Убедившись в нежелании Ивана IV видеть в нем равноправного партнера, Урус решился на свертывание отношений с Россией и нагнетание враждебности. Он не посмел применить карательные меры против промосковски настроенных мирз (впрочем, он и не располагал средствами для этого), но пробовал расколоть их группировку, переманив от них подданных и союзников. «Урус князь и Тинбаи мирза хотят братью мою меншую и детей моих Оманом от меня… отвести», — тут же донес Ураз-Мухаммед (НКС, д. 9, л. 166). В вестях от него в 1580 г. сообщалось также, будто бий и нурадин начали налаживать связи с Крымом с целью совместных действий против Московского царства (НКС, д. 9, л. 159, 167). Уже летом 1580 г. ногайские отряды вместе с Малыми Ногаями и крымскими ногаями (дивеевцами) совершили ряд нападений на «украйны» (НКС, д. 9, л. 170)[252]. Интриги Уруса распространялись и на Среднее Поволжье, где он в 1580 г. безуспешно пытался поднять на царя черемисов (см.: Зимин 1986, с. 84; НКС, д. 9, л. 153; Новосельский 1948а, с. 243).
Такой резкий поворот в политике Уруса вызывал и резкое противодействие русских, в том числе в отношении к ногайским посольствам. Их стали откровенно бесчестить, а одно «мало не побили насмерть» (ТД, д. 2, л. 405), что еще больше выводило из себя Уруса. Увещевания мирз — приверженцев союза с царем тонули в хоре голосов сторонников Уруса. Выше приводились данные о том, что доводы Саид-Ахмеда насчет важности государева «жалованья» для Орды остановили бия от набега на Алатырь и Темников. «Улусные лучшие люди» (незнатные богатые ногаи) доверительно делились с заезжими дипломатами своим видением опасности из-за конфликта с Иваном IV: «А толко государь велит казаком у нас Волгу и Самар, и Еик отнята, и нам… всем от казаков пропасти — улусы наши и жон, и детей поемлют, и нам… где ся дети?» (НКС, д. 9, л. 157–157 об.).
Русское правительство не шло на формальный разрыв с Большими Ногаями, но и оставлять безнаказанными набеги и бесчестье послов не собиралось. В феврале 1581 г. в инструкциях очередному послу к Урусу содержалось требование вернуть награбленное имущество и вызволить из рабства служилых татар; в противном случае «государеву послу никак не бывать у Уруса вперед» (НКС, д. 9, л. 200 об.). В мае пришла весть о нападении ногайско-крымских войск на пограничье.
Иван IV, царевич Иван Иванович, бояре и думные дворяне постановили: во-первых, обязать астраханских воевод и волжских казаков встать на путях и переправах, чтобы отбить русский полон у возвращавшихся с Руси отрядов; во-вторых, беглый «из Нагай» полон принимать у себя и назад в улусы не возвращать ни под каким видом; в-третьих, уже отправленное к бию посольство И. Милославского не поворачивать домой с полдороги, но подготовку следующего посольства прекратить; в-четвертых, пригрозить бию и мирзам казачьими рейдами и налетами; в-пятых, потребовать от правителя Больших Ногаев немедленных объяснений. Если таковых не последует, «то будет государю и знатно: Урус князь и все мирзы государю недруги стали и правду во всем порушили. А государю вперед к ним ни послов не посылывать, ни у них послов не имывать — что кому Бог даст». Но при всем том в боярском приговоре содержался призыв к астраханцам и казакам воздерживаться от нападений на кочевников (НКС, д. 10, л. 58об.–60об., 66).
Ждать объяснений от Уруса было делом напрасным. Бий не снизошел до них. Царская немилость распространилась на него и на солидарных с ним мирз.
Степная политика России в тех условиях сфокусировалась на трех принципиальных факторах — строительстве крепостей на востоке, использовании крымского царевича Мурад-Гирея и привлечении военной силы казаков.
Еще Исмаил в середине 1550-х годов просил преградить заставами и крепостями основные ногайские переправы через Волгу (на Переволоке, устьях Самары и Большого Иргиза), чтобы воспрепятствовать бегству народа из Орды и нападениям «казаков»-Юсуфовичей. В ту пору русское правительство предпочло выжидать. Иван Васильевич не отказывался помочь своему союзнику, но и не спешил с практическими действиями. Ситуация, как мы помним, была сложная: Исмаила несколько раз изгоняли из Сарайчука, окончательно он закрепился у власти только к 1559 г., но тут уже царю стало не до охраны ногайских границ, так как началась Ливонская война.
К идее контроля над переправами вернулись во второй половине 1580-х годов, когда начались ногайские набеги. Подданные Уруса шли в походы, форсируя Волгу на тех самых трех «перевозах». Именно там было наконец решено возвести города. В Самарском музее краеведения хранится фотокопия отрывка недатированной грамоты времени Федора Ивановича. В ней некое столичное ведомство (приказ?) требовало сведений, «сколь далече ногаи кочуют от [реки] Самары от того места, в котором месте ныне город станет, и впредь теми людьми мочно ли в городе сидеть (в осаде. — В.Т.)», а также запрашивало роспись (проект) укреплений будущего города (Гурьянов 1986, с. 173).
Осенью 1585 г. князь Г.О. Засекин получил указание возвести крепость в устье Самары. Город был основан в 1586 г. В 1589 г. этот же воевода заложил Царицын на Переволоке — в месте, где ногайские и крымские отряды имели наилучшую возможность соединения для набегов (Перетяткович 1877, с. 284). В 1590 г. возник Саратов — в районе устья Большого Иргиза, или, как иногда говорили ногаи, «на У веке», т. е. в окрестностях развалин золотоордынского города Укек.
Все три укрепленных пункта строились, очевидно, одинаково. Зимой в лесах между Нижним Новгородом и Казанью заготовлялся строевой лес и санным путем свозился на берег Волги. С началом половодья плоты и струги с работниками и будущими гарнизонами спускались по реке к месту закладки города. Основные сооружения (детинец, стены острога, административные здания и часть жилых) строились очень быстро, за полтора-два месяца. Как правило, к середине лета или началу осени городки уже стояли (Дубман 1995, с. 51).
Ногайские переправы оказались надежно запертыми. Урус поначалу был вне себя от ярости. Кроме строительства в Поволжье его возмущало возведение крепостей на Белой Волжке (Уфа) и на нижнем Яике. Именно появление русских и казачьих поселений на исконно ногайских землях (Яик), в башкирском наместничестве и на волжском рубеже заставило его задержать у себя одно из московских посольств (НКС, 1586 г., д. 1, л. 31). Проекты широкого крепостного строительства бий воспринимал как «досадные слова» и задавал царю Федору Ивановичу резонный вопрос: «А теми местами твои отцы и деды владели ли?!» (НКС, 1586 г., д. 8, л. 8). Впоследствии, уже вознамерившись помириться с Россией, он продолжал настаивать на ликвидации новых городов, кроме самого первого из них — Самары.
Конечно, московское правительство не собиралось отступать от планов постепенной восточной экспансии, да и не видело уже в предводителе Больших Ногаев деятеля, с мнением которого следовало считаться в этом вопросе. Однако просто проигнорировать негодование бия тоже не годилось. В переписке с ним и с мирзами посольские дьяки объясняли, что Самара, Уфа и прочие города поставлены как раз в интересах ногаев, дабы беречь их от казачьих нападений; кочевники, дескать, нисколько не будут стеснены таким соседством, они могут беспрепятственно перемещаться со стадами по степям и приходить торговать в эти крепости (НКС, 1586 г., д. 10, л. 12; 1587 г., д. 4, л. 11, 12). Власти Орды были вынуждены смириться и с такой трактовкой, и с самим фактом появления русских форпостов в Дешт-и Кипчаке. Ни решимости, ни сил противостоять этому у мирз не нашлось.
Еще одним средством нажима на Больших Ногаев было отправление в Астрахань Мурад-Гирея б. Мухаммед-Гирея. Изгнанный из Крыма вместе с братьями Саадет-Гиреем и Сафа-Гиреем их дядей, ханом Ислам-Гиреем II, он обратился под покровительство московского царя. Царевичам дозволили поселиться на нижней Волге: Саадету и Сафе в ногайских улусах под Астраханью, а Мураду в самом городе (Соловьев 19896, с. 250, 251). Целью отправления трех султанов на юг было сдерживание воинственного пыла Ислам-Гирей-хана и содействие восстановлению дружественных отношений России с Большими Ногаями (Зимин 1986, с. 141). Последние, обеспокоенные неожиданным соседством татарских династов, наводили справки, и из Москвы мирзам объясняли, что эти Гиреи призваны защищать заволжские кочевья от крымских и османских (?!) вторжений (НКС, 1586 г., д. 10, л. 56).
Мурад-Гирей отбыл из Москвы 8 сентября 1586 г. Он плыл по Волге на судне, и сопровождавшие его дети боярские выказывали ему всяческое почтение. Едва завидев на берегах группы кочевников, они демонстративно принимались салютовать из корабельных пушек в честь крымского аристократа. Астраханский воевода Ф.И. Лобанов-Ростовский тоже расстарался и в честь гостя «велел по набатом и по накром (т. е. в колокола и барабаны. — В.Т.) бити и в сурны играти для царевичева приезду… и для иноземцев велел стреляти ис тритцати из одной пушки». Польщенный царевич не скрывал удивления и радости от столь торжественного приема. «Приезд… вы мои учинили честен перед иноземцы, — восторженно восклицал он, обращаясь к воеводе. — И та слава пойдет во все Орды, что вы из пушек и из оружья велели стреляти!» (НКС, 1586 г., д. 13, л. 25, 28–30, 33, 34).
Главным же смыслом всех этих мероприятий было то, чтобы о встрече Мурад-Гирея узнали в Большой Ногайской Орде. Цель, поставленная перед ним, ясно сформулирована в царской грамоте князю Лобанову-Ростовскому: «Чтобы он (Мурад-Гирей. — В.Т.) со своими братьями Саадетом и Сафой, князем (Малых Ногаев. — В.Т.) Якши-саатом, князем Урусом, мирзами Казыева улуса и заволжских нагаи на наших недругов стоял заодин» (НКС, 1587 г., д. 1, л. 3). Более детально эта установка расшифровывалась в переписке Посольского приказа с промосковскими мирзами. От Мурад-Гирея требовалось убедить Больших Ногаев «от крымсково отстати», а также от Малых Ногаев, если те начнут воевать Россию; вместо этого направить конницу в помощь русским на польскую границу; находиться в поле зрения царевича и астраханских властей и для этого «от Волги прочь не кочевати» (ИКС, 1586 г., д. 13, л. 2, 3; 1587 г., д. 2, л. 24).