— У Рассела есть образ хороший — «внегалактический гипнотизер».
Да, да. Кстати, навеянный Декартом образ, потому, что он тоже рассуждал об этом: о возможности загипнотизировать людей духом — создателем мира и внушить им истину там, где на деле — ложь. Да, да.
— А вот если все‑таки вернуться к начальному тезису о невозможности сомневаться в собственном существовании (или о невозможности сомневаться в собственном сомнении) все‑таки вот не совсем здесь… граница‑то идет с несомненностью других вещей. Как иллюстрация — случай описанный в психиатрической литературе: как приходит больной шизофренией к врачу и говорит, что он — труп. И абсолютно в этом уверен. На что молодой врач уверено заявляет: ну вот у трупа может кровь идти? Не может. Он берет скальпель и режет ему руку. — Ну что, Вы труп? — Да, труп. — Но у вас же кровь течет. — Значит у трупа течет кровь…
Т. е. болезненная логика загипнотизированного — она также непрошибаема, как и уверенность в существовании сомневающегося.
Заметьте, что в этом случае закон тождества все‑таки признавался этим не вполне адекватным человеком.
— Но, однако, у него уверенность была полная.
Но, при этом он не сказал: ну и что.
— Нет, он же не говорил, что он не существует, он говорил: я существую ««как труп».
— Но, понимаешь, уверенность ведь у него бала такая же сильная…
— У него модус существования был другой.
Декарт бы ответил, что он просто не понимает какой смысл вкладывается в эти слова, которые он произносит. Что. Это какой‑то эмоциональный всплеск у него может быть? Здесь нет ясности — в его мышлении.
— Ну почему, он, наверное, ясно представлял себе, что вот — он труп. Также, наверное, ясно как. Вот все‑таки здесь нет такой пропасти между уверенностью в существовании сомневающегося и уверенностью этого шизофреника.
— Ну, есть еще и такая болезнь, когда больной представляет себя разными личностями…
— Не важно кем конкретно, важно, что эта яркость и уверенность — она присутствует и в том случае и в этом. А вот насколько они различны…
Угу. Подобных примеров действительно можно привести много. Они могут сбивать нас с толку. Если мы придерживаемся правил игры, которую предлагает нам Декарт, во всех подобных случаях можно (или даже нужно) применять одну и ту же процедуру: мы должны иметь дело исключительно с собственными представлениями — мы не можем приводить других людей в пример, потому, что опять тогда мы протаскиваем то, что еще не доказано пока. Мы вынуждены хотя бы на время встать на позицию солипсизма. Только Я существую — я и мои восприятия: все. Потом я может докажу, что есть и другие люди; но потом‑то я и буду их приводить в пример, когда докажу надежно, что они есть. Пока у меня есть лишь какая‑то вера в то, что они существуют. Но может быть эта вера ошибочна? Коль скоро могу сомневаться
— я не имею права не только в качестве аксиомы это использовать, но и привлекать в качестве иллюстративного материала, как возражения какие- то. Именно поэтому нельзя привлекать и данные наук и общее мнение: все это не действует, все это должно быть отброшено нами. Пока. Отброшено в методических целях. Это не значит, что мы считаем, что всего этого нет — вот тогда то точно можно попасть в сумасшедший дом.
— Ну а почему тогда мы не можем отбросить последнее: отчего мы не можем сомневаться, что существуем, пока сомневаемся?
Во тут каждый должен сам с собой проводить мысленный эксперимент (со своим собственным разумом): опять запускаем этот критерий — пытаемся представить, что мы не существуем. Можем это представить (в тот момент пока представляем)? Как мы представим, что мы не существуем? Само представление в любом случае будет гарантировать наше существование если мы будем представлять что‑то, мы уже автоматически будем и существовать. Представление должно быть, чтобы что‑то представлялось. Поэтому, коль скоро нельзя представить, в момент представления, себя несуществующим, то положение: «я существую, пока представляю» — является самоочевидным, что и требовалось доказать.
— А если возражение из древнеиндийской философии: если это представляет не мое Я, а некое отражение?
Это другой вопрос. Т. е. тут действительно проблема «Я». Тут нам надо различить два вопроса, два момента: во — первых, самоочевидность наличия самого акта представления. И во — вторых — наличие представляющей вещи — т. е. моей души. Действительно, похоже, что из того, что самоочевидно то, что есть представление какое‑то, из этой самоочевидости не следует, что есть «Я» представляющий. Может через меня, действительно, кто‑то другой представляет. Но это другой вопрос. Логика Декарта такова, что если есть представление, есть и представляющий; если акт представления есть, то есть и субстанция из которой этот акт происходит. Поэтому не может быть действия без действующего: вы можете назвать как угодно это действующее, но мы представляем его, как «Я». Потом окажется, что этот вопрос для Декарта не столь важен, потому, что когда он докажет бытие Бога, он сможет апеллировать уже к правдивости Бога и говорить: вот если это я представляю, что Я представляю (а Бог правдив), то это действительно так (не Бог через меня представляет, а я сам представляю) — вот такая логика. Но это уже второй шаг, а в принципе, на первых порах достаточно доказать невозможность усомниться в существовании просто представления. И неважно кто представляет: я или кто‑то через меня. Вот такой здесь можно дать ответ на реальную трудность. Еще какие у кого соображения, сомнения?
— Вот тут у Декарта шикарное противодействие: ««То, что является простым и само собой понятным, логические дефиниции могут только затемнить. Подобные понятия не следует называть в числе тех, что извлекаются путем длительного изучения.» Т. е., как бы, чем дальше мы будем тут копать, тем ясность тут только убавится…
— Мне кажется, что это можно объяснить его попыткой перенеси геометрические доказательства на все остальные предметы мира. Т. е. вот он берет аксиому: если мы начинаем объяснять аксиому — у нас будет словоблудие, которое затемняет весь последующий анализ. Поэтому он предлагает, мне кажется, разбить все на какие‑то аксиомы — какие‑то самоочевидные атомарные факты. То, что является атомарным фактом само по себе — то., а то, что атомарным фактом не является — мы начинаем разбивать на такие факты.
Да, есть что‑то общее.
— А у меня еще тут дополнение. Меня несколько заинтересовал п.6, что перед тем, как начать сомневаться, Декарт говорит здесь о том, что существует интенция в этом: Мы располагаем свободой выбора для того, чтобы не соглашаться с сомнительными вещами. Т. е. перед этим должна быть некая интенция в сомнительности — некое предначало сомнению, ведь должна быть необходимость в этом сомнении. Должна быть какая‑то необходимость выбора несомненного. У меня вопрос: это то, что существует еще глубже, чем сомнение? Или, что как бы более одного Я…
Ну, ту надо все‑таки, мне кажется уточнить немножко, поподробнее об этой интенции.
— Ну вот он когда пишет, что мы располагаем свободой выбора для того, чтобы не соглашаться с сомнительными вещами, таким образом избегать заблуждений. И в тот момент, когда он говорит: я сомневаюсь, следовательно я существую — перед тем, как сказать это, он должен иметь некую волю, некую интенцию, которая должна заставлять его искать.
Да, можно так сказать. Кстати, волевое начало о котором Вы говорите — оно в человеке более благородно, считает Декарт, чем интеллектуальное. Что касается воли, мы ничем не уступаем Богу — считает он. Воля столь же абсолютна у нас, что и божественная. Это следует из ее простой природы: вот есть альтернатива и мы можем свободно выбирать — не может быть большей или меньшей степени свободы, по Декарту. Свобода может либо быть, либо нет ее. Если ее нет, то мы превращаемся из личности в какой‑то винтик, шпунтик, шестеренку.
— Т. е. эта свобода воли предшествует сомнению? По глубине, т. с. близости к существованию…
Сомнение — это тот модус мышления, который не является, пожалуй, по Декарту, высшим модусом мышления. Ведь их два всего: интеллект и воля. Причем, воля совершеннее интеллекта. Все остальные модусы мышлеия возникают вследствие погружения души в телесный мир. Поэтому конечно — воля выше, и в этом плане предшествует: ведь все, что первее в плане бытия — оно предшествует.
— И самое близкое бытию — это воля?
В каком‑то плане да: это самое божественное начало в человеке.
— Декарт указывает где‑то (в рассуждении о методе, что ли), что такие вещи, как вера в Бога моему «сомнению во всем» не противоречит, потому что вера — это акт воли; и это, как бы, выше.
Да, да. Декарт действительно не раз об этом говорил. Можно с этим тезисом согласиться. Но, кстати говоря, это же является и причиной заблуждений, ошибок. Декарт выдвигает любопытную теорию заблуждения. Откуда возникают ошибки в человеческих суждениях? Как раз из‑за того, что воля — говорит он — шире рассудка. Почему вообще он волю связывает с возможностью заблуждения? Дело в том, то всякая истина или ложь выражается в суждении. Понятия сами по себе не истинны и не ложны. «Истина» и «ложь» — это функции суждения. Суждение — композитное такое действие души: с одной стороны в суждении задействованы представления идеи, с другой стороны суждение — это некий акт воли, волевой акт — акт признания или отвержения. Ну вот, если бы сферы воли и разума совпадали, то тогда мы судили бы лишь о том, что постигаем ясно и отчетливо. И тогда не было бы никаких ошибок. Но воля рвется за пределы установленные разумом в силу ее большей широты и, поэтому, мы высказываем суждения не только о тех вещах, которые ясно и отчетливо мыслятся, но и о тех, которые смутно нами постигаются. И вот здесь вполне возможно, что мы так соединяем понятия, что они вступают в противоречия с тем, как соединены вещи — что и является критерием ложности суждения. Такой механизм обсуждается Декартом. Как раз это имеет отношение к тому, о чем мы говорим.