улу ногай (см., например: НКС, 1615 г., д. 4, л. 9, 18; 1631 г., д. 1, л. 69; 1644 г., д. 2, л. 16, 19).
Терминологическое оформление названия Большой Ногайской Орды традиционно связывается в литературе с политическим расколом ногайского общества во время второй Смуты. Появилась, дескать, Малая Орда Гази б. Урака и соответственно Большая Орда Исмаила и его преемников. Да и сами мангытские мирзы в XVII в. связывали образование последней с бием-узурпатором: «А от Исмаиля князя пошли Болшово Нагаю мурзы» (НГ, д. 32, л. 24). Однако мы располагаем данными о гораздо более раннем употреблении интересующего нас понятия. 23 ноября 1537 г. из Крыма в Москву доставили донесение посла Б. Квашнина, в котором, в частности, говорилось: «А Болшая… Ногайская Орда вся кочюет по той стороне Волги на Ординскои стороне» (КК, д. 8, л. 413). Стало быть, выражение появилось задолго до откочевки мирзы Гази и никак не связано с Малыми Ногаями. Полагаю, что и в документе 1537 г. и позднее под «Большой Ордой» понимались территория и население, находившиеся под властью верховного правителя-бия, в сфере его «великого княжения» (улу бийлик). Государь заволжских степей воспринимался как обладатель наиболее авторитетного ранга; такое убеждение промелькнуло в летописном известии о смерти 10 мая 1561 г. в Москве Юнуса б. Юсуфа, который в свое время «на нагайском на княженье на болшом был» (Летописец 1895, с. 147).
Это «большое княженье» после смерти Исмаила закрепилось за его семьей. Бий имел многочисленное и в общем дружное потомство. В народной памяти остались прежде всего два сына Исмаила, Урус и Ураз-Мухаммед (Урмамет), с которыми связаны драматические события начала распада Ногайской Орды (Ахметзянов М. 1991а, с. 84)[241]. Ногайский родословец 1638 г. приводит следующие имена: Мамбет (Мухаммед), Тина[хмат] (Дин-Ахмед), Урус, Тинбай (Динбай), Кутлубай, Канбай (Ханбай) и Янбай (Джанбай) (НГ, д. 32, л. 24). После кончины в 1562 г. старшего сына, нурадина и предполагавшегося «престолонаследника» Мухаммеда, и сам Исмаил, и его семья исчисляли мужское потомство в шесть человек «болших», «старых» (старших), «кои в саадацех ездим» (т. е. возмужали) (НКС, д. 6, л. 207, 216 об., 232 об.): второй сын — Дин-Ахмед, затем по старшинству — Урус, Динбай, Кутлугбай, Ханбай и Джанбай. Кроме того, имелись дочери и несколько малолетних сыновей. Известно, что в последний год жизни Исмаила в семье родились Ибрагим, Курбан-Али и Бий-Кутлуг (Бикулый) (НКС, д. 6, л. 216, 219 об.). Как говорилось в предыдущей главе, со смертью Мухаммеда первым в очереди на «большое княженье» оказался мирза Дин-Ахмед.
Преемник Исмаила не удостоился ни единого упоминания в преданиях или сказаниях ногайцев и соседних народов. Его правление выдалось относительно спокойным, и Дин-Ахмед выглядел менее ярко по сравнению с его авантюрным отцом и отважным, вспыльчивым братом Урусом, будущим бием. Неброский политический облик Дин-Ахмеда породил единодушные уничижительные оценки его в литературе. Историки считали его человеком слабым, бесхарактерным, неавторитетным, невлиятельным, неэнергичным и непредприимчивым; Г.И. Перетяткович и П.Х. Хлебников уподобляли его Юсуфу, почему-то считая и того столь же блеклой личностью (Перетяткович 1877, с. 291, 299; Садиков 1947, с. 134; Хлебников 1907, с. 71; Ischboldin 1973, р. 143).
В самом деле, Дин-Ахмед не отличался воинственностью и склонностью к хитроумным политическим комбинациям. Но едва ли это можно ставить ему в упрек и считать недостатком. Разоренная усобицами и стихийными бедствиями, Ногайская Орда нуждалась как раз в стабильности, в спокойном и выдержанном правителе. Как после первой Смуты Саид-Ахмед, Шейх-Мамай и Юсуф смогли восстановить мощь державы, так и в 1560–1570-х годах глава ногаев сумел обеспечить своим соотечественникам относительно мирную и сытую жизнь. При Дин-Ахмеде была заложена основа позднейшего военного и политического усиления Ногайской Орды под началом Уруса.
Тесная зависимость ногаев от русских властей в XVII в. порой побуждает исследователей искать царскую гегемонию в заволжских кочевьях еще в третьей четверти предшествовавшего столетия. Уже с первым своим посольством Дин-Ахмед передавал Ивану Грозному предсмертную волю отца, который завещал будущему бию соблюдать верность договорам («правде») с Россией и якобы просил, чтобы царь простил проступки мирз, «учинил их тебе (Ивану IV. — В.Т.) холопством, кому на котором улусе велишь быть, то положился на тебе. И о всем о том велел им (сыновьям. — В.Т.) смотрити на тебя и слушати во всем»; кроме того, умирая, Исмаил просил Москву беречь ногаев от всяческих недругов (НКС, д. 6, л. 207, 207 об.).
Однако в письмах нового бия и в речах его посланников вовсе не заметно стремления к столь всеобъемлющему «холопству»; тем более ни разу не заходил разговор о том, чтобы передоверить московскому государю распределение улусов — принципиальнейшую функцию кочевого владыки. На деле Дин-Ахмед держался довольно независимо уже с самого начала.
Этому способствовало и переплетение семейных уз. Дин-Ахмед взял в жены кабардинку Малхуруб, дочь князя Темрюка и сестру московской царицы Марии (Гошаней). В определенной мере породнение помогло смягчить образ далекого и беспощадного (началась опричнина!) «Белого падишаха» в глазах ногаев. Тем более что Мария Темрюковна являлась его единственной супругой, а Малхуруб — только одной из четырех насельниц бийского гарема (старшей женой считалась Хандаза, дочь бия Саид-Ахмеда б. Мусы, за ней по рангу шла некая Хантай — НКС, д. 7, л. 40). Хотя Дин-Ахмед рассматривал родство жен как «пособство… неотступлению нашему», но одновременно видел в нем и взаимное «племянство» (НКС, д. 6, л. 233 об.; д. 7, л. 35), как бы ставя себя вровень с Иваном IV.
Соответственно глава Орды стремился поднять и свой статус в глазах русского «коллеги». Он просил чтить его, бия, «свыше отца моего», поскольку «слуг у меня много, потому что отца моего слуги оста-лися у меня, и Магмет мирзины (Мухаммеда б. Исмаила. — В.Т.) слуги у меня же, и мои (собственные. — В.Т.) слуги у меня же» (НКС, д. 7, л. 35 об.). В Кремле и Александровской слободе не видели причин отличать преемника Исмаила каким-то особым образом и продолжали направлять миссии в Сарайчук в соответствии с установившимися к тому времени нормами отношений. Игнорирование статусных притязаний бия натолкнулось на его жесткую реакцию. Уже летом 1565 г. он требовал от царского посла М. Сунбулова «задалеко соити с коня», а сам слушал речь от имени государя, оставаясь в седле; в степной ставке был избит служилый татарин из сунбуловской свиты, а у самого посла Дин-Ахмед отнял шатер. Другой посол, В. Вышеславцев, тогда же лишился шатра по произволу «княгини» Малхуруб (ИКС, д. 7, л. 130 об.).
Как видим, настрой Дин-Ахмеда был далек от слепой покорности Москве (и, стало быть, от буквального выполнения отцовского завета), и бий проявлял весьма твердые намерения утвердить себя как самостоятельного сюзерена, в том числе в отношениях с самым могучим и грозным соседом. Конечно, о каком-то конфликте с русскими он не помышлял, но и находиться в тени православного монарха не собирался. Притязания на равенство с царем оставались в его сознании до конца его правления, и в 1577 г. выразились в предложении направить ему огромное жалованье — в пятнадцать тысяч алтын, т. е. около четырехсот пятидесяти рублей (ИКС, д. 8, л. 40 об.), причем если сам бий обосновывал этот запрос необходимостью пресечь вражеские сплетни об охлаждении Ивана Васильевича к нему, то прямой и резкий Урус в синхронной грамоте требовал уже сорок тысяч алтын, называя в качестве причины не посрамление врагов, а данническую традицию: столько же, дескать, платили в старину золотоордынский хан Тимур-Кутлуг Нур ад-Дину и казанский хан Исмаилу (ИКС, д. 7, л. 51). Ясно, что русское правительство не обратило внимания на подобные аппетиты мангытской верхушки, но стремление к возрождению былого величия и мощи Ногайской Орды при Дин-Ахмеде просматривается явно.
В период правления Дин-Ахмеда (1563–1578) нурадином был Урус б. Исмаил; кековатами являлись Хасанак б. Хаджи-Мухаммед, затем Ак б. Шейх-Мамай; наместничество над Башкирией продолжал осуществлять Динбай б. Исмаил[242].
Правой рукой и преданным соратником бия на протяжении почти всех пятнадцати лет был Урус. Он не единожды подчеркивал свою лояльность к старшему брату и готовность подчиняться ему («слово и душа у нас одна»). Прочная солидарность бия и нурадина, несомненно, служила дополнительным средством сплочения аристократии.
Однако полного единства знати и «улусных людей» она не смогла обеспечить. Кочевники Урусовых улусов осмеливались совершать набеги на российские владения без ведома своего патрона (НКС, д. 8, л. 5). Да и Дин-Ахмед ревниво следил за ростом влияния брата и иногда укорял Ивана IV в «сверстании» (уравнении) двух главных ногайских иерархов, в более щедром оделении детей Уруса по сравнению с Динахмедовыми (НКС, д. 8, л. 5).
Одним из главных достижений внутренней дипломатии наследников Исмаила было примирение их с Шихмамаевичами, которые, столкнувшись с угрозой казахских и калмыцких набегов, решили вернуться в подданство улубию, и в 1577 г. последний писал, что «Шихмамаевых княжих детей четырнадцать сынов (т. е. потомков. — В.Т.) в службу поспели… А они все… мне прямят» (НКС, д. 8, л. 38 об.–39). Старший из живших в то время сыновей Шейх-Мамая, Ак, просил царя уравнять его в размере жалованья и ранге послов с Дин-Ахмедом и Урусом (НКС, д. 8, л. 56). К концу бийства иерархия выстроилась так: Дин-Ахмед, Урус, Ак, Бек б. Шейх-Мамай, Динбай, Ханбай б. Исмаил, Саид-Ахмед б. Мухаммед б. Исмаил, его младший брат, Кучук, старший сын Дин-Ахмеда, Ураз-Мухаммед, старший сын Уруса, Хан (НКС, д. 8, л. 31 об.). Большое потомство Исмаила уже начинало ветвиться, и бий то и дело уточнял (по поводу размеров царского жалованья), какой мирза какому «сверстен». Так, в 1576 г. башкирский наместник Динбай был объявлен равным по рангу бию и нурадину, первенец бия Ураз-Мухаммед — нурадину Урусу, второй сын бия, Дин-Мухаммед, — Хану б. Урусу (БГК, д. 137, л. 356, 358 об., 359). Не все, конечно, оказывались довольными своим местом в этой пирамиде. Ханбай б. Исмаил, к примеру, считал себя обойденным братом Динбаем и племянником Ураз-Мухаммедом и делился с царем своей досадой (НКС, д. 8, л. 13).