Поздней осенью 1594 или 1595 г.[262] воевода Ж.Владимиров и стрелецкий голова С.Образцов повели морем из Астрахани караван судов со строительным материалом и стрельцами. Время было выбрано неудачно. Надвигалась зима, в устье Яика суда вмерзли в лед. Тогдашний бий Больших Ногаев, Ураз-Мухаммед, задумал расправиться с беспомощными русскими: «То… искони вечная земля наша, и дедов наших старые кочевья. А руским… людем хто тое землю дал?!» Большинство мангытских аристократов его поддержало, но против выступил влиятельный мирза Канай б. Динбай. Он не только отговорил съезд знати от нападения на караван, но и взялся помочь русским. В течение трех месяцев, «тысючю верблюдов своих впрягши в телеги», он перевозил людей, имущество, бревна для крепостных стен на берег (НКС, 1619 г., д. 2, л. 99–101, 115, 116). С приходом весны воевода взялся за дело, и Яицкий городок (будущий Уральск) поднялся в бывшей ногайской степи. Недовольный Ураз-Мухаммед в 1596 г. делился с крымским ханом: «Жить… мне от московского немочно. Поставил… на Яике город и кладбища… наши у нас отнял» (КК, д. 21, л. 670).
Другой центр сосредоточения казачества — Тихий Дон — в XVI в. пока не доставлял Большой Ногайской Орде существенных хлопот из-за удаленности. Тем не менее по мере проникновения заволжских кочевников на Крымскую сторону они стали входить во все более тесный контакт с донцами. Что же касается Малых Ногаев, то им, конечно, пришлось столкнуться с казаками Дона раньше. Еще в апреле 1561 г. Иван IV писал Исмаилу, что в ответ на его жалобы насчет казыевских набегов «мы велели з Дону казаком своим над ним (Гази б. Ураком. — В.Т.) промышлять, как уместно» (НКС, д. 5, л. 21 об.).
Следующее по времени упоминание донцов в Ногайских делах относится к 1581 г., когда была составлена шертная запись для Уруса. В ней содержались взаимные обязательства царя и бия «воров волжских и донских казаков, сыскивая, казнити» (НГ, д. 18, л. 2). То же положение содержалось в шертях Уруса, нурадина Саид-Ахмеда и мирз от 1586 г. (НГ, д. 19, л. 1, 2; д. 20, л. 2; НКС, 1586 г., д. 8, л. 15). Однако рассмотренные выше сведения показывают, что основными участниками антиногайского террора за Волгой были казаки волжские, а не донские (последние практически не упоминаются в ногайско-русской переписке по поводу грабежей и разорения Сарайчука).
В то время Большие Ногаи общались с населением Дона все же чаще по поводу вражды с Ногаями Малыми. Донцы нападали на казыевцев как самостоятельно, так и в союзе с заволжскими всадниками. По царским рекомендациям, Больших Ногаев они должны были перевозить через Дон, а Малым преграждать дорогу при их набегах на Русь или мстить за такие набеги (Акты 1891, с. 4; Материалы 1864а, с. 3, 10; СГГД, ч. 2, с. 126). В конце XVI в. на Дону уже скопились значительные людские ресурсы. Там стоял тридцать один городок; еще у казаков было четыре укрепленных поселения на Хопре и три на Медведице (Мининков, Рябов 1984, с. 28).
В целом характер ногайско-казацких отношений колебался между открытой враждебностью и вынужденным нейтралитетом. Как бы ни складывались контакты с отдельными общинами, степняки воспринимали казаков как чуждую силу, обосновавшуюся на их исконных землях. В шертное соглашение, составленное мирзой Ханом б. Урусом в 1590 г. (кажется, последнее, в котором имеется такой пункт), занесено требование к московскому царю «с Волги и с Еика, и с Дону казаков всех свести, чтоб нашим улусам никоторого убытка от них не учинилося» (НГ, д. 21, л. 4–4 об.). Однако подобное было неосуществимо, да и неприемлемо для Москвы.
Отношения Большой Ногайской Орды с мусульманскими государствами к западу от Волги определялись не только представлениями «Эдигу уругу мангытов» о выгоде связей с ними, но и планами соседей воспрепятствовать усилению России в Дешт-и Кипчаке. В 1560-х годах Крымское ханство и османский двор были обеспокоены неожиданным и прочным утверждением русских властей на Волге, особенно после присоединения Астраханского юрта. Несмотря на существенное ослабление Больших Ногаев после Смуты в середине столетия, во всех окрестных государствах их еще воспринимали как грозную и могучую силу, обладателей стремительной и многочисленной конницы. И русские, и крымские, и турецкие дипломаты стремились заполучить бия Дин-Ахмеда с мирзами в союзники. В разной степени всем им удавалось это. Больший успех был обеспечен московским политикам в силу их давних и прочных связей с Ордой. Туркам мешали распространять свое влияние удаленность и малая осведомленность о положении в заволжских кочевьях. Ногайско-крымские отношения были омрачены грузом старинных обид.
Тем не менее, когда в конце 1560-х годов в Стамбуле и Бахчисарае начали разрабатывать планы похода на Астрахань, там учитывали возможность помощи и со стороны ногаев. К этому располагали союзнические настроения некоторых мирз. Последние были в курсе крымских и османских военных приготовлений и не желали оставаться в стороне от решающих событий.
Сведения о событиях в преддверии похода 1569 г. исходят в основном из донесений посла в Турцию И.П. Новосильцева. Он старательно собрал различные вести и слухи о реваншистских проектах «бусур-ман» и добросовестно пересказал их в своем статейном списке. Так, на обратном пути из-за моря на Русь от одного азовского жителя Новосильцев узнал, что «нагайские мурзы присылали из Нагаи послов X Казы-мирзе (Гази б. Ураку, главе Малых Ногаев. — В.Т.) да х крымскому, чтоб они пошли к Асторохани в осень, как лед станет, и мы деи ваших воинских людей прокормим и Астрахань возьмем». Ближайшей осенью хан и Гази готовы, дескать, двинуться к Волге, «а с ними нагаи». Для России же распространяется дезинформация об уходе крымской армии «на литовского» (Записки 1988, с. 218; Путешествия 1954, с. 97, 98).
О том же ногайском посольстве в Бахчисарай рассказывал Новосильцеву русский полоняник в Крыму: «Нагаи присылали х крымскому, чтоб деи он пошел под Асторохань, как лед станет, и приказывали… к нему: мы деи тебя и твоих людей прокормим и Асторохань возмем». Девлет-Гирей согласился и направил своих послов «в Нагаи», причем главным адресатом ногайских предложений были не крымцы, а османы в лице кафинского санджакбея Касима. Именно в Кафу от них «была кличь крымским татаром, чтоб лошеди кормили и готовы были на службу в осень, как лед станет» (ТД, д. 2, л. 47 об.–48 об.). Один из подчиненных санджакбея подтвердил, что «присылал… х Касиму из нагаи Урус мирза да азтороханцы и велели (?! — В.Т.) ему идти к Азторохани, и Азторохань деи возмем… А за кем деи будет Азторохань, и мы (Большие Ногаи. — В.Т.) того ж будем» (Записки 1988, с. 207; Путешествия 1954, с. 85; ТД, д. 2, л. 108).
Таким образом, становится ясно, кто был инициатором военной авантюры с ногайской стороны — нурадин Урус и астраханские ногаи, что жили в полуоседлых становищах вблизи города. Паша Касим ухватился за негаданное пособничество. Он как глава султанской армии, снаряжавшейся в Нижнее Поволжье, послал союзникам жалованье и приказал им приходить под Астрахань со скотом, когда крымско-османская конница приблизится к ней (Бурдей 1962, с. 21).
Российское правительство находилось в курсе замыслов нурадина и загодя приняло превентивные меры. Весной 1568 г. у Уруса побывал посол С. Мальцов с заверениями дружелюбия и благосклонности государя к Большим Ногаям. Подчеркивалось, что политика Москвы по отношению к Крыму и к Малым Ногаям преследует в том числе и их интересы. Осенью 1568 г. была оказана военная помощь против казахского хана Хакк-Назара. При этом на всякий случай были возведены дополнительные укрепления в Астрахани (Бурдей 1962, с. 30). В целом русское правительство могло полагаться на верность бия Дин-Ахмеда шертным договорам. Поэтому в наказе Новосильцеву, составленном перед его отъездом к султану, был заготовлен ответ на возможное утверждение турок, будто «Тинехмат князь и иные мурзы к [Касим-]паше и х крымскому царю присылали послов своих, а государю царю и великому князю учинились непослушны»: «То слово ложное. Тинехмату князю и иным мурзам толко от государя нашего… отстати, и нагаиской Орде всей быти от государя нашего разоренои» (ТД, д. 2, л. 25). И в самом деле, участие Дин-Ахмеда в подготовке астраханской кампании незаметно, чего нельзя сказать о его брате Урусе.
Как известно, поход на Астрахань в 1569 г. закончился бесславно. Турки и крымцы не решились штурмовать город и, постояв лагерем под его стенами, отправились обратно. Во время этой быстротечной авантюры ногаи и приастраханские кочевники, выполняя уговор, «присылали с кормы. А толко б… к туркам они корму не присылали, — рассуждал Иван Новосильцев, — и многим было з голоду у Азторохани померети и не отоити прочь» (Записки 1988, с. 207; Путешествия 1954, с. 85; ТД, д. 2, л. 108 об.). Помощь продовольствием явно шла от нурадина. Дин-Ахмед не только не присоединился к Касим-паше, но и послал своих людей добывать языков. «Тинехматовы татарове» захватили пятерых турок и доставили их воеводам, «дружачи царю московскому». Пленных удалось вернуть лишь после того, как османский военачальник отписал об этом Урусу и тот «у астороханцев тех турок выбаял» (Записки 1988, с. 207; Путешествия 1954, с. 85; ТД, д. 2, л. 108 об.). Но никакого участия в военных действиях Урус не принял, оставив себе функции интенданта армии вторжения.
Впоследствии это позволило ногаям поставить пассивность ему в заслугу: «В прошлых годех, коли з Девлет Киреем царем Касым князь приходил, — писал в 1578 г. Ивану IV мирза Кучук б. Мухаммед, — и яз и дяди мои, болшои Тинехмат князь и Урус князь, оба к ним не пристали, а пошли от них прочь» (ИКС, д. 8, л. 253). По прошествии длительного времени, когда в народной памяти перемешались и имена правителей, и детали событий, потомки ногайских лидеров уже приписывали им избавление Астрахани от нашествия (см. письмо кековата Джан-Мухаммеда б. Дин-Мухаммеда царю Михаилу Федоровичу 1635 г.: «И как услышел то турской ца