— А в чем отличие гоббсовского «общественного договора» и «категорического императива», по сути? Если вот удержаться между Сциллой сходности и Харибдой отличности, то все равно это понятно: на каком основании заключать — это онтологическое или релятивистское, если даже постулировать, то все равно релятивизм неизбежен.
Понятно. Значит, здесь вопрос очень важный, действительно важный. Кант очень чётко пытался отмежеваться от вот такой трактовки морали. Но вопрос этот решается на уровне феноменологических наблюдений. Только надо же сразу признать, что вот гоббсовская, вот эта концепция морали, условно говоря, она действительно релятивистская, то есть, если общества нет, то тогда человек, (точнее статистической можно назвать, это давно уже опробованные все рецепты, в Греции ещё) так вот если нет этих условностей социальных, человек не обязан вести себя так, как он ведёт, и как считается моральным в обществе.
— Но вот как раз таки в этом заключается отличие морали и кодекса. Мораль всегда со мной. Это тот жандарм, которого я ношу с собой.
Вот, вот, вот, понимаете в чем дело. Если мы отталкиваемся..
— Это еще не значит, что мораль мне не предписана. Это просто очень сильное предписание. Это гносеология без наблюдателя.
Здесь надо чётко различать. Значит, если мораль имеет такой искусственный характер, то тогда вот этот кодекс, о котором вы говорите, может только результатом привычки, что Вы привыкли и всё; к этому поведению. Поэтому даже если общество разрушится, вы будете вести себя так же. Но, во всяком случае, вы не будете чувствовать себя обязанными так вести. Здесь можно всё‑таки сказать, что вот этот релятивизм (иначе просто нет релятивизма), он обнаруживается в том, что вы не обязаны, не во всех случаях обязаны себя так вести. Значит, пропадает эта всеобщность, а раз пропадает всеобщность, то пропадает безусловное долженствование, которое составляет главный привкус морали, по Канту. И вот это‑то мы можем лишь феноменологически зафиксировать. Вот мы анализируем, допустим, то, что считаем, даже не собственные моральные поступки. Кстати, по Канту, ни один человек не может быть уверен в том, что он поступил морально, потому, что мотивы могут быть самые разные, и где гарантия того, что нами руководило именно чувство долга? Её точно, эту гарантию, никому никогда дать нельзя, даже самому себе. Поэтому речь идёт только об идеальных случаях, которые мы можем рассмотреть. И вот если в этих моральных предписаниях мы чувствуем этот привкус безусловности то тогда мораль, она не сводима к социальным установкам, к социальным предписаниям и имеет абсолютный характер. Вот в чём кантовская позиция. Здесь каждый должен для себя решить, осознаёт ли он в себе вот эти вот конститутивы, так сказать, моральные или нет. Внешним путём вопрос этот не решаем,
— Ну, тогда нет всеобщности эмпирической…
Если у одного человека так, а у другого по — другому?
— Ну, да если нет эмпирической тотальности, как бы тогда…
А Кант считает, что она есть, просто каждый человек.
— Ну, я же не могу заблуждаться относительно априорных форм чувственности. Почему же я могу заблуждаться…
Почему же? Многие считают априорные формы чувственности вовсе не априорными. Это Кант впервые вот так заявил. А люди не думали об этом.
— Нет, я могу не знать, что мыслимый мной объект в пространстве постулируется в пространственной форме чувственности, однако это не лишает меня способности мыслить объект именно в таком онтологическом разрезе. А здесь, возможны самые различные построения того, что условно именуется моралью.
Ну, понимаете ли в чём дело… Здесь всё‑таки, я бы мог продолжить ту же самую аналогию и на случай с моралью: точно так же как люди по разному думают о пространстве и времени, они так же могут думать по — разному и о морали. И, несмотря на то, что как бы они не думали, они воспринимают вещи так, вот через эти формы чувственности, также можно и здесь сказать: как бы они не думали о морали, то есть, как бы они о ней не заблуждались, всё равно инстинктивно они ведут себя сообразно с тем, что действительно представляет.
— Толкование поступка варьируется слишком… интенсивно.
А это не важно, человек может заблуждаться.
— То есть Кант впервые, да, вводит в концепт нравственности какие- то поступки, который человек должен совершать не из требований коллектива, не из требования социума, в котором он находится, а из требования только личного, и наоборот, если это требование коллектива
— это уже не моральный поступок?
Это приспособленческое поведение, да.
— Т. е. это разведение впервые было?
Ну, почему, это в стоической этике уже подобные идеи высказывались, как бы об автономности мудреца. Но Кант расходится серьёзно со стоиками, и я сейчас скажу в каком плане. Ну, сразу же могу сказать: он сходится со стоиками в вопросе об автономности добродетели, но расходится в трактовке проблемы чувственности и счастья. Вот стоики всё‑таки занимали достаточно ригористичную позицию, отождествляя просто добродетель со счастьем, и полностью отказывая (во всяком случае, ранние историки) в чувственных удовольствиях, считая их чем‑то, совершено не нужным. Тогда как Кант, не смотря на упрёки его в ригоризме, в действительности занимает гораздо более мягкую позицию. Его этика никоим образом не является аскетической. Стремление к удовольствию Кант называет, вполне естественным и законным стремлением. Совокупность удовольствий он называет счастьем или блаженством. Так вот.
— А вот даже средние стоики — они все были богатыми. Богатство ведь требует постоянного обслуживания и напряжения сил. Единственно, почему люди сохраняют этот статус, потому что это приносит удовольствие чувственное.
Ну, стоики, помните, поздние, средние стоики, они называли богатство нейтральной вещью, которое, однако, предпочтительно. Потому что оно способствует совершенствованию добродетели. То есть они склонялись к той позиции, которая гораздо более четко в последствии озвучил Кант.
Так вот, значит, если перед человеком нет никаких моральных обязательств, то он вполне может, это по Канту, вполне нормально, так сказать, предаваться удовольствиям, ничего в этом нет предосудительного. Вот в ситуации выбора человек должен следовать чувству долга. А чувство долга вырастает, кстати, Кант называет его, единственным априорным чувством (чувства долга). Оно вырастает из воздействия практических максим на чувственные склонности. Так вот в ситуации выбора он должен следовать долгу.
— А могут быть обязательства перед самим собой? Обязательства по определенному получению удовольствий. Но это получение удовольствий…
Человек иногда заставляет себя это делать даже, например, ходить в театр в воскресенье. Ему не хочется, но он знает, что если он настроится на определенное состояние, то он получит удовольствие от этого. И это его долг — так настроиться, чтобы получить удовольствие, а не просто присутствовать чисто механически.
Верно. Именно так Кант и рассуждал. Вот эти культурные, так называемые, или как сказал бы Эпикур — интеллектуальные удовольствия — они действительно относятся к числу обязанностей, имеющихся у человека по отношению к самом себе. Он подробно рассуждает на эту тему в трактате «Метафизика нравов».
Ну, а теперь вот это волшебное средство нам надо попробовать. Как же всё‑таки понять, какой поступок моральный, а какой нет. Да, мы понимаем, что такое долженствование; да мы чувствуем долг, некий, но иногда он замутнён. Как разобраться? Есть ли такое увеличительное стекло, которое может нам чётко показать структуру морального поступка? Кант считает, что да, есть и опять‑таки эти критерии морального поступка вытекают из всеобщности, которая должна быть в нём заложена, как мы уже знаем. И в наиболее ясной форме он сформулировал вот эти критерии в формы изложения категорического императива. Формулировка эта его звучит так: «поступай так, (значит вот критерий), поступай так, что бы максима твоей воли могла стать формой всеобщего законодательства». Итак, надо поступать, так что бы максима нашей воли могла стать формой всеобщего законодательства. Максима воли это в данном случае то, что мы хотим сделать. Этот мотив влекущий нас к определённому действию. Что это значит: всеобщего законодательства? Здесь тоже не совсем может быть ясно. На практике это работает очень просто. Вот вы что‑то задумали, берёте этот поступок и подставляете его с квантором всеобщности, то есть предполагаете, что все будут поступать точно так же, вот как вы в такой ситуации. И смотрите: а — сохранится ли общество в этом случае. б — не приведёт ли это к самоотрицанию поступка.
Если это приводит к самоотрицанию поступка, то он аморален. Если не приводит, то тогда..
— Что значит «самоотрицание поступка»?
Вот давайте на примере кантовском это проиллюстрируем. Вот скажем вы оказались в ситуации, как говорит Кант, когда вы после того, как взяли деньги в долг, должны их отдавать. И вы думаете: «А что если я не отдам деньги?» Моральный это будет поступок или не моральный? Что морально: отдавать или не отдавать? Проверим. Допустим, что мы считаем, что не отдавать долг морально. Вот сейчас посмотрим, как это всё сработает. Послушайте, значит. Сделаем этот принцип, эту максиму — всеобщей. То есть, предположим, что никто не будет, после того, как он взял деньги в долг их отдавать, так? Никто не будет. И к чему же это приведёт? Это приведёт к тому, что никто просто давать‑то в долг не будет, если никто не будет отдавать! А если никто не будет давать в долг, то никто не будет и не отдавать. То есть сам поступок, сам себя, видите, уничтожил.
— Это он по — немецки немного рассуждает. В России другие следствия…
Да вот не думаю я, что в России другие следствия.
— Они несколько другие. То есть в его рассуждениях субъект действует осознанно, скажем в России же многие действия происходят не осознано.