Тем не менее в конце жизни Дин-Ахмеда в отношениях его с нурадином появилась трещина. В августе 1578 г. послы уже нового бия, Уруса, рассказывали боярам: «…как… Тинехмат князь жив был, и была… у Тинехмата князя с Урус мирзою рознь, что ево Тинехмат князь не пущал кочевати к Волге», Яику и Эмбе. Урус, обидевшись, уже подумывал о ссылках с крымским ханом и с султаном, но тут бий заболел и, чувствуя приближение смертного часа, помирился с братом (НКС, д. 8, л. 226 об., 227). В известных мне источниках не содержится иного повода для ссоры, кроме незаслуженно высокого статуса Саид-Ахмеда и Кучука. Обнаружив в своем правом крыле двух богатых и самодовольных мирз, объявивших себя равными Урусу, нурадин вознегодовал и, очевидно, решил демонстративно откочевать на восток, за Яик. Дин-Ахмед не позволил, потому что восточные степи были закреплены за другими мирзами. Тогда Урус и принялся налаживать связи с Бахчисараем и Стамбулом, но тут умирающий бий призвал его к себе.
Дин-Ахмед скончался в начале мая 1578 г. («за неделю до Николина дня вешнего», по донесению гонца — НКС, д. 8, л. 210 об.). На съезде мирз бием был провозглашен Урус. В определенном смысле его право на «большое княженье» было небесспорным. Исмаил намеревался передать бийство сыну Мухаммеду; тот умер, оставив старшего сына — амбициозного Саид-Ахмеда. После Исмаила высший ранг достался следующему по старшинству брату Мухаммеда, Дин-Ахмеду. Тот был дружен со следующим братом, У русом, которого сделал нурадином, и умер, оставив старшего сына, Ураз-Мухаммеда. И вот, минуя череду претендентов, Урус в 1578 г. сумел встать во главе Больших Ногаев.
Эту свою удачу он оценивал очень высоко и постоянно стремился подчеркнуть значимость своего положения. Правда, в отличие, например, от Юсуфа, он обычно не прибегал к вычурной титулатуре, но зато твердо настаивал на статусе независимого сюзерена: как и при Дин-Ахмеде, в источниках не содержится ни единого намека на существование какого-нибудь марионеточного хана в Сарайчуке. Уже в первом своем послании Ивану IV в качестве бия он рекомендуется как «мангытцкий государь» (ИКС, д. 8, л. 230 об.). Урус считал себя владыкой всех пространств Дешт-и Кипчака, собранных в Мангытский юрт его предками: «А которые улусы отец мои и брат собрали, и те в моих руках. А отца моего юрт Волга и Я[ик], и Емъ в моих же руках» (НКС, д. 9, л. 25).
На нурадинство назначили Динбая б. Исмаила; около 1584 г. его заменил Саид-Ахмед, который до того унаследовал от Динбая наместничество над башкирами. Кековатом остался Ак б. Шейх-Мамай, ас 1581 г. этот пост занял его брат Бек. Приблизительно с 1584 г. у ногаев появилась новая административная должность — тайбуги, ее занял Ураз-Мухаммед б. Дин-Ахмед (см. ниже).
Еще при жизни Дин-Ахмеда в Большой Ногайской Орде сложилась четкая иерархия сильнейших мирз, достойных, в глазах русских политиков, особого почета и внимания. В марте 1578 г. Иван IV написал Беку б. Шейх-Мамаю, что, в отличие от прежних времен, когда «в Нагаи» направлялись только два посла — сына боярских — к бию и к нурадину (к прочим мирзам — служилые татары-гонцы), теперь ездят восемь боярских детей: к бию Дин-Ахмеду, нурадину Урусу, Аку и Беку Шихмамаевым, Динбаю и Ханбаю Исмаиловым, Саид-Ахмеду и Кучуку Мухаммедовым, Ураз-Мухаммеду б. Дин-Ахмеду и Хану б. Урусу (НКС, д. 8, л. 127 об.) (Шихмамаевичи и Мухаммедовичи принимали по одному царскому послу на всех мирз своей патронимии).
Такая же иерархическая последовательность сохранялась в начале правления Уруса. В ноябре того же года он просил жаловать подарками и деньгами свою «братью» (Динбая и Ханбая), пятнадцать «Шихмамаевых детей» во главе с Аком и Беком, Саид-Ахмеда, Ураз-Мухаммеда, своего сына Хана и, кроме того, Дин-Мухаммеда б. Дин-Ахмеда, Байтерека б. Дин-Ахмеда и Саидахмедова брата Кучука (НКС, д. 8, л. 232 об., 233, 367–368). Русские четко осознавали иерархию, и грамоты последовательно направлялись мирзам именно в этом порядке. Сами мирзы тоже знали свои места и при перечислении родичей придерживались той же последовательности имен (см., например: НКС, д. 8, л. 243). Кроме того, Урусу были близки («они как мои дети») «Шигимовы княжие дети» Ай и Ак, что берегли кочевья бия от вражеских набегов с юго-запада (НКС, д. 8, л. 234).
Потомки Исмаила были пока слишком тесно связаны между собой, чтобы решиться на какие-то открытые столкновения друг с другом. После смерти Дин-Ахмеда четверо его детей, включая будущих биев Дин-Мухаммеда и Иштерека (но исключая взрослого к тому времени Ураз-Мухаммеда), перешли в семью своего дяди Динбая и воспитывались там вместе с его собственными восемью сыновьями и десятью дочерьми (НКС, д. 9, л. 92 об.). Преданный Урусу Ханбай б. Исмаил клялся, что он и Динбаю так же «правды делает» (НКС, д. 9, л. 38, 97). Тем не менее зерна очередного раздора и династической смуты уже вызревали.
О внутренней истории Больших Ногаев времени правления Уруса сохранились чрезвычайно лаконичные сведения. Одно из них относится к октябрю 1579 г. В ответ на расспросы дьяка А.Я. Щелкалова в Посольском приказе, по какой причине бий задерживает у себя русское посольство, представители Уруса отвечали, что он-де дожидается своего посольства из Москвы[247] и вдобавок «се меж его улуса смута была и рознь» (НКС, д. 9, л. 90 об.). Что это за «смута и рознь», больше нигде не уточняется. Однако по некоторым данным более поздних документов можно полагать, что она была связана со старшим сыном покойного Дин-Ахмеда, Ураз-Мухаммедом.
Урус и большинство мирз в то время начали ужесточать политику по отношению к России, боясь окончательного закабаления ногаев царем. В русле этой стратегии предпринимались дипломатические демарши вроде задержки посольств. Ураз-Мухаммед не разделял антимосковских настроений. В частности, в 1579 г. он «дяди (Уруса. — В.Т.) и братьи не послушал да сына боярского твоего (Ивана IV. — В.Т.) отпустил… Дяди и братьи не послушал, тебя почтил» (НКС, д. 9, л. 41–41 об.).
Видимо, этот эпизод и привел к напряженности и «розни» в ногайских улусах. Выходило, что из высших мирз один Ураз-Мухаммед согласился соблюдать прежние шерти и лояльность к царю, который высоко оценил такой шаг, пообещав отличить его соответствующим жалованьем (НКС, д. 9, л. 62 об., 63). Когда недоразумение с задержкой московских послов выяснилось и дипломатические контакты восстановились, Ураз-Мухаммед, как облеченный особым расположением русского монарха, поднялся на несколько иерархических ступеней выше. В перечнях мирз 1581 г. в письмах Ивана Васильевича Урусу и в боярском приговоре о росписи «жалованья» он помещен сразу после Уруса; причем следом за ним поименован его младший брат, Дин-Мухаммед, и лишь затем названы нурадин Динбай, Ханбай, Хан, Саид-Ахмед, Кучук, Бек б. Шейх-Мамай и др. (НКС, д. 10, л. 31 об., 156–159). В одном из посланий царь отзывается о своей переписке как об обращениях «к Урусу князю и к Урмагмед мирзе, и к иным мирзам» (НКС, д. 10, л. 45 об.), возводя Ураз-Мухаммеда, таким образом, на вторую ступень после бия и перед нурадином Динбаем.
Так постепенно стала назревать конфликтная ситуация. При могущественном и авторитетном Урусе появился богатый и поддерживаемый Россией мирза, оттеснивший нурадина и явно претендовавший на исключительное место в Орде. Опасность для единства ногайской державы заключалась не в амбициях Ураз-Мухаммеда, а в перспективе очередного раскола мирз на противоборствующие группировки. В той обстановке лидерами таких группировок логично становились Урус и Ураз-Мухаммед.
О своей приверженности бию заявил Ханбай б. Исмаил; в 1581 г. вместе с Урусом кочевали также братья Мухаммедовичи (НКС, д. 8, л. 244; д. 10, л. 50). Они уже давно жили на волжских берегах, и Саид-Ахмед надеялся когда-нибудь заполучить нурадинский пост (он откровенно признавался: «И толко Тинбаи мирза на Волге не будет, и яз в нурадыно место стою на Волге, а от Волги не иду» — НКС, д. 8, л. 251).
Положение Динбая было непрочным. Большим авторитетом он, очевидно, не пользовался и удерживал вокруг себя сторонников лишь выплатами из тех средств, что доставались ему в соответствии с должностью. «А которые братья мои кочюют по Волге со мною, — делился он с царем, — яз их держу твоим жалованьем, и толко твое жалованье не будет, и они от меня хотят отоити в Крым» (НКС, д. 9, л. 93–93 об.).
Сразу после «вокняжения» Уруса Ураз-Мухаммед сообщил царю, что все дети Дин-Ахмеда, «болшие и малые, будем в твоей воли и в холопстве» (НКС, д. 8, л. 379). Искренность этих намерений вскоре подверглась проверке во время инцидента с задержанием русских послов Урусом и Динбаем. Ураз-Мухаммед не только с честью принял и с честью же отпустил восвояси побывавшего у него боярского сына, но и объявил о своем несогласии с политикой бия: «Яз… не в Уруса — от государя (Ивана IV. — В.Т.) и до смерти отстати не хочю» (НКС, д. 9, л. 158 об.).
В ту пору подобный шаг мог расцениваться как акт личного мужества, ведь мирза оказывался в оппозиции не только законному и властному бию, но в его лице всей официальной политике Ногайской Орды — и значит, всей Орде. Взбешенный загадочным исчезновением своего посольства на Руси, Урус собрался было поднять в поход всех Больших Ногаев, и практически все мирзы были готовы подчиниться. «И мне… одному как против Орды стояти?!» — риторически вопрошал Ураз-Мухаммед, обращаясь к царю (НКС, д. 9, л. 159).
Тем не менее его риск оказался оправданным, и плоды промосковской ориентации начали сказываться довольно быстро. Летом 1580 г. вернулся из России один из «пропавших» послов, Джан-Тимур, который попытался убедить Уруса в отсутствии враждебных намерений у русской стороны. Не преуспев в этом, Джан-Тимур со своей семьей и улусом откочевал в удел Ураз-Мухаммеда: «Ныне правде Урмагмет мирзе учну служили, [потому] что он от государя неотступен» (НКС, д. 9, л. 161, 161 об.). Начался постепенный приток ногаев, стремившихся к сытой и спокойной жизни, в поволжские кочевья.