Владыка Тавриды не принял заметного участия во второй ногайской Смуте[234]. В основном его роль выражалась в предоставлении кочевий для жителей Ногайской Орды, бежавших от голода и усобиц. Хан был рад пополнению из рядовых степняков, «улусных людей», но очень ревниво и избирательно относился к мирзам[235]. Некоторых он грабил и изгонял из своего Юрта. В целом же Девлет-Гирей и Исмаил смотрели друг на друга как на противников. Ногаи расценивались в Крыму как «давние неприятели» (Книга 1843, с. 202), а их бий в каждой своей шерти царю клялся или воевать с ханом, или хотя бы «быти не в миру» и поддерживать любые антикрымские акции Москвы (НГ, д. 14, л. 1; д. 16, л. 1; PC, д. 591, л. 783).
В то время как Девлет-Гирей предоставлял пушки Юсуфовичам и Ямгурчи, направляя мирз на Астрахань, Исмаил тоже не оставался в долгу. Ногайская Орда при нем продолжала принимать татарскую оппозицию, недовольную режимом в Крыму. В разное время за Волгу бежали ширинский мирза Мамашай б. Агиш, царевич Тохтамыш б. Шейх-Аулиар, замышлявший убийство хана, и др. (Книга 1850, с. 105; Сыроечковский 1940, с. 48). Бий полагал, что против Девлет-Гирея настроены многие аристократы, и писал Ивану IV, что если тот выдаст ногаям казанского Утемиш-Гирея (Александра Сафакиреевича), то они нападут на Крым «и крымские карачеи и князи к нам передадутца, чаем» и посадят в Бахчисарае Утемиша (НКС, д. 4, л. 375).
В конце 1550-х годов активизировались военные действия России против Крыма. В степь на татар не раз выступали отряды князя Д.И. Вишневецкого (Соловьев 1989а, с. 478–481). Кремль понемногу разворачивал экспансию на юг и пытался привлечь в помощники ногайского бия[236]. Включиться в эту кампанию тот смог, лишь утвердившись у власти, только с конца 1550-х годов.
Уже в 1559 г. он послал на Крым своего сына Динбая и племянника Белек-Пулада. Они успешно воевали с татарами, разбили во встречном бою калгу Мухаммед-Гирея и увели за Волгу многочисленные ногайские эли, некогда бежавшие от Смуты (Книга 1850, с. 148; Летописец 1895, с. 134, 137; Патриаршая 1904, с. 322, 324, 326). Вскоре после этого, зимой 1559/60 г., совершили набег «Уразлыевы дети», но мало преуспели: крымцы заперлись за Перекопом, а кочевья крымских ногаев оказались в ту пору «все забиты за Днепр, на Литовскую сторону (Днепра. — В.Т.)» (Летописец 1895, с. 137, 138; Патриаршая 1904, с. 326). Оба похода прошли на удивление бескровно для ногаев. С Крымской стороны Волги безнаказанно пригоняли огромные трофейные табуны и полон. Аппетит у Исмаила разыгрался, он стал выказывать намерение «и зиме, и лете на Крым… войною посылати» (НКС, д. 5, л. 130). Летом 1560 г. он отправил своего сына Уруса с двухтысячным войском в новый набег. Но тот вернулся с полпути, потому что был вовремя обнаружен противником и уже не мог рассчитывать на обычную для ногаев внезапность (НКС, д. 5, л. 181, 185, 186 об., 195 об., 196, 198 об.).
Эта неудача не охладила бы бия, если бы не произошли изменения в российской внешней политике. Во-первых, Иван IV начал в 1558 г. Ливонскую войну, продолжительную и разорительную, и надолго отошел от крымских дел; во-вторых, ужесточились конфликты ногаев с астраханскими воеводами. Неожиданно оставшись без активной помощи своего главного союзника, Исмаил начал нащупывать почву для замирения с Бахчисараем. Кремлевский двор тут же заверил его в своем расположении, неугодный мирзам воевода И.Выродков был смещен (см. выше) — и Исмаил отказался от своих планов: в конце жизни, в 1563 г., он по-прежнему считал Девлет-Гирея одним из двух своих главных врагов (наряду с Гази б. Ураком) и просил для борьбы с ним пороху, пушек и пушкарей (ИКС, д. 5, л. 169, 169 об.; д. 6, л. 235).
Смута вызвала массовый исход ногаев на запад. Сохранилась информация о перекочевке в причерноморские степи целых элей. Исмаил неоднократно сетовал, что его народ «утекает» во владения крымского хана, обвиняя в этом астраханских воевод, которые небрежно охраняют переправы (ИКС, д. 5, л. 87 об., 88, 91). Однако на территории Юрта Гиреев пришельцам не удавалось обосноваться немедленно. Многие из них пытались пробиться еще дальше — на польские земли. В.Е. Сыроечковский объяснял это тем, что «они не могли сразу найти места» для поселения и кочевания (Сыроечковский 1940, с. 61).
Однако из источников явствует, что на Крым обрушились те же засуха и голод, которые потрясли экономику Ногайской Орды. Уже Исмаил пытался отговаривать недовольных соотечественников от ухода в Крым ссылками на неурожай в Крыму и, стало быть, невозможность прокормиться там (Жирмунский 1974, с. 474, 475). Та же причина названа в наказе русскому послу к королю Сигизмунду-Августу в апреле 1560 г. На сообщение польской стороны о том, будто «нагаи многие ныне пришли из Крыма служити королю», следовало реагировать следующим образом: «Ведаем, что голодные люди немногие пришли на вашу землю от нужи, царь (крымский. — В.Т.) их пограбил, и они из Крыму розошлися по многим землям» (ПДПЛ, т. 2, с. 616)[237].
Со временем выходцы из-за Волги освоились в Причерноморье и разместились на территории Дикого поля. Население Крымского ханства резко увеличилось за счет них. Уже в конце 1559 г. польский монарх называл ногаев подданными Девлет-Гирея, наряду с крымцами и белгородцами (Книга 1843, с. 169). Предводителем их на новом месте жительства стал вельможа из крымских мангытов Дивей б. Хасан из клана Мансур-улы. Он пользовался значительным влиянием при дворе, имел кочевья на севере Юрта и был весьма воинственным и агрессивным. Не раз он возглавлял набеги на русские «украйны» (см., например: КК, д. 10, л. 126; д. 11, л. 299; Патриаршая 1906, с. 321). Именно к улусам мангытского мирзы Дивея присоединялись единоплеменные с ним ногаи. Вероятно, как раз их приток и увеличил его авторитет в ханстве. Приблизительно в мае 1563 г. Девлет-Гирей назначил Дивея мангытским карачи-беком, а за его сына Арсланая выдал свою дочь (КК, д. 11, л. 299 об.). С тех пор Дивей-бек надолго стал еще и формальным, а не только фактическим главой крымских мангытов и постоянно вливающихся в их среду заволжских ногаев.
Заселение ногаями приволжских пространств Крымской стороны неминуемо приводило к активизации их контактов с донским казачеством. В конце 1550-х — начале 1560-х годов эти контакты были, очевидно, по большей части мирными, так как жалоб мирз на донцов в эти годы не отмечено. Основные экономические и военные устремления казаков были направлены на Азов и Крым; нищие кочевые переселенцы не представляли для них интереса. Наоборот, иногда они объединялись для нападения на крымские владения и борьбы с Гази б. Ураком (НКС, д. 5, л. 210; Лызлов 1787. с. 60).
Гораздо большее беспокойство в то время доставляли заволжским кочевникам казаки волжские, что селились в укромных местах Самарской Луки, низовьев Самары и Большого Иргиза (История 1987, с. 35). Упоминание о разбоях казачьих ватаг на Волге содержится в наказе послу к Исмаилу — М. Бровцыну (февраль 1554 г.). Царь извещает бия, что казаков, которые грабили ногайских торговцев, велено казнить в присутствии Исмаиловых послов; так же он обещает поступать и впредь; оставшихся на Волге разбойников Иван Васильевич намерен истребить, «как лед пройдет» (чтобы выслать против них рать на судах) (НКС, д. 4, л. 209 об.).
Хотя в более ранних документах нет прямых указаний на существование казачьих волжских общин, косвенные данные о них отыскать можно. Мирза Кель-Мухаммед б. Алчагир в 1538 г. жаловался царю, что за последние годы казаки трижды грабили его улусников. Иван IV отвечал: «И вам гораздо ведомо: лихих где нет? На поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а и наших украин казаки, с ними ж смешався, ходят. И те люди как вам тати, так нам тати и розбоиники. И на лихо их нихто не учит, а учинив которое лихо, розъезжаются по своим землям» (Посольские 1995, с. 230, 231). Здесь названы обитатели разных регионов Дешт-и Кипчака, но только не волжане. Однако кочевья Кель-Мухаммеда, мирзы правого крыла, находились в Поволжье, и можно догадываться, что они подвергались атакам как раз тех казаков, которые орудовали на берегах Волги (но пока не селились постоянно, судя по словам Ивана IV).
Ко времени завоевания Астраханского ханства волжские казаки представляли собой уже достаточно организованную силу, которую стремилось использовать русское правительство. Им поручали нападать на Юсуфовичей, при этом советуя Исмаилу отвести свои улусы подальше, чтобы не провоцировать лихих молодцов на разорение их. Атаман Ляпун Филимонов участвовал со своими бойцами в сентябрьском походе воевод на Хаджи-Тархан в 1556 г. (НКС, д. 4, л. 70, 70 об.; Соловьев 1989а, с. 472). В следующем году он был поставлен стеречь Переволоку, «чтоб казаки не воровали и на нагайские улусы не приходили», но вскоре был убит теми, от кого охранял переправу (НКС, д. 5, л. 4, 4 об.; Патриаршая 1904, с. 283). Однако чаще волжане служили источником раздражения и беспокойства для кочевников. Тот же Ляпун уводил в полон «улусных людей» (НКС, д. 4, л. 380; д. 5, л. 33). Царь грозил расправиться с налетчиками, но до практических действий руки у него пока не доходили (НКС, д. 5, л. 37 об.).
Непросто выстраивались отношения Ногайской Орды с народами и государственными образованиями Кавказа. Связи не прекращались; даже в разгар Смуты «из многих мест с ними (ногаями. — В.Т.) ссылались: из Шевкал и из Шамахи, из Дерчни[238]…» (Книга 1850, с. 109). Такие ссылки диктовались прежде всего хозяйственными потребностями, обменом. Функционирование торговых маршрутов было особенно актуальным в период великого голода в Орде, и сам бий был вынужден отправляться в дальний путь, чтобы в горах к югу от Терека «купити… хлеба и рыбы» (НКС, д. 5, л. 78 об.).