В конце концов последний решился поехать. 21 ноября 1604 г. в сопровождении полутора десятков знатнейших мирз, четырех саидов и сотни придворных он явился в Астрахань. Через два дня состоялась аудиенция на подворье у Семена Годунова. Туда же привели и Джан-Арслана. Ногаям объявили, что царь решил помирить давних противников через предоставление им равного положения — «быти на нагаиском княженье болшому князю тебе, Иштереку, а под тобою в других быти Ян Араслану». Неясно, почему возникла подобная странная идея у московских политиков — учредить в Ногайской Орде двойное бийство. Если это было не следствием некомпетентности (ногаи имели по нескольку биев только во время смут), то средством дальнейшего раскола кочевников. Иштерек согласился, раз на то была государева воля, но ядовито заметил, что «то… самое царского величества дела, что велел случати овцы с волком и поити их из одной продуби». Годунов огласил прощение Джан-Арслану прежних вин, но пригрозил, что в случае неповиновения мирзу «Божеи огненои мечь убьет, и царской милости вперед… не будет» (Акты 1918, с. 96, 97; НКС, 1604 г., д. 3, л. 42, 43).
В тот же день в Съезжей избе состоялись переговоры Годунова и воевод с Иштереком и Джан-Арсланом. Последнего как другого бия встречали с теми же почестями, что и бия настоящего. Но внешний почет не произвел на него должного впечатления. Сын Уруса «учал о том быти в великом сумнение и учал быти добре невесел, что ему сказано быти под Иштереком князем в других». Тем не менее внешне он выказал готовность помириться с главой Орды, а тот и подавно не уставал повторять о своей покорности монаршим повелениям. Примирение было закреплено торжественным намазом, вручением Иштереку и Джан-Арслану в дар от царя сабель как символа грозящей кары за нарушение мира, «и Иштерек князь и Ян Араслан, сшодчись, меж себя корошевались и обнялись, поцеловалися» (Акты 1918, с. 100, 101; НКС, 1604 г., д. 3, л. 54–61).
И тем не менее после этого Джан-Арслан оставался угрюмым, «не говорил ничего, а сидел невесел, повеся голову». Немного погодя он попросил у воевод разрешения кочевать отдельно от Иштерека, который тут же возразил, что все распри у ногаев происходили якобы именно из-за раздельного размещения улусов. Воеводы поддержали его, и Джан-Арслану ничего не оставалось, как дать обещание кочевать вместе с бием (Акты 1918, с. 102, 103; НКС, 1604 г., д. 3, л. 64–68). Немедленно все эти условия закрепили особой шертью. Джан-Арслан так и не смог скрыть своего разочарования и раздражения. Он проиграл полностью и высказал наконец недоумение своим новым статусом: «Ему, Ян Араслану, в других как слыть? Называть ему себя князем? А на нагаиском де княженье живет (т. е. бывает. — В.Т.) один князь, а другой князь не живет… И у них в Нагаех в обычае ведетца: толко кому быти под князем в других, и тому уж быти в нурадынех. И он Иштерека князя сам старее и в нурадынех ему у Иштерека князя быти непригож»». Единственное, чем могли утешить его Годунов и Сабуров, — это обещание, что со временем государь может пожаловать его «князем в первых», а не «в других». Джан-Арслану пришлось согласиться: «постояв, говорил кабы нехотя», будто рад служить царю и станет соблюдать верность шертной записи (Акты 1918, с. 109, 111; НКС, 1604 г., д. 3, л. 75).
Конечно, застарелое взаимное неприятие мирз не могло исчезнуть посредством подобных искусственных церемоний. Едва оставшись наедине с воеводами, Иштерек принялся обвинять старшего Урусова в симпатии к Малым Ногаям (враждебным тогда как к России, так и к заволжским мирзам) (Акты 1918, с. 132; НКС, 1604 г., д. 3, л. 163, 164). Перед отъездом бия в степь русские наместники уговорили его снарядить конницу на Казыев улус, Крым или Польшу — на помощь царским войскам. Иштерек не отказывался, но просил для мобилизации прислать стрелецкий отряд, поскольку «мурзы и улусные люди у них волные и его мало слушают» (Акты 1918, с. 138; НКС, 1604 г., д. 3, л. 186, 187). Бий вернулся к своим «вольным» подданным и продолжил перекочевки между Волгой и Яиком. Джан-Арслан, деморализованный и сломленный, почти прекратил участвовать в политике и с тех пор практически не упоминается на страницах документов. Никаким бием «в других» он, разумеется, не стал[289].
Русская Смута поначалу не сказывалась на владениях Больших Ногаев. Свержение династии Годуновых, воцарение и гибель «Расстриги» в первое время никак не отразились на внутреннем положении Орды и ее отношениях с астраханскими властями. Поэтому после восшествия на московский трон В.И. Шуйского в мае 1606 г. правительство было уверено в лояльности степняков. В памяти послу в Польшу от того же года и месяца указывается, что Иштерек и мирзы послали в Москву поздравление с воцарением и подтверждением своей преданности (ПДПЛ, т. 4, с. 275).
Но отстраненность Больших Ногаев от внутрироссийских дел продолжалась лишь до тех пор, пока была лояльна или нейтральна к царскому престолу Астрахань. В июне 1606 г. тамошний воевода князь И.Д. Хворостинин, приняв сторону Лжедмитрия II, поднял мятеж против Василия Шуйского. Приверженцы Шуйского бежали из города. Среди них был и переводчик Прокофий Вражский. Он добрался до походной ставки сохранявшего верность царю князя Ф.И. Шереметева. Оттуда осенью и зимой 1606 г. он не раз отправлялся на восток и убеждал ногайских лидеров присягать царю Василию. В декабре шертовал Иштерек (Акты 1915, с. 203–205).
Тем временем оживились противники бия. Используя московское нестроенье, Джан-Арслан вместе с примкнувшим к нему на недолгое время Канаем б. Динбаем разослали «мимо князя и мурз» известие, «будто Рострига жив и их велел посадить на нагаиской Орде на княженье». Некоторые высокородные мангыты поверили этой новости. До бия дошла информация, что по меньшей мере двенадцать человек в его ставке являются агентами заговорщиков (Акты 1915, с. 168, 169). Однако воспрепятствовать надвигающемуся мятежу он не мог, хотя и добился от астраханских властей заточения Джан-Арслана.
Причины своей скованности он объяснил в декабре 1607 г. Вражскому. Дело в том, что назревал конфликт Иштерека с его племянниками и давними соратниками Урмаметевыми. В свое время многолюдный эль найманов числился за Ураз-Мухаммедом, а теперь находился под управлением Иштерека. Наследники Ураз-Мухаммеда, недовольные этим, начинают выказывать неповиновение — «сложась з Байтерек мурзиными детьми, побивают тех, хто с ним, Иштереком князем, единомышлены». И теперь он «того и ждет, с ча[са] на час, борзо ли промеж ево, Иштерека князя, и Урмаметевых детей станет сабля ходить», и одна надежда ему остается на царскую милость (Акты 1915, с. 176).
Вместе с тем Иштерек находил любые поводы, чтобы не участвовать в столкновениях русских противоборствующих сторон, мотивируя свою пассивность то «худым льдом» на Волге, то слухами о замирении московского правительства с «ворами», то боязнью нападения мятежных астраханцев. С последними он тоже предпочитал не вступать в тесный контакт, выжидая, кто одержит верх в схватке за власть в России. Царь и тушинские военачальники, сражаясь между собой, пытались привлечь к себе в союзники и Больших Ногаев. Но за Волгой разгорались противоречия среди мирз, и русская Смута отступала для них на второй план.
К 1608 г. в Большой Ногайской Орде назрело несколько конфликтных вопросов, которые разбирались на специальном съезде мирз. Об этом курултае воеводскому гонцу Прокофию Вражскому рассказал в ноябре того же года бий Иштерек.
Во-первых, мирзы и улусные богачи (которые становились заметной социальной силой, альтернативной мирзам) договорились, что «владеть ему, князю, мурзами, а мурзам владети своими улусными людьми, и где велит быти улусным людем он, князь, и мурзы, и им туда ходити, а самим улусным людем без его, княжевой, и без Мурзиной ведоме никуды не ходити»; у нарушителей данного вердикта решено «избы и животы грабити и из улусов их выбивати».
Во-вторых, была рассмотрена жалоба Кара Кель-Мухаммеда. По решениям предыдущих съездов он должен был занимать пост тайбуги, а кековатство досталось Яштереку б. Дин-Ахмеду. Но последний уступил свою должность внуку бия Юсуфа, Тимуру б. Махмуду, а сам начал собирать тайбугинские пошлины. Мирзы приговорили: Кара Кель-Мухаммеду быть по-прежнему тайбугой, а Яштереку — кековатом.
В-третьих, во время последней Смуты перемешались и переместились эли: найманы Кара Кель-Мухаммеда оказались у Яштерека[290], азы Иштерека — у его, бия, сына Мухаммеда; его же, Иштерековы, кунграты — у Кара Кель-Мухаммеда; «кипчатцкое родство» Джан-Мухаммеда б. Дин-Мухаммеда — у нурадина Шайтерека. Курултай восстановил прежних владельцев в их правах, наказав вернуть им соответствующие племенные общины. Эти решения вызвали недовольство не только у узурпатора тайбугинства Яштерека, но и у зажиточных и даже рядовых улусников. Кунграты, например, не захотели возвращаться к бию и остались под началом Кара Кель-Мухаммеда (Акты 1914, с. 167, 184).
Итоги съезда оставили неудовлетворенными очень многих влиятельных лиц Орды. Высшие мирзы вынуждены были поступиться постами или улусами. Виновником несправедливого их распределения посчитали Иштерека. Летом 1608 г. огромные массы ногаев переправились на Крымскую сторону. В западные степи ушли нурадин с кековатом, кланы Урмаметевых и Тинмаметевых с улусами. На Яике с бием Иштереком остались только Юсуфовичи, которым он обещал предоставить кековатство. Собственные его владения оказались очень малолюдными. Иштерек остался в ставке под Царицыном «лише с своею избою», «с невеликими улусными людми», «всево дворов с пять» (Акты 1914, с. 187, 196; Акты 1915, с. 8, 27; НКС, 1608 г., д. 1, л 89). Особняком держался обиженный на всех после съезда кековат Яштерек.
Хотя мирзы пока заявляли о верности бию, а уход на правобережье объясняли поиском «животинного корму на сю зиму», на самом деле посторонние наблюдатели замечали, что они своего предводителя «о государеве деле не слушают и о своем деле они ни в чем ево не слушают» (Акты 1914, с. 214; Акты 1915, с. 20). Единственное, чем мог пригрозить им Иштерек за непокорность, — это его откочевка «казаком» из Орды и призыв на помощь русских войск (Акты 1915, с. 21). Однако последнее намерение выглядело в то время уже не устрашающим, а двусмысленным. Царские войска охваченной Смутой России не способны были оказать какую-либо поддержку заволжскому властителю. Более то