Из сообщений Дженкинсона явствует, что новые астраханские власти отнеслись равнодушно, если не сказать злорадно, к разорению и вымиранию ногаев. «Многих из оставшихся в живых русские продали в рабство, а остальных прогнали…» (Дженкинсон 1937, с. 172). Однако нельзя сказать, что Московия хладнокровно наблюдала за заволжской трагедией. В ответ на отчаянные просьбы Исмаила русские посольства везли с собой обозы с зерном и крупой. Правда, крупные поставки происходили только с 1557 г., так как до того положение бия было шатким и существовала опасность его свержения (отчего жалование попало бы в чужие руки) или разграбления припасов по пути мирзами-«казаками». Самую значительную партию «запаса» доставил за Волгу осенью 1557 г. Елизар Мальцов — по 50 четвертей крупы, ржаной муки и толокна, 30 четвертей пшеницы на семена, 50 пудов меду (НКС, д. 5, л. 37). Но этого оказалось слишком мало. Исмаил пенял царю, что просил «хлеба много», а привезенного Елизаром «не достало» для голодных улусов; очередной запрос бий исчислял уже не в пудах и четвертях, а в целых кораблях (каждый — 5 пудов хлеба) (НКС, д. 5, л. 90 об., 91 об.).
К концу 1550-х годов экономика развалилась полностью, деморализованные и растерянные ногаи утратили собственные средства пропитания. По словам Исмаила, Орде приходится жить тем, что посылает царь (НКС, д. 5, л. 120 об.), а тот посылал, как мы видели, мизерное количество продовольствия. Тем не менее, не желая портить отношения с жестоким и воинственным соседом, ногайская верхушка всячески превозносила его подачки, и в конце концов Иван Васильевич поверил в свою роль спасителя кочевой державы. Вспоминая те времена, он писал бию Урусу б. Исмаилу в 1581 г.: «А как почал быть мор и голод в нагаиской Орде, и осталося было немного людей, и наше какое было жалованье и прокормленье и одежею, и запасы к отцу вашему Исмаилю князю… и к вам ко всем — то всем вам ведомо, как отца вашего (в тексте: нашего. — В.Т.) жалованья нагаиская Орда оправилася и исполнена стала всем» (НКС, д. 10, л. 20 об.). Представление о главной роли царя в избавлении ногаев от голода господствовало среди московской бюрократии, и еще в начале XVII в. приказные чиновники не упускали случая напомнить мирзам, как «при Смайле князе в голодное время блаженные памяти государь царь и великий князь Иван Васильевич прокормил их хлебными запасы» (Акты 1915, с. 26).
Другой разновидностью русской помощи, о которой молил Исмаил, была охрана переправ, чтобы обезопаситься от набегов «казаков» и остановить бегство подданных на запад. В 1557–1558 гг. царь распорядился учредить заставы на главных «перевозах» и послал в ставку бия стрелецкий отряд. Но уже в 1559 г. войска ушли из Сарайчука и с переправ. Во-первых, в Москве решили, что бий достаточно овладел ситуацией и способен править самостоятельно; во-вторых, у Москвы появились новые заботы: в 1558 г. началась Ливонская война.
Видя, как скупо и неохотно московский государь выделяет помощь, глава ногаев пытался искать другие источники снабжения. Есть данные от апреля 1558 г. о контактах заволжских ногаев с правителями Северного Кавказа[223]. «Есмя оголодали и излюбивели[224], — писал Исмаил, — потому есмя ходили были, чтоб из гор купити нам хлеба и рыбы, и потому есмя по леду реки Терки и Волги перелезли, что голод изымал» (НКС, д. 5, л. 78 об.) — Едва ли они могли приобрести (выменять) в горах такое количество хлеба и рыбы, чтобы насытить все население Орды. В данном случае речь шла о прокормлении семьи и двора бия.
К рубежу 1550–1560-х годов «заворошня» утихла. И дело заключалось не только в том, что разоренные ногаи обессилели или пресытились набегами. В последние годы правления Исмаила практически все его противники выехали за пределы Ногайской Орды. Это сыграло ему на руку и позволило наконец стабилизировать обстановку в своих владениях. Но изначально он стремился сохранить в подвластных степях как можно больше народу. Русские заставы на переправах, в том числе на главной — астраханской, исправно старались перекрыть ногаям пути через Волгу. Е. Мальцов, досконально изучивший положение, предрекал: «Да толко твоего к Исмаилю береженья не будет, ино, государь, улусом их разоитися», а позже доносил слова Исмаила: «Улусы деи наши мешаютца, в Крым хотят» (НКС, д. 5, л. 85 об., 124).
Исход населения начался, как только царь и астраханские воеводы сняли охрану с переправ. Множество мирз хлынули на правобережье. Ясно, что уходили те, кто находился в оппозиции к бию; меньшая, вероятно, часть прорывалась сквозь улусы сыновей Шейх-Мамая в Казахское ханство (см.: НКС, д. 5, л. 32 об.). Те и другие ненавидели Исмаила и клялись когда-нибудь свергнуть узурпатора-интригана. Тот оказался со всех сторон окруженным врагами и надеялся найти поддержку лишь у соседних монархов. Был шанс добиться расположения султана, но в соответствии с принципами османской северной политики для этого было необходимо мириться с Бахчисараем, куда стекались мирзы-беженцы. Исмаил справедливо опасался, что многочисленные и озлобленные враги замышляют недоброе и вот-вот «на нас приведут царя» Девлет-Гирея (НКС, д. 5, л. 84 об.–85 об.).
Виновниками сосредоточения врагов в Крымском ханстве бий считал русских. Едва переправы лишились стрелецких заслонов, «многие люди и отошли в Крым», — негодовал он, приписывая оголение «перевозов» небрежению астраханского воеводы Ивана Выродкова (НКС, д. 5, л. 99 об.). Ушли в Крым Кошумовичи, пытались это сделать и девять сыновей Ураз-Али. Но и те и другие были ограблены крымцами и оказались в голой степи (Уразлыевы потом вернулись за Волгу).
Однако самым тяжким потрясением для Исмаила оказался отъезд двух его сыновей, Динбая и Кутлугбая (Кулбая), вместе с улусами. Он объяснял это «оманкою» (т. е. ложными уговорами и посулами) их «улусных людей». Кроме того, оба мирзы, возможно, надеялись на родственный прием со стороны хана Девлет-Гирея, которому доводились двоюродными внучатыми племянниками до матери. Если так, то они жестоко просчитались. Динбай и Кутлугбай подверглись разграблению и едва унесли ноги из таврических степей. Последний по пути попал в плен к донским казакам. В конце концов оба вернулись к отцу, приведя с собой из своих многочисленных подданных найманского эля только пятнадцать человек (Летописец 1895, с. 113; ИКС, д. 5, л. 84, 102, 119, 128 об.).
Весной 1558 г. случилось очередное обострение отношений с сыновьями Юсуфа. Войска Исмаила «Юнус мирзу с братьею розгоняли и улусы их поймали, и юнусовы братья ездят в казацех» (ИКС, д. 5, л. 71). Сам Юнус явился в Астрахань, выразив желание поступить на службу к царю Ивану. Тот согласился, и 5 июня 1558 г. мирза прибыл в Москву. Иван Васильевич милостиво принял его, повелев разместить «в Новом городе у Зачатья, на Левонтьеве дворе Сакулина» (НКС, д. 5, л. 71 об.–76). Вслед за тем пришла депеша от Исмаила, в которой тот умолял царя удерживать Юнуса у себя (НКС, д. 5, л. 79 об., 80). Бий, оказывается, испытывал настоящий ужас перед племянником. Е. Мальцов передавал, что он «боитца… ево необычно и з детми», так как «улусные… люди все Юнуса любят и жадают (т. е. ожидают. — В.Т.), видать ли деи Юнуса на Юрте, еще бы деи нагаи собрались отовселе к Юнусу. А опричь деи Юнуса Юрта держати некому, а Смайл деи не юртнои человек[225], хочет один быть, да и тот деи при старости. То… улусных людей слово» (НКС, д. 5, л. 126).
Зная о страхе и ненависти бия к Юнусу, Посольский приказ заготовил для очередного посла в Ногайскую Орду наказ с ответом на возможное, еще не поступавшее предложение Исмаила казнить врага: «Государь наш, господине, без вины никакова человека не убьет, а Юнусовы вины перед ним нет»; заодно Исмаилу адресовалась просьба отпустить из Сарайчука в Москву жен и детей Юнуса (НКС, д. 5, л. 107 об.).
Старший сын Юсуфа не только удостоился благосклонной аудиенции, но и получил высокий ранг. Иван IV «учинил его на государстве, на княжении ногайском, на отца его юрте и на его (Юнуса. — В.Т.) по старине» (Летописец 1895, с. 95; Патриаршая 1904, с. 299). Следовательно, при живом, преданном, зависимом от царя и весьма беспомощном бие Исмаиле, верном союзнике российского монарха, Иван пошел на инвеституру еще одного ногайского правителя (по всей вероятности, в соответствии с привычной практикой посажения вассальных ханов). Правда, Исмаил не подавал заметных поводов Москве для своей замены ни до, ни после этого. А Юнус 10 мая 1561 г. скончался в Москве и был увезен на погребение в Сарайчук. Похоронная процессия была снаряжена с подобающей пышностью за счет казны (Летописец 1895, с. 95; Патриаршая 1906, с. 332). С мнением А. Каппелера, будто Юнус не пользовался в русской столице особым почетом из-за хороших отношений царя с его дядей и противником Исмаилом (Kappeler 1992, р. 98), едва ли можно согласиться. В Москве остались служить его дети Бий-Мухаммед и Ак-Мухаммед; последний позже уехал в Малую Ногайскую Орду[226] (НКС, 1601 г., д. 1, л. 21, 204).
Братья Юнуса продолжали борьбу в степях. На протяжении 1560–1563 гг. царские дипломаты пытались уговорить их, особенно старших — Ибрагима и Эля, прекратить разбойное «казачество» и помириться с бием или же переселиться в российские владения. Наконец, примерно в августе-сентябре 1563 г. двое этих мирз решили вернуться в Ногайскую Орду. Но примирения с убийцей их отца не состоялось. Уже через несколько недель братья снялись с места и двинулись за Волгу, к Малым Ногаям. Исмаил послал за ними войско во главе с сыном Динбаем. После короткой стычки Ибрагим и Эль попали в плен. Продержав их у себя около года, бий передал мирз русскому послу М. Колупаеву, отбывавшему на родину. 24 октября 1564 г. посольство с обоими ногаями прибыло в Москву (НКС, д. 5, л. 127; Патриаршая 1906, с. 371).