го, рядом с Большими Ногаями находилась Астрахань, в которой укрепился мятежный князь Хворостинин.
Именно с ним и решили завязать отношения мирзы Крымской стороны. На совете у нурадина было решено «шертовать вору, который называетца царевичем Дмитрием», т. е. Лжедмитрию II, а после этого идти кочевать под Астрахань (Акты 1914, с. 197; Акты 1915, с. 9)[291]. Иштерек поначалу соблюдал шерти, принесенные Василию Шуйскому, и отвергал призывы Хворостинина присягнуть «государю Дмитрию Ивановичу». К царицынским воеводам он даже доставил (правда, после серьезных колебаний) хворостининских гонцов (Акты 1914, с. 192–194; ДС, д. 61, л. 1–3). Однако не получая никакой реальной помощи от русской стороны, он охладел к сотрудничеству с Москвой. Зная о польской интервенции, бий подумывал о налаживании контактов с королем. В июле 1611 г. он, поддержанный придворными, отказался встать и обнажить голову при оглашении царской грамоты («правда де у него, Иштерека, к… государю в серце, а не в шапке»), а после сведения Шуйского с престола принял у себя польского посла и направил в Варшаву своего. Впоследствии мирзы ставили Иштереку в вину заключение шарт-наме с Сигизмундом (Акты 1915, с. 12, 13; НКС, 1613 г., д. 4, л. 19; д. 5, л. 224). Некоторые виды на Больших Ногаев имел и королевич Владислав, приглашенный боярами в августе 1610 г. на московский трон (Podhorodecki 1987 р. 131).
В этих условиях Иштерек не видел (да и не имел) возможности удерживать улусников и немногих подчинявшихся ему мирз от набегов на русские владения. В 1611–1612 гг. окраины Московского царства подверглись атакам ногайской конницы. Степняки приходили под Тулу и Самару, сожгли Саратов; семитысячное (по другим данным, двенадцатитысячное) войско во главе с Сарыке-агой направил на Рязанщину нурадин Шайтерек (Акты 1915, с. 28, 29, 38–41; Леопольдов 1860, с. 15; СГГД, ч. 2, с. 565, 566; Сказание 1896, с. 403), причем когда русские требовали объяснений, ногаи оправдывались, будто разоряют только «воровские» города. Однажды русский посол привел неопровержимые доказательства неразборчивости мирз при грабеже «украин». На это «Иштерек князь, рассмеявся и оглянувся на своих имилдешев и карачеев, говорил им, что де он против тово слова ответу дать не ведает, говорите деи вы, карачек, имилдеши. И карачеи, имилдеши принишкнули ж», не сумев опровергнуть очевидные факты (Акты 1915, с. 19). Одновременно бий пытался вступить в контакт со Стамбулом и Исфаханом, замириться с Малой Ногайской Ордой, но без заметного успеха.
Конец Смуты в центре России оказался для заволжских степняков довольно неожиданным. В марте 1613 г. бояре от имени Земского собора известили Иштерека об избрании на царство М.Ф. Романова (НКС, 1613 г., д. 3, л. 15–29). Узнав теперь наверняка, что новый государь действительно воцарился в своей столице (первые вести об этом он получил раньше от кабардинцев), бий направил туда посольство с поздравлением, извинениями за отступничество от шертей, с заверениями в своей непричастности к ногайским набегам, с обещаниями впредь «служити и прямити» по примеру прежних биев (Акты 18366, с. 26, 27; Новый 1853, с. 166; Патриаршая 1910, с. 134).
Но обстоятельства сложились так, что ему не пришлось доказывать искренность своих слов. Во-первых, из-за калмыцких ударов с востока Иштерек летом 1613 г. был вынужден перекочевать на Крымскую сторону (НКС, 1613 г., д. 4, л. 15). Во-вторых, тогда же в Астрахань прибыл мятежный атаман И.М. Заруцкий, один из вождей первого Ополчения, разгромленный царскими воеводами под Воронежем.
В борьбе с московским правительством Заруцкий пытался опереться на астраханские низы, казаков и Больших Ногаев (Вернадский 1939, с. 100). Что касается последних, его привлекала главным образом их многочисленная и подвижная конница. Атаман выслал в степь четырехтысячный отряд и вынудил бия прикочевать с Терека к Астрахани. В марте 1614 г. Иштерек шертовал Заруцкому вместе с Байтерековыми и частью Тинмаметевых, дав в заложники (аманаты) своего сына Ахмеда и племянника Урака б. Дин-Мухаммеда. Заруцкий нашел надежные средства привлечь к себе предводителя Большой Орды. Он выпустил из тюрьмы Джан-Арслана б. Уруса, и по степи сразу пошли слухи о скорой смене бия. Впрочем, когда в Астрахань прибыли аманаты, мирзу снова заточили. Мятежный казачий предводитель налаживал и дружеские связи с кочевниками, не гнушаясь ездить пировать в ставку Иштерека (об этих событиях см.: АИ, т. 2, с. 421; Вернадский 1939, с. 101–103; Железнов 1888, с. 229, 230; Завьялов 1853, с. 19–21; ИКС, 1613 г., д. 5, л. 122, 123, 141, 142, 213; Новосельский 1948а, с. 89; Шепелев 1967, с. 86).
Позже Иштерек путано оправдывал свой союз с «ворами» их ложью. Сначала он писал царю, что Заруцкий уверял, будто он пожалован Астраханью от государя, и для дружбы с ним необходимо дать заложников, — «и мы того не ведали, что Заруцкои вор, проведали после»; затем бий рассказывал, что узнал от Заруцкого, будто «Московским государством завладела всеми городами Литва… и мы де пойдем очищать Москву». В 1617 г. Иштерек объяснял все уже по-иному: когда атаман явился в Астрахань, местные жители убедили ногаев, что это, дескать, и есть новый русский государь, и бий с мирзами послали к нему сыновей на аудиенцию, а тот — «вор, необрезаник, свинья Заруцкои»— этих парламентеров «посадил… в оманаты» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 156; 1615 г., д. 4, л. 4; 1617 г., д. 2, л. 17). Нурадин Шайтерек приводил еще одну причину шертования бия мятежникам: «теснота» от калмыков в заволжских степях (НКС, 1613 г., д. 5, л. 241; 1614 г., д. 1, л. 3). По сведениям, полученным от астраханцев, союз планировалось скрепить браком Марины Мнишек с кековатом Яштереком б. Дин-Ахмедом (АИ, т. 3, с. 411, 432, 444).
На самом же деле глава Больших Ногаев вел собственную игру, пытаясь привлечь к ситуации в Нижнем Поволжье внимание Порты и не отказываясь предоставлять Заруцкому свои ополчения для налетов на русские города. Правда, из двадцати тысяч конников, посланных им к Алатырю, до цели набега добралось едва пять сотен, остальные по дороге разбрелись (АИ, т. 3, с. 12; НКС, 1613 г., д. 5, л. 233, 234).
Однако обстановка для ногайско-«воровского» сотрудничества складывалась неблагоприятно. Во-первых, астраханских сторонников Заруцкого раздражала его дружба с ногаями, в которых не видели надежных союзников и воспринимали скорее как враждебную стихию (Смирнов Ю. 1988, с. 71; Шепелев 1967, с. 93). Во-вторых, становилось все более очевидным, что решающий перевес на этой последней стадии русской Смуты принадлежит царским войскам, а не мятеж-ликам. Хотя Иштерек и был связан заложничеством сына и племянника и запятнан участием в набегах, он считал слишком рискованным продолжать контакты с Заруцким. С севера неумолимо надвигалась военная сила Москвы, грозившая раздавить последнее бунтарское гнездо на Волге.
Кроме того, Россия могла привлечь к борьбе против ногаев и Донское войско. Посол к Иштереку И. Кондырев советовал царю Михаилу направить такое предложение донцам, и те «нагаиских людей не токмо за море — ив море втопчют». Причем Кондырев считал, что в тех условиях на Больших Ногаев можно воздействовать только силой: «А поминкам… и жалованьем их государю однолично не удобрять, толко их войною не смирить… А таковы… страшны нагаицы от государевых людей и казаков, что зреть на них не смеют» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 240, 241).
Поэтому едва только в мае 1614 г. донеслась весть, что против Заруцкого из Саратова двинулись воеводы, Иштерек разорвал с ним все отношения и вновь склонился к союзу с Москвой. Заруцкий бежал к Яику, был там настигнут и разгромлен. Захваченные им с собою аманаты разбежались по степи, но были переловлены стрельцами, возвращены в Астрахань и снова посажены на Закладном дворе (об этих событиях см.: АИ, т. 2, с. 25, 26; Белокуров 1888, с. 547, 548; Завьялов 1853, с. 33–35; НКС, 1615 г., д. 3, л. 3, 4, 12; ПДПЛ, т. 5, с. 589; Шепелев 1967, с. 97). Оказавшись один на один с грозной Россией, Иштерек не преминул возобновить шертные обязательства. В конце 1614 г. и затем в начале 1615 г. он вместе с несколькими ближайшими мирзами своего лагеря обязался «вперед быти неотступным в прямом холопстве навеки» и отправляться в любые походы по государеву указу (НКС, 1615 г., д. 1, л. 24; ПДПЛ, т. 5, с. 589).
Далеко не все мирзы поддерживали атамана-авантюриста. Нурадин Шайтерек предпочел дождаться надежной информации из Москвы о выборе нового монарха и сразу объявил о своей лояльности М.Ф. Романову. Призывы бия выделить улусные ополчения в помощь Ивану Заруцкому он отверг наотрез, при этом «облаяв» Иштерекова посланца (АИ, т. 3, с. 22; НКС, 1613 г., д. 5, л. 197, 198, 202, 203, 223–225). Вокруг нурадина сосредоточились улусы его брата кековата Яштерека, а также Аксак Кель-Мухаммеда и Карагёз-Мамая Тинмаметевых, Али и Бия Урмаметевых.
Русские дипломаты, побывавшие в кочевьях, доносили, что «те мирзы… силнее улусы и людми и сами дороднее тех, которые с Ыштереком князем. А силны… в их во всех Урмаметевы княжие дети — собою дородны, и люди у них добры, и слушает их Шайтерек мурза во всем» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 200). Именно отпрыски Ураз-Мухаммеда предостерегали нурадина от губительного сепаратизма, когда тот стал подумывать, опираясь на расположение Москвы, сесть «в Болших Нагаех… болшим князем на брата его на Иштереково место». Доводы Урмаметевых были убедительны: смуты ослабляют степняков, уменьшают их силы, «а московские люди тому будут и ради: мы сами меж себя иссечемся, а досталных… нас московские люди посекут» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 243, 244).
Подобные соображения до поры до времени предотвращали окончательный раскол и распад Ногайской Орды. Около полутора лет (в 1615–1616 гг.) улусы бия, нурадина и их подданных мирз кочевали рядом друг с другом в Предкавказье, «под черкаскими под Пяти горами», сообща совершая набеги на соседних горцев (НКС, 1615 г., д. 10, л. 3; 1616 г., д. 2, л. 1;д. 3, л. 39).
Но настоящего единства уже не было. Шайтерек, прослышав о контактах старшего брата с Бухарой и планах его откочевки обратно на Ногайскую сторону, отказался участвовать в них, опасаясь интриг с его стороны и боясь оказаться в далеких степях Заволжья наедине с коварным бием, да еще под угрозой калмыцких нападений. Уже в конце 1616 г. стало известно, будто мирзы «нурадыновы половины» «с Ыштереком князем в соединенье быти не хотят, и меж ими рознь» (НКС, 1617 г.,д. 1, л. 30, 31, 103).