по укреплению нового режима в ханстве, «чтобы на нем Дербыш царь вперед жил неподвижно» (ИКС, д. 4, л. 214–217 об.).
Исмаил не возражал против такой программы, и после ледохода войско князя Шемякина-Пронского выступило на юг. Но союзников на условленном месте не оказалось. Исмаил не рискнул принять участие в походе, потому что как раз в это время, летом 1554 г., началась его ожесточенная борьба с Юсуфом. «Сказание» о взятии Астрахани сообщает кратко, мол, он «завоевался» и оттого не явился к Переволоке (PC, д. 49, л. 177 об.). М. Бровцын, все еще сидевший в ставке нурадина, рассказал об этом подробнее. Хотя Исмаил и велел своему писцу скопировать царский план войны, но заявил, что «ему не до Астарахани, [а] до себя». Правда, чувствуя вину перед московским партнером, он послал верховых искать на Волге Дервиш-Али и Шемякина-Пронского, чтобы объяснить ситуацию и, может быть, отговорить их от продвижения к Астрахани, но те уже ушли вперед, не дождавшись ногаев. Тут между Исмаилом и Юсуфом начался открытый конфликт, и внимание нурадина полностью переключилось на внутренние дела (см.: ИКС, д. 4, л. 242 об., 243).
2 июля 1554 г. столица ханства была занята русскими без малейшего сопротивления. Ямгурчи бежал в азовские степи. В Юрте воцарился Дервиш-Али, при нем состоял, как и планировалось, советник-протектор — давний знаток татарских и ногайских проблем, искусный дипломат П. Тургенев. Поскольку ногаи не приняли участия в кампании, вопрос о введении должности беклербека-«князя» даже не поднимался. И вообще интересы Ногайской Орды были в целом проигнорированы. Те сорок тысяч алтын, что когда-то заволжские бии пробовали взимать с Астрахани, Дервиш-Али должен был теперь ежегодно отчислять в Москву вместе с тремя тысячами осетров (Соловьев 1989а, с. 469).
В отношениях российского правительства с ногаями впервые стал проскальзывать покровительственный тон. В сентябре 1554 г. в наказе послу, отправляемому в Польшу, содержалась следующая информация о положении в Поволжье: «Нагаи, видя то дело астораханское, все ко государю нашему приложилися». На вопрос короля Сигизмунда-Августа о причинах такой их покладистости надлежало отвечать: «Нагаи кочюют у Волги по берегу, а зимовища у них около Астарахани, и им, не приложась ко государю нашему, как пробыти? И они кочюют врозни, ино одною неделею всех их государя нашего люди поемлют» (ПДПЛ, т. 2, с. 450). Однако на самом деле подчинение нижней Волги власти царя было далеко не закончено. И разумеется, хвастливые заявления о полной покорности Ногайской Орды Ивану IV совершенно не соответствовали истине[212].
«Нугай кыргыны» (Ногайская бойня) — разгром Али б. Юсуфа у Перекопа зимой 1548/49 г. — полностью расстроил отношения Ногайской Орды с Крымом. С одной стороны, ногаи горели жаждой мести, но с другой — получив сокрушительный отпор, опасались задевать Бахчисарай. Они попробовали было найти поддержку у царя Ивана. Тот изъявлял солидарность, соболезновал потерям и предлагал мирзам повторить поход «сею зимою» (1549/50 г.), обещая направить свое войско будущим летом (Посольские 1995, с. 289, 291, 298–300). Но от повторного риска мирзы отказались, да и сомневались в искренности царских намерений в период разгорающейся Казанской войны. Они были правы: Иван Васильевич вовсе не собирался начинать боевые действия в южных степях накануне решающей борьбы за Казань. Единственное, чем он реально выразил сочувствие, так это арест в Москве крымского посла и призыв к донским казакам совершить набег на крымские владения (Посольские 1995, с. 285, 291).
Не следует думать, будто при враждебности правителей контакты между двумя Юртами абсолютно прекратились. От того же, 1549 г. сохранилось известие, что сын аталыка (дядьки-воспитателя) Юсуфа уехал в Крым «грамоте учитися» (Посольские 1995, с. 309); наверняка продолжалась торговля. Но в целом, конечно, связи ослабли.
Кардинальная перемена в ногайско-крымских отношениях наметилась с начала 1551 г. Умершего хана Сахиб-Гирея сменил Девлет-Гирей б. Мубарек-Гирей б. Менгли-Гирей. «Тот недруг от сего прелестного света отшел», — писал о Сахиб-Гирее бий Юсуф и добавлял, что его преемник «мирен с нами»; «крымсково первово царя не стало, а на его место инои царь учинился, и тот царь с нами в дружбе и в братстве учинился, и послы наши меж нас ходили» (НКС, д. 4, л. 9 об., 75–75 об.). Вскоре Девлет-Гирей сделал широкий жест примирения, освободив из тюрем и отпустив домой воинов Али-мирзы, плененных в Ногайской бойне (НКС, д. 4, л. 2).
Миролюбие хана преследовало глобальные политические цели, о чем свидетельствовало его посольство в Сарайчук, в которое входил и представитель султана. Выше мы рассказывали об этом посольстве. Новый владелец бахчисарайского дворца желал союза с мусульманскими Юртами против России. Крымцы привезли Юсуфу и Исмаилу богатые дары, рассыпались перед ними в похвалах и предложили идею антимосковской коалиции: «Мы… отселе пойдем (на Русь. — В.Т.), а вы бы оттоле пошли» (НКС, д. 4, л. 36, 75 об.). Опытные политики, бий и нурадин крепко задумались, молодые же мирзы с энтузиазмом подхватили затею общего похода (см.: НКС, д. 4, л. 33, 34 об.). Их привлекала в первую очередь не исламская солидарность, а шанс пограбить «украйны». Исмаил, как нам уже известно, решил взять сторону России. Юсуф колебался: его прельщали внимание и личное обращение султана, но и беспокоила смутная перспектива смены давнего политического партнера, русского царя, на владыку ненавистного Крыма. «В пословицах говорят, — делился он сомнениями с Иваном IV, — хотя деи у ково будет тысяча другое, и… их за одново имен, а одново деи недруга за тысячю имен» (НКС, д. 4, л. 75 об.).
Через год Девлет-Гирей обратился к бию с тем же предложением, но тот все не мог решиться на выбор (см.: НКС, д. 4, л. 134). Исмаил уже давно сотрудничал и переписывался с Москвой, а Касим б. Шейх-Мамай, видимо не доверяя разительным переменам в отношении крымцев к ногаям, по-прежнему продолжал считать их врагами (см.: НКС, д. 4, л. 155). Именно в то время османский падишах Сулейман отказался вмешиваться в татарские дела и перепоручил их Девлет-Гирею. Последний, как видим, развернул бурную деятельность. Он не только уговаривал ногайские власти, но снабдил артиллерией астраханского хана Ямгурчи, успешно разворачивая его политику против России. Следовательно, главным организатором антимосковского союза мусульманских государств выступил вовсе не султан, а новый крымский хан[213]. Летом 1552 г. крымское войско обрушилось на русские границы, осадило Тулу, но ногаи так и не сдвинулись с места. Полноценной коалиции не получилось.
Посланцы из Бахчисарая побывали в Сарайчуке и в 1553 г. (ИКС, д. 4, л. 182). Наконец Юсуф — теперь уже напуганный и озлобленный падением Казани — решился было на выступление против России. Но пошел на попятную, столкнувшись с противодействием Исмаила. Исмаил же рьяно подталкивал царя на продолжение экспансии. Он пытался убедить Ивана IV кроме наступления на Астрахань начать войну с Девлет-Гиреем. Царь не отказывался и не соглашался (на первом месте для него теперь стоял Астраханский юрт), но лишь вежливо интересовался деталями: как, по мнению нурадина, «нам над крымским промышляти и как иных себе прибытков (т. е. территориальных приращений. — В.Т.) искати» (ИКС, д. 4, л. 176).
Московские политики посчитали, что раз у мирзы такое воинственное настроение, то пусть он сам и бьется с Гиреем. В феврале 1554 г. Исмаилу было предложено дождаться, когда хан отправится воевать на Кавказ («к Шамахе»), и напасть на него по дороге или же, пока он отсутствует, непосредственно на Крым. Нурадину пытались расписать все выгоды этой авантюры: он разживется, дескать, большим полоном — женщинами и детьми, оставшимися в ханстве, а за ними следом в улусы Исмаила потянется множество народа, отцы и мужья полоненных; таким-то вот путем Крым обезлюдеет, «а царю против тебя стояти будет нелзе» (ИКС, д. 4, л. 222).
Исмаил, разумеется, отверг перспективу воевать с Девлет-Гиреем в одиночку. Осторожность русских в проектах наступления на Крым побудила его изменить тактику по отношению к «Тахтамышеву цареву юрту». Он не просто решил подружиться с ханом, но и предложил ему направить друг к другу на проживание своих сыновей в залог дружбы («детми промеж себя менятца») (ИКС, д. 4, л. 243 об.). Однако начавшаяся Смута надолго отвлекла Исмаила от этих мирных планов.
С середины XVI в. в истории Восточной Европы становится заметным казачество. Казачьи общины и поселения, не говоря уже о бродячих ватагах казаков-изгоев, существовали и раньше — как среди тюрок, так и среди славян (см., например: Хорошкевич 2001, с. 308–312). Но в качестве активной, деятельной и организованной силы они фиксируются впервые в конце 1540-х годов, и именно в ногайско-русской переписке.