Для дальнейшего анализа необходимо еще одно важное локковское различение зафиксировать, а именно — различение простых и сложных идей. Простая идея (определение довольно трудное как и всякое элементарное понятие) — это такой предмет мысли, в котором мы никоим образом не можем обнаружить внутреннюю структуру, часть. К примеру, представление о цвете: красный цвет — яркий образец простой идеи. Или какой‑нибудь вкус возьмем, запах: никаких частей в запахе нельзя найти — это простая идея. Простые идеи могут объединяться; возникают конгломераты, которые Локк называет сложными идеями. Пример сложной идеи — комок снега. Этот образ объединяет в себе белизну, холод, рассыпчатость и многие другие качества, каждое из которых является простой идеей. Простые идеи надо отличать от модусов простых идей — довольно сложное понятие локковской философии. Модусы простых идей возникают при повторении, при размножении одной и той же качественной определенности. Пример — протяжение. Если мы спрашиваем: идея протяжения — простая или сложная идея, то мы оказываемся в несколько двусмысленном положении, по Локку. С одной стороны, протяжение мыслится как однородное что‑то. Это говорит за то, что это простая идея. Но с другой стороны, протяжение делимо. А делимость — качество сложной идеи. Локк сочетает эту амбивалентность в термине «модус простой идеи». Простой идеей протяжения будет некое представлением об элементарном протяжении, атомарности какой‑то, что ли, точки какой- нибудь. (Хотя точка не имеет как раз протяжения — такой парадокс; этот вопрос Локк не очень хорошо прописывает.) Но, так или иначе, здесь присутствует размножение однородного. Что и закрепляется соответствующим термином.
К чему все эти дефиниции? Да вот к чему. Локк формулирует общий закон: все идеи, говорит он, проистекают из опыта. Это положение я уже озвучивал. Но теперь уточнение: не все идеи вообще, а все простые идеи берутся из опыта. Тогда как сложные идеи могут и не иметь архетипов в опыте. Представьте себе платиновую гору, например. Вот это идея. Видели вы платиновую гору? Нет, конечно. Значит, не все идеи из опыта? Что же — это врожденная идея — платиновая гора? Нет, просто это сложная идея. А вот идея платины и идея горы, которые условно можно назвать простыми идеями (они в действительности непростые, можно и дальше делить, — не в этом дело), — они имеют опытный архетип. То есть что‑то было в ощущениях, что им соответствовало.
Что касается идеи ощущения, то их существует очень много видов, причем большая часть всей массы ощущений делится, соответственно разделениям органов чувств. Вот у человека существует пять чувств — соответственно, пять громаднейших классов идей ощущений: зрительных, осязательных, обонятельных, вкусовых, тактильных и слуховых. Это простые; если говорить об элементарных компонентах каждого из этих классов, то да: это простые идеи ощущений.
Некоторые идеи, говорит Локк, связаны не только с ощущениями, но и с рефлексией тоже могут быть связаны; то есть не только с внешним, но и с внутренним чувством. Ну, во — первых, идея бытия, например, или идея единства: они не специфицированы внешним чувством. То есть… эти идеи можно получить и из внешнего и из внутреннего чувства. То же самое с идеями удовольствия и страдания: удовольствие может вызываться приятными ощущениями вкусового плана, а может вызываться чувством собственной свободы. Тут Локк говорит, по сути, о давнем делении удовольствий на телесные и интеллектуальные. Ну, это достаточно стандартно здесь пока выглядит, никаких открытий тут он не делает.
Но более любопытно уяснить его позицию относительно простых идей рефлексии — специфических, причем, идей. Мы уже поняли, рефлексия — это взгляд из самого себя; то есть взгляд открывает формы деятельности нашей души, и соответственно, — почему я заостряю на этом внимание, — вопрос о том, какие существуют простые идеи рефлексии, равносилен другому, очень важному вопросу: в каких основных видах деятельности душа реализует свою сущность? В чем проявляется, другими словами сущность души? Вот в том, в чем проявляется сущность души, то мы и должны будем называть простыми идеями рефлексии.
Проявляется же сущность души, главным образом, в ее теоретической и практической деятельности. Наиболее общим модусом теоретической деятельности Локк называет представление, или восприятие. Ну, а наиболее общей характеристикой практической стороны душевной жизни является желание, или воля. Итак, вот краеугольные камни, на которых стоит душевная жизнь: на восприятии и на желании. Причем все остальные формы являются производными, по Локку. Вот, скажем, память, воображение, интеллект — все это производные от представления — все это разновидности представления. Локк называет воображение, память, ощущения, сомнение, предвосхищение, разум — все это он называет простыми модусами, модусами простой идеи рефлексии, а именно восприятия или представления. Вот те самые простые модусы, о которых я только что говорил, вот так они преломляются…
— Простые модусы..?
Простые модусы представлений. То есть это не какие‑то… память, например, — это не особая деятельность; способность памяти — не особая способность, целиком и полностью отличная от способности воображения. Нет, это модификация способности восприятия. Модификация. Не более того. Ну, можно объединить и эти: и теоретическое, и практическое начала души, если говорить о мышлении в целом. Локк этого не делает, иначе тогда уже все различия сотрутся, а ему важно зафиксировать эту двухкомпонентную структуру душевной деятельности — теоретическую и практическую.
Ну, теперь, прежде чем пойти дальше я хочу сказать, что при внешнем сходстве, которое здесь опять обнаруживаем с Декартом, есть и серьезнейшие различия. Они не ограничиваются тем экстравертизмом у Локка, в отличие от интровертной позиции у Декарта, о которой я упомянул. Нет. Здесь есть дополнительные, и очень важные, различия. И касаются они проблемы субстанциальности души. Вы помните, что Декарт называл душу мыслящей субстанцией. Локк здесь делает шаг совершенно в другом направлении. Этот шаг поначалу даже не был оценен его современниками, и лишь когда он выплеснулся в очень похожей форме на страницы «Критики чистого разума» Канта, тогда многие поняли важность параграфа локковского «Опыта…», где речь идет о субстанциальности души.
Все эти расхождения Локка с Декартом начались с одного простого вопроса: что происходит с душой в моменты глубокого сна, мыслит ли душа в эти моменты? Декарт, который считал мышление атрибутом души и отрицал бессознательные идеи, вынужден был признавать, что душа мыслит и в глубоком сне; ну, просто забывает эти мысли потом. И сознает; не просто мыслит — сознает. Непрерывная картинка сновидений идет в этой душе. Но Локк, который все‑таки больше ориентирован на опытные данные, не может согласиться с этой позицией Декарта. Ну, факт, что мы… очень странно: с чего бы это вдруг забывание происходило? В одном случае мы помним сны или помним, по крайней мере, что что‑то нам снилось, а в другом случае не помним. Каковы причины этой забывчивости странной? «Нет», — думает Локк, — «хотя я точно не могу сказать, но все‑таки с высокой степенью достоверности можно сказать, что во сне нет мышления, и душа во сне не мыслит». Не мыслит. Что это значит? Казалось бы, невинное расхождение, но сейчас увидим, к каким серьезным последствиям оно ведет. Если душа во сне не мыслит, то тогда мышление — вовсе не атрибут души. То есть не необходимое свойство — Декарт сравнивал мышление с протяжением в материальных телах — так же оно неотменимо, как неотменимо протяжение материи, неотделимо оно. А Локк другое сравнение приводит: лучше, говорит он, сравнивать мышление не с протяжением, коль скоро мы аналогию с телесным миром проводим, а с движением. Движение может быть, может и не быть в материи. Так и мышление — может быть, может не быть. Мышление — акцидентальное свойство.
Ну, ладно, это частные расхождения понимания души. Но опять на этом нельзя остановиться. Ведь смотрите, если… — очень хотелось бы, чтобы вы зафиксировали этот момент, он имеет весьма серьезное значение для того, что потом произошло в новоевропейской метафизике, в XVIII уже веке, — если мышление — акциденция, случайное свойство, то что же такое душа? — резонно поставить вопрос. Вот что она из себя представляет, когда она не мыслит? И чем дольше мы будем думать над этой проблемой, тем больше мы будем осознавать неточность даже, может быть, самой постановки вопроса. Ясно, что если оторвать мышление от души, тут ничего вообще не остается; никак себе по — другому представить душу, реализующей себя, мы не можем; кроме как… Тем более, если мы так широко трактуем мышление, понимаете? Если мы так трактуем интеллект — ладно, можем представить. Но ведь и Локк, и Декарт, в частности, понимали широко любую форму психической деятельности.
— Ну, спит душа.
А что она из себя в этот момент представляет, душа? Какими свойствами обладает в этот момент? Невозможно себе помыслить каких‑то конкретных свойств.
— Она представляет из себя возможность проснуться.
Это хороший ответ, конечно, но не локковский. И я уже вам говорил, что… в парадигме новоевропейской философии, вот, понятие возможности в оппозиции с понятием действительности никакой существенной роли — ну, за исключением лейбницевской, может быть, и гегелевской системы, — не играет. И для Локка это какое‑то, ну, что ли, схоластическое решение проблемы — такое, которое Вы предложили. А схоластику он отвергает. Здесь ход интересный, но невозможный для Локка. Мы сейчас говорим даже не в том плане, какие логические здесь решения могут быть, а к чему это привело бы, — вот что я хочу подчеркнуть.
А привело это вот к чему: раз это трудно себе представить, за исключением вот таких вариантов, нетипичных для Нового времени, то тогда постепенно мы осознаем большие преимущества другого варианта — сейчас вы сами почувствуете, насколько он более понятен. А душа вообще не субстанция — вот в чем он состоит, этот вариант. Да, нет такой вещи, как душа. Есть такое свойство, как психика, как мышление, ощущение, — но это не субстанция. Нет у него… То есть носителем этих свойств — всегда должен б