Вы можете спросить: А на каком основании он считал, что одни качества, одни идеи похожи, другие непохожи? Какой аргумент‑то? Должен же быть какой‑то довод… Ну, как правило, использовался «винный аргумент». «Винным» его иногда называют потому, что исторически доказательство еще в античности иллюстрировалось на примере с вином: одному человеку вино кажется кислым, другому сладким; но предмет не может быть одновременно и кислым, и сладким — значит, эти качества вовсе в предмете не существуют, а существуют только в восприятии. Примерно такого же рода доказательствами пользуется и Локк. Хотя даже для него проблема доказательства здесь не самая важная. Для него этот вопрос очевиден, надо просто терминологически зафиксировать.
Еще одна важная процедура, которая осуществлена была Локком, связана с классификацией деятельности разума. Не мышления а разума. После того, как мы получили идеи из опыта, мы их должны обработать — говорит Локк. Это обрабатывание может осуществляться всего тремя способами. Мы идеи, полученные из опыта, можем либо разделять — отделять друг от друга — в таком случае мы имеем дело с операцией абстрагирования; причем пределов разделения идей Локк не видит: ему кажется, что любая идея может быть отделена от любой другой; потом ему возражали (вообще, его теорию абстракции резко критиковали). Мы можем соединять идеи; в частности — в суждении это происходит. И мы можем сравнивать идеи.
Ну, и сами сложные идеи — Локк тоже классифицирует их (также очень влиятельной оказалась классификация) — он подразделяет их на три класса: идеи субстанции, идеи модусов (ну, идея субстанции — это, например, человек — вот идея субстанции (какая субстанция здесь не указывается — просто субстанция, неважно, какая); модус. пример сложной идеи (не простого модуса, а сложного) — скажем, идея красоты) и идеи отношения (например: причина — коррелятивное понятие).
Приложил свои классификаторские усилия Локк и к проблеме видов познания. Ну, во — первых, он неявно различает экзистенциальные положения и, скажем так, эссенциальные — касающиеся существования вещи и ее сущности. И здесь возможны три вида знания: интуитивное, демонстративное и чувственное. Ну, или, вот, интуитивное знание, доказательное знание и вера (потому, что чувственное знание сближается с верой). Интуитивное знание Локк понимает так же, как Декарт. То, что он называет демонстративным знанием — соответствует дедуктивному знанию у Декарта — просто другой термин, обозначающий одно и то же (как бы, демонстрация Локка то же самое, что дедукция у Декарта). И чувственное знание тоже имеет аналоги в декартовской философии: вот когда он, к примеру, говорит об убежденности в существование внешнего мира — именно это здесь имеется в виду Локком под чувственным знанием. Наиболее совершенным, конечно, является интуитивное знание, потом демонстративное, и наименее достоверное — чувственное знание.
Эти все проблемы он обсуждает в четвертой части «Опыта…»; я уже говорил, что она имеет наиболее онтологический характер, потому что здесь Локк прилагает все эти размышления к обсуждению проблемы, с которой Декарт начинал свою философию. А Локк, наоборот, это под занавес обсуждает, а именно — степени достоверности нашего знания о существовании души, мира и Бога.
Ну, вот еще одно популярное, распространенное заблуждение в отношении Локка состоит в том, что он философ материалистического плана. Какие‑то основания для такого рода суждения всегда имеются, на пустом месте они не возникают. Но вот если вам зададут (или я вам на экзамене задам) «лакмусовый» вопрос: что для Локка более достоверно — бытие Бога или бытие внешнего мира? Вы должны, конечно же, отвечать — бытие Бога. Для Локка более достоверно бытие Бога, чем бытие внешнего мира…
— Внешний мир это чувственное*.
Это не то, что дано. Это не внешний мир — то, что мы сейчас с вами осознаем — это идеи все, по Локку. Давайте привыкать к этой парадигме. Вот то, что мы видим, непосредственно осознаем — мы остаемся при этом в рамках нашей собственной субъективности.
— Любой опыт… это только идеи для души?
Ну, любой опыт и есть, так сказать, совокупность, последовательность идей каких‑то.
— Вот материальный мир — к какому он относится у него классу познания, как мы его познаем?
Мы непосредственно ни одну материальную вещь воспринять не можем: мы воспринимаем только собственные идеи. Идеи вызываются вещами, к бытию которых мы должны умозаключать. Потому что в принципе это может быть сновидением — все, что мы видим, — или может непосредственно Богом вызываться. То есть здесь из того, что мы видим вот этот мир, не следует, что он существует независимо от нас, во — первых; и во — вторых, что он вызван похожими вещами — на те вещи, которые мы видим. По крайней мере, там нет (в настоящих вещах) цветов и так далее. Но можно вообще поставить вопрос: есть ли этот мир? откуда мы знаем, что он есть за нашими идеями?
Ну, Декарт, как вы помните, доказывал бытие материального мира, отталкиваясь от представления о правдивости Бога. Но для Локка это слишком метафизичный аргумент, поэтому он вообще никак не доказывает бытие внешнего мира. Локк в этом плане гораздо скептичнее Декарта, прошу заметить. Вообще, он по ряду вопросов занимает скептическую позицию — вот как о носителе, например, психики (субстанциальности ее или несубстанциальности) — так и здесь: бытие внешнего мира недоказуемо. Бытие нашей собственной души мы знаем из интуиции — оно интуитивно очевидно, достоверно. Бытие Бога можно строго доказать, утверждает Локк. Строго. Потому что демонстрация — это высшая степень доказательности. А вот здесь мы ничего не можем сделать.
Ну, вот, правда, он успокаивает нас, что, во — первых, вера в существование внешнего мира и так очень сильна, так что тут доказательств особых не надо. Просто если уж мы крючкотворством таким философским занимаемся, то мы вынуждены признать, что мы не можем доказать. Но в действительности, продолжает он, ничего не меняется — вот тоже очень важный момент: неважно, есть внешний мир или нет. Казалось бы, парадоксальное рассуждение, да? В нашей жизни ничего не изменится оттого, есть он или нет, ведь наша жизнь — это поток перцепций, урегулированный по определенным законам. Какая разница, чем вызван этот поток? Мы все равно, в любом случае вынуждены лавировать в нем, ориентируясь на законы смены наших идей — и ни на что другое. Поэтому этот вопрос не имеет прагматической ценности и по сути дела не является подлинным философским вопросом.
Вот Локк впервые, пожалуй, стал так удачно отграничивать подлинно философские вопросы от псевдовопросов, псевдопроблем. Но, правда, иногда он срывается на какие‑то вульгаризмы в своих рассуждениях. Вот, например, его доказательство бытия Бога, которое он считает достоверным, абсолютно точным, вызывает некоторое недоумение — сейчас я коротко его озвучу, — хотя оно, кстати, оказало серьезное влияние на французскую просветительскую философию XVIII века. Аргумент такой — он считает его демонстративным, а вы оцените: демонстративный он или нет.
— Первая посылка — я существую. Ну, хорошо.
— Если я существую, то должна быть какая‑то причина моего существования. У той причины тоже должна быть причина, ну и т. д. Следовательно, можно сказать, что если я существую, то нечто существует всегда — вот такой вывод. Т. е. за моей спиной, если я существую — за моей спиной должна быть вечность.
Почему так?
— Допустим, что за моей спиной нет вечности. Но тогда был момент начала. А всякое начинающееся существование предполагает причину, причина должна предшествовать. А мы только что предположили, что это начало. Абсурд.
— Значит, не может быть начала. Так, хорошо. Значит, начала нет.
— Там, где вечность, там и необходимость, говорит Локк, потому что необходимо то, что существует всегда. тут он делает неожиданный переход: но если за моей спиной стоит необходимость, то существует необходимое существо — вот такой скачок он делает — не просто необходимо что‑то существует (если я существую), но существует именно необходимое бытие, необходимая некая инстанция. Может быть, это просто ряд — тут можно было бы сказать — уходящий в бесконечность, каждое звено в котором случайно. Но Локк считает, что это невозможно.
— Теперь он начинает думать: какими свойствами обладает это необходимое существо. Оно должно, например, обладать мышлением. Потому, что я мыслю. Если бы моя причина (вот эта, необходимая) не обладала мышлением, тогда мышление возникало бы из ничего.
— Это необходимое существо должно быть первопричиной мира и т. д.
— Локк нанизывает предикаты один на другой, он может тут и дальше рассуждать: не может быть много необходимых существ, можно попытаться доказать. Но, так или иначе, это необходимое существо — это и есть Бог. Вот такое доказательство.
При этом Локк выражает скепсис относительно картезианского аргумента (или ансельмовского) — от понятия всесовершенного существа к его существованию, говоря: «мой довод гораздо более прост и понятен». Хотя вы. нет времени у нас вдаваться в детали, но вы понимаете, что тут можно много…
— Абсолютно то же самое, по — моему.
Ну, все‑таки тут разница есть, но с точки зрения достоверности и корректности логической действительно во многом. проблематично
— А вот у Аристотеля было подобное доказательство Бога…
Ну, у него не совсем такое.
— …что причина, уходящая в бесконечность, теряется…
Да, ну, все‑таки на дворе уже не I тысячелетие до нашей эры было, а конец II тысячелетия новой эры, и внедрились, так сказать, в сознание людей понятия о бесконечности. Аристотель просто не видел, не понимал, считал невозможной актуальную бесконечность. Поэтому он думал, что необходимо замкнуть этот ряд. Но Локк‑то воспитывается в ньютоновской уже среде, в ньютоно — декартовской. Декарта, например, такие аргументы совершенно уже не убеждают. Да они и действительно некорректны — эти аристотелевские доводы. Причем неважн