‑то гордится весь Кенигсберг, но который внешне не производит впечатление исполина, какого‑то, великана (а кем еще можно гордиться по представлению мальчишек? Конечно, только каким‑то суперменом) решили испытать Канта и стали бросать в сад камни. Они чуть ли не попали в Канта и он перестал гулять в саду, стал гулять по городу, считать вот эти мосты. В Кенигсберге много мостов было, сейчас их там осталось меньше. Университет находился на острове. Кенигсберг возник из соединения трех городов и, между прочим, год рождения Кенигсберга совпадает с годом рождения Канта: именно в этот год появился Кенигсберг как единая социально — политическая административная единица. Северный, Южный и Центральный город располагался на острове. На этом же острове располагался Собор и Университет Альбертина. И Кант первые годы преподавательства в университете, а он стал преподавать с пятьдесят пятого года, в сорок шестом он закончил Университет и девять лет учительствовал, разъезжая по Восточной Пруссии. В трех богатых семьях он преподавал, заработал кое — какое состояние, которое позволило ему существовать первые годы преподавательской деятельности, потому что он был приват — доцентом, а это означало, что платили ему студенты за лекции. В штат университета он не входил. Штатные должности очень хорошо оплачивались, а те, кто существовал за счет сборов со студентов, не могли жить на эти деньги, поэтому финансовая поддержка ему требовалась. Когда Кант стал преподавать в университете, он поселился недалеко от здания, в одном из переулочков этого острова, под очень красивым романтичным названием «Магистерский переулок». Сейчас, когда видишь этот остров, там ничего не осталось кроме собора и парка. Собор был полуразрушен, сейчас его почти восстановили, от старого здания университета ничего не осталось. Так этот остров выглядит таким крошечным, таким миниатюрным. Трудно себе даже представить, что там были сотни домов, одних пивных там было несколько десятков. И, кстати, Кант захаживал в эти пивные, он любил, особенно в юности, принять. на грудь. Один раз по его собственным словам настолько хорошо выпил, что даже дорогу в свой переулок не смог найти. Потом он переселился, уехал с острова, но все равно старался находить квартиру недалеко от университета. Правда, его все время преследовали какие‑то раздражающие обстоятельства, не удавалось ему спокойно поселиться. Особенно тяжело ему пришлось в тот момент, когда он работал над «Критикой чистого разума», над созданием этого произведения. Вдруг в самый решающий момент его работы, а было это в 1775 году, («Критика.» вышла в 1781 году, а чуть позже он дом купил, но не с гонорара, не подумайте, вначале она не пользовалась большим успехом) так вот, надо же, в соседском дворе какой‑то сумасшедший петух появился и стал орать. А Кант работал с утра. Он вставал в пять часов, и с пяти до семи трудился. В семь часов уже начинались лекции и продолжались они примерно до одиннадцати часов. Лекции были каждый день, (не то, что у нынешних преподавателей Университета, сейчас привыкли все к какой‑то вольготной жизни: 6 часов в неделю — это уже много считается) а тогда у Канта не менее двадцати часов в неделю, и так в течение многих лет. Итак, этот жуткий петух — что делать? Кант уговаривал хозяина петуха убить его, продать, отдать кому‑то — ни в какую тот не соглашается. А надо понять, что этот момент — период высшего напряжения и высшего взлета кантовской мысли. Петухи кричат по утрам, Кант работает утром, если бы он работал вечером, этот петух наверно ему так не мешал бы сильно. Обычно нормальный петух кричит ведь пять раз? (кто жил в сельской местности меня может поправить), а этот без конца, не переставая. Не согласен хозяин был. Пришлось Канту переехать. Когда читаешь черновики того времени, те записи, действительно труднейшие, головоломные, в которых прорываются новые алгоритмы, уникальные, новейшие, ни с чем не сравнимые, трансцендентальной философии, которая создается буквально на наших глазах, в эти черновики врывается неожиданно запись — но не о петухе, правда. После рассуждения об апперцепции, о формах чувственности врывается какое‑то странное перечисление предметов: шлепанцы, бутылка вина, ложка, вилка, ночной халат, там, тарелка. Что это за список? Это список предметов, которых Кант составлял перед переездом. И список там очень небольшой, имущество невелико, и если даже такие мелочи как бутылку вина он перечислил, то можно быть уверенным, что все упомянул, — там примерно список из 20 может быть предметов, не более (правда В. Штарк уверяет, что список составлялся Кантом не перед переездом, а перед выездом в гости в 1775 году, а переехал Кант в 1777, похоже, так оно и есть). Так вот крика петуха мы не слышим, но этот список также резко врывается в трансцендентальные дедукции Канта, как крик петуха врывался в его мысли. Любопытный памятник психологического состояния Канта того времени. Но он действительно переехал и в другом месте поселился, хотя тем местом очень дорожил. Он жил у друга, под боком была книжная лавка, книготорговца, он мог в любой момент взять нужную литературу, а в новом месте было труднее.
Ну а уже потом, в восемьдесят первом году он поселился на «Принцесинштрассе», и там‑то он и прожил последние годы. Там был достаточно большой дом, туда он уже стал приглашать гостей на свои знаменитые обеды.
— В каком году он начал вот так обедать?
Пообедать‑то он был не против и раньше. Обедал он регулярно. С восемьдесят четвертого года, когда у него свой дом появился. Когда он снимал угол или комнату в другом месте, он не мог по — настоящему организовать вечер. Был эпизодические случаи, но это не было общей практикой.
Но вернемся ко дню Канта. В пять часов утра его будил слуга, отставной солдат Мартин Лампе, легендарная фигура, который, кстати, пережил Канта на несколько лет. Он не был слугой до конца жизни Канта, Кант выгнал его за пьянство, но при этом очень любил Лямпе, очень трудно ему было с ним расставаться и потом он даже возвращался мыслями, как то его тревожило как там он, как там его семья — а Лампе активную жизнь вел: женился, разводился, рожал детей, — Кант на все это внимание не обращал, когда он узнавал, что у Лампе новая жена или родился новый ребенок, для него всегда это было откровением, настолько вот абстрактно он существовал.
Но вот и он не забыл оставить часть своего состояния (причем довольно крупную) Лампе и его семье, хотя и не общался с ним уже тогда.
Ну вот, как он будил: подходил к кровати и стоял, так как бы его подталкивал, но стоял не уходил до тех пор, пока Кант не поднимался. Кант шел в столовую, там уже на столе стояла чашка чаю. Ничего другого Кант не ел и не пил утром. Выпивал пустой чай, иногда две чашки и выкуривал трубку с крепким табаком. Просыпался, взбадривался и приступал к работе. Шел в кабинет, где была масса книг, бумаг. У Канта была довольно большая, хотя и не суперогромная даже по тем временам библиотека. В ней было примерно пятьсот томов. Список этих книг сохранился до нашего времени. Удалось все зафиксировать, какие книги там были — это важным подспорьем в изучении Канта служит, особенно когда мы хотим понять, какие влияния на него были оказаны. Обычно работу он делил на две части: час готовился к лекциям, а час размышлял, записывал эти размышления на независимые темы. Записывал он свои мысли на том, что было под рукой. Кант по каким‑то причинам, не совсем ясным, не любил делать наброски на листах чистой бумаги. Трудно сказать, то ли из экономии, то ли просто такая привычка, может быть она с юных лет у него появилась, когда у него просто не было денег на бумагу, но дальше он и продолжал ей следовать и к счастью это было так, потому, что. что было под рукой у него? Под рукой были, прежде всего, письма, которые валялись на столе (ему многие писали), и учебники, по которым он читал лекции. Ну и вот хоть и говорят, что в книгах писать нехорошо, но для Канта можно сделать исключение — он писал именно в книгах, на полях. Особенно плотно он заполнил мыслями своими ту самую «Метафизику» Александра Баумгартена, про которую я уже рассказывал вам. Он читал по этому учебнику лекции многие годы, у него было даже два экземпляра, так он любил этот учебник — один из них, к сожалению, утерян неизвестно, что там Кантом было записано (в 2000 году этот экземпляр все же был найден В. Штарком). А вот второй экземпляр этой книги сохранился и дошел до наших дней.
Там тоже детективная история была — примерно сто лет назад этот томик «Метафизики» Баумгартена, вдоль и поперек исписанный Кантом (там текста кантовского раза в два или три больше, чем текста самого Баумгартена, потому что Кант писал и на полях, и между строчек Баумгартена, и даже между строчек собственных записей. Кстати этот момент служит важной вехой в определении хронологической последовательности набросков Канта. Кант не был из числа тех гениев, самоуверенных, самовлюбленных, которые считают сначала важным зафиксировать — вот эта гениальная мысль пришла мне такого‑то числа. Он ничего такого не делал естественно, и непонятно, когда что было написано. Огромная работа была проведена, использовались самые разные критерии, изменение почерка, к примеру, Канта. Или, например, если какая‑то запись сделана внутри другой записи, то явно можно сказать, что вторая позднее. Самые разные ухищрения, например, разные чернила. В восьмидесятые, кажется, годы Кант писал в основном красными и коричневыми чернилами, а до восьмидесятого года другими — синими, карандашом иногда, но редко.
Ну, так вот, эта книга пропала примерно сто лет назад. По разгильдяйству, между прочим, наших дорогих российских чиновников, потому, что книга эта хранилась в городе Тарту, библиотеке города Тарту, который тогда назывался Юрьев — это был русский город. И Прусская академия наук попросила этот том для подготовки академического издания сочинений Канта. Хотели все эти записи расшифровать и опубликовать. И вот наши отдали без твердых гарантий возвращения. Ну, правильно конечно, что они отдали, это ясно, очень хорошо, что они это сделали, но потом вернуть оказалось невозможно. Они все время, издатели этого академического собрания сочинений, все время обещали, что отдадут, вот еще чуть — чуть — поначалу они вообще года на два брали. Потом стали тянуть, тянуть, а потом совсем замолчали. И книга исчезла, считалась пропавшей. Ходили слухи, что она где‑то все‑таки есть, но лишь после распада СССР вдруг она появилась. И это связано, конечно, с какими‑то политическими факторами. И в 1995 году ее опять вернули в Тарту. Сейчас она находится в университетской библиотеке и вот уж теперь можно быть уверенными, они никогда и никому ее не отдадут (и даже не показывают — настолько бояться).