С тех пор Дин-Ахмед надолго разочаровался в союзе с крымцами и не желал участвовать в их военных предприятиях. Осенью 1575 г. Девлет-Гирей попытался привлечь его к походу в польско-литовские владения, «и мы де вашу правду тут увидим», т. е. если бий пришлет свои войска (КК, д. 14, д. 274). Бий не прислал. Преемник Девлет-Гирея, Мухаммед-Гирей И, неоднократно направлял за Волгу посольства и пытался возобновить переговоры о сватовстве; Дин-Ахмед оставлял эти обращения без ответа (БГК, д. 137, л. 355; НКС, д. 8, л. 34)[264]. Наконец, когда хан уже успел разочароваться в перспективе налаживания добрососедства с Большими Ногаями, Дин-Ахмед, подавленный усилением казачьего террора, сам заговорил о дружбе. В марте 1578 г. его послы предложили Мухаммед-Гирею вместе с ногаями воевать «украйны» и обменяться в знак союза сыновьями «в заклад». Хан злобно отрезал: «Натаем… верити нечему: что они ни говорят — то лжют!» (КК, д. 15, л. 168 об., 169).
Новый бий, Урус (с 1578 г.), подвергся усиленному пропагандистскому нажиму со стороны Бахчисарая. Крымцам давно была известна отвага и воинственность бывшего нурадина, его готовность к сражениям и прохладное отношение к всестороннему русскому покровительству его родине. Тем не менее и Урус не оправдал надежд крымцев. С годами он успокоился, и прежнее юношеское стремление к подвигам уступило место трезвому расчету. Бий чувствовал угрозу со стороны казаков, которые уже начали селиться на Яике, и поначалу считал единственным средством противодействия им хотя бы видимость дружбы с царем. Поэтому в первых же своих посланиях в Москву он заявил о верности шертным договоренностям, «докуды от тебя лиха не увижу», и о несогласии с многочисленными предложениями крымского монарха воевать с Москвой (ИКС, д. 8, л. 230 об.–231 об.). Хотя, по правде сказать, Гиреев в конце 1570-х годов больше волновали не стычки с русскими, а неудачная война с Ираном. И именно к совместным сражениям с кызылбашами[265] безуспешно пытались они склонить Больших Ногаев (НКС, д. 9, л. 86; Новосельский 1948а, с. 31).
Утверждение «крымский мне недруг» можно расценивать как официальную внешнеполитическую линию ногаев до середины 1580-х годов. В ее русле вели себя и многие мирзы, ориентируясь на своего предводителя. «Брат мои Урус князь к недругу твоему, х крымскому царю, посла не посылает, а я ж потому с крымским царем не говорю», — писал Ивану IV в 1579 г. Ак б. Шейх-Мамай (НКС, д. 9, л. 36 об.).
Вместе с тем истинная картина оказывалась более сложной. Уже в 1578 г., в начале правления Уруса, сами ногаи говорили русским, будто «Урус князь и Тинбаи мурза и все нагаиские мурзы со государем не прямо живут, а сего деи лета в Крыме было нагаиских людей от двух третей ото князя и ото всех мирз» (НКС, д. 8, л. 347 об.). В Москве, конечно, знали об антироссийских настроениях бия и об участии Больших Ногаев в набегах. Урус опасался пока разрыва с царем и оправдывался то самовольными действиями мирз, то разбоями тех ногаев, что мигрировали на Крымскую сторону (НКС, д. 10, л. 5 5 об., 144 об., 145).
Однако отношения с Россией ухудшались, и в начале 1585 г. Урус и нурадин Динбай прислали гонцов к хану Ислам-Гирею с предложениями о дружбе и ссылке «по-прежнему», а также о совместных походах на Россию и Речь Посполиту. Не смущаясь отсутствием логики, они тут же просили хана обратиться к Ивану IV с просьбой утихомирить казаков и повелеть им убраться с Волги и Яика. Хан был рад возобновлению контактов с Ордой и воспринял все эти предложения благосклонно (КК, д. 16, л. 11; ТД, д. 2, л. 404, 405 об.). Через год обе державы скрепили союз женитьбой Ислам-Гирея на дочери Уруса и выплатой последнему богатого калыма (НКС, 1586 г., д. 10, л. 17). Уже велись переговоры об ударе с двух сторон по казыевцам (НКС, 1586 г., д. 1, л. 7, 8), но вскоре верхушке Крымского юрта стало не до ногаев: там разразился очередной династический кризис.
Теряющий свое влияние и территории Урус был вынужден восстановить сотрудничество с Москвой, как мы описывали выше. Он прикочевал для шертования к Астрахани и выдал воеводам и царевичу Мурад-Гирею двух обретавшихся у него посланцев Ислам-Гирея. Этот шаг, с его точки зрения, должен был продемонстрировать царю его решимость к союзу: «А такое дело искони не бывало, что послов выдавати. И то дело яз для тебя зделал. Такова дела ни отец мои Исмаил князь, ни брат мои Тинахамат князь не делывали» (НКС, 1587 г., д. 5, л. 20). После заключения шерти Урус выразил готовность не только не общаться более с Бахчисараем, но и воевать с ним (при этом учредить заставы на Тереке, не пропуская крымскую армию к иранским владениям на Кавказе) (Белокуров 1888, с. 565, 566; НКС, 1586 г., д. 1, л. 10; 1587 г., д. 4, л. 9; ПДП, т. 1, с. 137, 138). Сыновья бия действительно стали совершать набеги в причерноморские степи; хан Гази-Гирей в ответ посылал войска на улусы Больших Ногаев на Крымской стороне, да еще поднимал на них Ногаев Малых. В этих стычках погибли сын Уруса, Саты, и сам бий Урус (КК, д. 17, л. 299; ПДП, т. 1, с. 260).
Со стоящим за спиною Гиреев османским падишахом Большие Ногаи общались мало. Есть единичная информация, что Урус еще во время своего нурадинства «ссылался с турским» (НКС, д. 8, л. 227); речь скорее всего шла лишь о попытках контакта, без ответной реакции Стамбула. Редкой возможностью привлечь внимание и заслужить милость главы мусульманского мира участием в войне с шахом в конце 1570-х годов заволжские ногаи не воспользовались, не желая ввязываться в кровопролитную схватку за чуждые интересы. Более того, мирзы собирались информировать Москву о продвижении крымской и османской армий, а самим убраться подальше от них — к Эмбе (НКС, д. 8, л. 351 об.; д. 9, л. 91 об., 92).
Урус решил обратиться напрямую к султану за помощью в пору наиболее острого противостояния с Россией в середине 1580-х годов. Для посредничества он выбрал не турецких наместников Кафы или Азова, а крымского хана, которому Порта поручила курировать все вопросы Дешт-и Кипчака. В январе 1586 г. послы Уруса и Динбая явились в Бахчисарай и попросили Ислам-Гирея отписать султану, что бий просит у того жалованья, милостивого расположения и предлагает снарядить османское войско под Астрахань, «а они (ногаи. — В.Т.) с турскими людми готовы все» (КК, д. 16, л. 11; ТД, д. 2, л. 405 об.).
Сведения о данном эпизоде изложены в двух статейных списках — гонца в Крым И.Судакова и посла в Турцию Б. Благого. По первой из этих двух версий, ногаи просили хана пропустить их в имперскую столицу, и тот согласился. По второй, «Урусова княжого посла во Царьгород не отпустил, а велел ему ехати в Нагаи, и грамоты у нево, что к турскому от Уруса, взяли». Судаков далее докладывает, что через полтора года Урусов гонец вместе с турецким пашой вернулся из-за моря в Крым (КК, д. 16, л. 135 об.), т. е. крымцев все же удалось убедить допустить его к султану. Но даже если Благой что-то и напутал с ханским запретом, то его версия четко накладывается на общий контекст крымской политики в Деште. Во-первых, Бахчисарай держал и не желал терять дарованную Портой монополию на посредничество в общении султанского двора с тюркскими Юртами; во-вторых, не видел в Большой Ногайской Орде равноправного участника внешнеполитических контактов.
Мы уже говорили о недовольстве Дин-Ахмеда из-за неподобающего оформления крымцами переписки с ним. Ничего не изменилось и при Урусе. При обязательных пышных титулах и он, и нурадин, не говоря уже об остальных мирзах, воспринимались как слуги (карачи) Гиреев: «во улусе болшои князь карачеи наш доброй Урус князь»; «...с нашим болшим карачеем с Урусом князем…»; «…во князех чеснеишему, избраннеишему карачею нашему Тинбаи мирзе» (НКС, Д. 9, л. 95; 1586 г., д. 5, л. 5, 8) и т. п. Поэтому налаживать прямые связи Больших Ногаев с Портой крымцы не собирались и предлагали тем действовать только через свое посредничество: «А которое будет ваше хотенье и прошенье у великого государя, у государя нашего у хондикярова величества, и мы то ваше жалованье у великого государя упросим и по вашему хотенью учиним» (НКС, 1586 г., д. 5, л. 9).
В то же самое время, когда бий и нурадин пытались пробиться к стамбульскому двору, промосковский лагерь мирз во главе с Ураз-Мухаммедом усмотрел в этом явный антироссийский шаг и, не умея противодействовать дипломатическим шагам, демонстрировал свою неприязнь к османам. Ураз-Мухаммед ограбил явившегося к нему турецкого посла и обещал царю воевать с турками, если они опять нападут на Астрахань (НКС, 1586 г., д. 9, л. 17, 35).
Идея Уруса о повторной попытке захвата Астрахани была подхвачена османами, которые получили возможность привлечь наконец к антииранской коалиции не только бухарского хана Абдуллу (по некоторым малодостоверным сведениям, тоже мечтавшего изгнать «неверных» из Астрахани — см. ниже), но и Ногайскую Орду. «Урус-бею, мирзе страны Больших Ногаев», султан направил посла с письмом, в котором предлагал ближайшей же весной (1588 г.) начать войну; был назначен и турецкий главнокомандующий. Однако поход не состоялся: крымцы схватились с запорожцами, Большие Ногаи — с Малыми, бухарские Шейбаниды — с иранцами-Сефевидами — всем стало не до Астрахани (см.: Статейный 1891, с. 66, 67; Bennigsen 1967, р. 445; Bennigsen, Berindei 1980, р. 83–89; Carrère d'Encausse 1970, P- 413).
Неверие в успех союза с далеким Стамбулом кроме прочих факторов тоже побудило Уруса шертовать царю и Мурад-Гирею[266]. Требование последнего дать ему заложников возмутило степняков. Это было для них делом невиданным и унизительным. «От неволи заплакав», многие мирзы с улусами перешли на волжское правобережье. Среди них были нурадин Саид-Ахмед с неразлучным братом Кучуком, дети Уруса, Саты, Хан и Джан-Арслан. Пользуясь тем, что у них в то время находился турецкий посол Сулейман-чавуш, они решили послать вместе с ним делегацию к султану во главе с Саты б. Урусом — просить подданства и пожалования им для жительства места у города Болы-Сарай на реке Кальмиус, причем заранее шертовать перед Сулейман-чавушем мирзы отказались: «Как нас [султан] пожалует, устроит — тогда и шерть дадим». При этом ногаи просили, «чтобы турской салтан на Уруса князя и на всех мурз не пенял, что учинилися в государя московского воли. Чья будет Асторохань и Волга, и Еик — тово будут вся нагаиская Орда» (Новосельский 1948а, с. 36, 37; Статейный 1891, с. 62–63, 70, 71). Мы уже знаем, что эти переговоры за