Доказательство очень просто, (как вот в том случае): если бы можно было априори доказать, что, допустим, будет с этим предметом в следующий момент времени, то тогда это знание носило бы демонстративный характер. Так? Все демонстративно доказуемое таково, что противоположное ему не представимо и невозможно. Если мы можем представить себе больше, нежели один образ будущего, то это сразу же, автоматически, исходя из этих предпосылок означает, что доказать априори, что будет именно то, а не другое нельзя. А мы можем представить (мы это только что делали), что ручка не только упадет, но и взлетит. Все! Достаточно четко представить, что ручка взлетит, чтобы сказать: будущее не выводимо, т. е. недоказуемо будущее этого предмета поведение априори. Так?
Идем дальше. Раз априори нельзя понять, что будет делать, условно говоря, предмет, то, значит, апостериори мы приходим к убеждению, что ручка упадет. Что значит «апостериори»? На основе опыта. В каком смысле на основе опыта? Мы видели падение предметов в прошлом, да?; и заключаем, что и этот предмет упадет. Все прекрасно, так и происходит. Но, подождите, — говорит Юм, всматриваясь своим микроскопом, — здесь есть и дополнительное звено. В прошлом‑то мы видели, как падает предмет, но, а речь‑то идет не о прошлом, а о будущем. О том, почему мы считаем, что в будущем упадет. Откуда мы знаем, что будущее тождественно прошлому? Т. е. это умозаключение из опыта действительно происходит и действительно на основе прошлого опыта, мы верим, что ручка упадет, но на каком основании мы переносим прошлое на будущее. Есть аргумент? Опять давайте разбирать: может ли такой перенос прошлого на будущего, быть основан на опыте, методично спрашивает Юм. Вот эта формула: «будущее тождественно прошлому» — истинность этой формулы, можно получить из опыта, на основании опытных заключений? «Нет», прекрасно, так сказать, отвечает Юм. Да потому, что сам опыт.
— Прошлого уже нет…
С одной стороны, да. Но он тут все сводит даже к логическому кругу, верно конечно. Он говорит, что из опыта нельзя получить (чтобы уж совсем отточено здесь было), из опыта нельзя получить знание о том, что знание будущего тождественно прошлому, потому что сами заключения из опыта основываются на тождестве прошлого и будущего. И мы тем самым попадаем в круг в таком случае, если пытаемся из опыта доказать истинность этого принципа. Круг, который, как известно, не является на деле никаким доказательством, логический круг. Отбрасываем. Значит, из опыта недоказуем этот принцип.
Теперь смотрим: а априори можно доказать, что будущее тождественно прошлому?
— Нет.
Нет, конечно. Мы уж с вами научены. Если можно априори доказать, что будущее тождественно прошлому, значит нельзя представить, что будущее изменится и будет в будущем «порядок природы», как говорит Юм иной, нежели в прошлом. Но ясно и отчетливо это представить можно, значит априори доказать тождество прошлого и будущего нельзя.
Значит ни априори оно недоказуемо и ни апостериори. Нельзя вывести. А, тем не менее, этот принцип работает у нас и более того, если бы не было этого переноса прошлого на будущее, мы бы ничего не могли предвидеть, как Вы говорили. Мир бы оказался совершенно бессмысленным для нас. Потому что я уже говорил, что смысл мира задается ожиданием. А ожидание базируется на переносе прошлого на будущее, которое вообще ниоткуда не дедуцируемо.
Вот в такой ситуации Юм оказывается, и что же он говорит в таком случае? Если бы он был скептиком, он бы развел руками здесь, сказал: «все»! Ну, он тоже такие иногда делает пассажи, но в целом он говорит: если не разум и не опыт, значит, какая‑то третья способность действует здесь у нас. И главная функция этой способности оказывается как раз в том, чтобы переносить прошлое на будущее. Что же это за способность? Воображение. И вот этот перенос прошлого на будущее, осуществляемый воображением, есть ни что иное, как действие привычки. В этом и состоит привычка как первоначальный принцип человеческой природы, до которого Юм как раз вот доходит редуктивным путем, обратите внимание, он берет конкретные ситуации и редуцирует их условия к вот этому первоначальному принципу, используя при этом ни какие‑то наблюдения, а доказательства — вот, что особо любопытно. В позднейших вариантах феноменологии, обратите внимание, реализовывался, как правило, бездоказательный метод. Т. е. вот Гуссерль, скажем, он чисто дескриптивный феноменолог. Он даже гордится тем, что выбросил доказательства из своей философии, а Юм по сути дела является первооткрывателем феноменологических дедукций. Вот любопытную вещь он сумел найти. Обычно доказательства философские реализовывались не в области исследования модусов перцептивной жизни. Доказательства требовались, когда, например, надо было удостовериться в бытии Бога, допустим, в том, что у мира есть начало, в том, что душа продолжит существование после отделения от тела. Тут нужны были доказательства, а сфере исследования как бы установок обыденной жизни их никто не применял, а Юм применил и получил интересные результаты.
Итак, вот это воображение, привычка, перенос прошлого на будущее. Здесь еще далеко не все закончено. Теперь. тут, правда, Юм несколько смещает, он размывает свои рассуждения: тут нет у него дальше такой отчетливости. Но, тем не менее, можно на основе его тезисов показать, что именно этот принцип тождества прошлого и будущего. он сам собственно это высказывает в нескольких местах, спорадически так. он и отвечает за нашу уверенность в том, что каждое событие имеет причину. Вот это дальнейший шаг будет в редукции нашей.
Т. е. вот то, что…
Да, это есть основание нашей веры в каузальность.
Но сам по себе этот принцип — это наше предположение.
Сам по себе этот принцип., Юм называет его инстинктом, который вселен в нас природои — это его буквальные слова, — и который чудесным образом гармонирует со сменой впечатлений. Т. е. этот принцип задает нам ожидания, эти ожидания, как правило, оправдываются. Но впечатления, которыми мы фиксируем это оправдание наших ожиданий, они не в нашей власти, они развиваются, сменяются, по каким‑то неизвестным нам законам, «скрытым качеством» — даже этот термин у Юма встречается. Во внутренность природы мы не можем проникнуть, во внутренность мира впечатлений. А мы лишь ожидаем, комбинируем идеи.
Так вот откуда же это соответствие между рядом идей и ходом природы или последовательностью впечатлений? Юм тут неожиданно, кстати говоря, прибегает к понятию «предустановленной гармонии» — может самое странное место его «Исследования о человеческом познании», где он говорит, что существует предустановленная гармония между ходом природы и последовательностью наших идей. Мир целесообразно устроен и поэтому наша привычка оправдывается, действует безошибочно. Вообще Юм испытал серьезное влияние Лейбница и, кстати, он придерживался его концепции о наилучшем мире. Ну, это как‑то связано с теорией предустановленной гармонии, но находится на периферии его рассуждений, поэтому обычно никто на это внимание никогда не обращает: на эти пассажи о предустановленной гармонии и т. д.
— А он как‑то объясняет, почему в таком случае, если есть соответствие, никто не может предсказать ближайшего будущего? Никто не может сказать, как завтра поведет себя курс доллара?
Вы думаете, никто не может предсказать?
— Никто. Просто никто.
Я думаю, могут многие, и они на этом большие деньги делают.
— Нет — нет, они делают не вполне на этом. Они делают на том, что они лучше, немного лучше других могут на этом играть. Они меньше эмоционально завязаныы, они меньше… ну в нашей стране возможно, в нашей стране возможна коррупция. Но если исключить коррупцию, то никто в принципе. Ведь на бирже же играют и на Западе, но они все равно не знают, они мыслят вероятностно.
Ну, хорошо, да, согласен. Верно, абсолютно верно. Ну, и что тут противоречит Юму? Он именно это и утверждает, что все наши высказывания, все наши образы будущего неизбежно.
— Но можно действительно ошибиться, можно очень сильно проиграть любому игроку.
Да верно, но речь не идет о том, что мы безошибочны, хотя может быть я сам дал повод к такой интерпретации. Ожидание оправдывается естественно не всегда, далеко не всегда, хотя в действительности в 99 процентах случаев они конечно оправдываются. Вот вы ожидаете, что ручка упадет, и она упала: таких случаев гораздо больше. Просто когда они не оправдываются мы это замечаем. Но Юм хочет сказать, что., ему важно объяснить эту массированную оправдываемость. А даже когда они не оправдываются, мы всегда находим причину, по которой мы не точно… т. е. в любом случае мы не пеняем на то, что что‑то произошло без причины. Мы просто пеняем на несовершенство нашего знания, опыта прошлого, который не позволил нам точно сконструировать образ будущего, но саму возможность точного предвосхищения будущего при наличии полного знания, мы допускаем, естественно. Просто это идеальный случай, но идеальный случай у нас не вызывает сомнения, что если бы мы обладали полным знанием ситуации, то мы бы точно предвосхитили. А ведь все равно здесь нет внутренней связи между идеями и впечатлениями, все равно приходится допускать эту гармонию.
— А если человек настаивает на том, что это случайность, … как бы все эти попытки его переубедить, редуцировать что‑то, выдвигать собственное видение мира, а вот он настаивает на том, что это случайная вещь. Как в этом случае быть?
А в этом случае Юм только аплодировать будет, если кто‑то будет настаивать. Ведь это играет ему на руку. Это как раз говорит о том, что мы можем выстроить такое мировоззрение, в котором будут беспричинные события. Ведь ему важно доказать, что этот принцип не самоочевиден: причинность. Т. е. разумом мы можем представить беспричинность и можем даже говорить, что мы что‑то считаем, но как только мы как бы отворачиваемся от абстрактных рассуждений и вступаем как бы в поток психической жизни, погружаемся, мы сразу же эту веру возобновляем. Она. вот это очень специфический момент, тут Юм как бы даже контрастирует теоретическую и прак