История новоевропейской философии — страница 96 из 117

Возможна другая проблема. К какому классу относится конкретное суждение — вот где проблема возникает. То есть само различение не вызывает вопросов; вызывает вопросы атрибуция конкретных суждений к тому или иному классу. Но вот эта атрибуция (и проблемы вот этого атрибутирования) не имеет реально никакого отношения к вопросам трансцендентальной философии. Эти вопросы должны решаться лингвистической философией, лингвистическим анализом. Поэтому для нас, вот, проблема («золото жёлто» — это аналитическое или синтетическое?) для трансцендентальной философии этот вопрос не стоит и никакого значения не имеет, что самое главное. Никакого значения не имеет этот вопрос. Но если уж мы решаем этот вопрос обсудить, тогда мы должны пользоваться следующими правилами.

Вот я сейчас дам точную дефиницию аналитических и синтетических суждений, исходя из кантовских посылок (такую, формальную дефиницию).

Итак. Если суждение допустим «А» есть «Б» — аналитическое, то «Б» является необходимым условием корректного употребления слова «А» по отношению к той или иной вещи. Вот такой смысл суждения «А» есть «Б», если оно аналитическое. «Б» — это необходимое условие корректного употребления слова «А» по отношению к какой‑то вещи.

А если это суждение синтетическое, то тогда смысл его иной. Вот если мы расшифруем, подробно его изложим: все «А» есть «Б». Если оно синтетическое, то тогда смысл вот такой: в восприятии мы всегда обнаруживаем постоянную связь свойств, выражаемых словом «А» и словом «Б».

Вот если мы продумаем эти формальные дефиниции, то мы увидим с вами, что перед нами оказывается очень простой критерий определения, в том числе и практического определения: данное суждение аналитическое или синтетическое? Ну, вот возьмем суждение, о котором мы уже с вами говорили: «всякое золото жёлто». Допустим, если оно аналитическое, какую связь оно имеет с этой кантовской дефиницией? Лишь тот предмет мы можем назвать золотом (если всё это перевести, конкретизировать), который имеет жёлтый цвет (ну и другие ещё свойства). Вот если оно аналитическое, то оно имеет такой вот смысл. И теперь мы должны сами себя спросить: действительно ли это так? Действительно, мы не назовём золотом предмет, допустим, обладающий атомным весом золота, плотностью золота, но не имеющий жёлтый цвет. Мы должны теперь опрашивать свои лингвистические инстинкты. Вы видите, что этот вопрос совершенно другой области уже принадлежит. Если вы чувствуете затруднения, допустим, назвать вот этот предмет гипотетически нами нарисованный, золотом, то тогда действительно, суждение аналитическое. Если же вы без всяких затруднений назовёте этот предмет золотом, то тогда — синтетическое. Облегчить вот этот конкретный лингвистический анализ может такое вот обстоятельство: надо просто проанализировать, как, допустим, в русском языке работают подобные словосочетания. Посмотрите метафоры в частности. Вот называют что‑то другое «золотом»? Называют. Нефть называют «чёрным золотом». А что‑то еще, например, «белым золотом» называют. Вот обратите внимание, есть странное определение «черное золото», «белое золото»… Почему вот этот цвет тут появляется?

— Потому, что цветовая компонента важна.

Да. Она важна! Люди хотят сравнить с золотом, но чувствуют, что жёлтого цвета нет, поэтому так прямо с золотом не сравнить и они как бы вышибают этот цвет из определения. Это косвенно свидетельствует о том, что без жёлтого цвета мы не можем назвать предмет золотом. А это значит, что суждение аналитическое, всё‑таки. Вот.

А, например, можете ли вы назвать телом что‑то невесомое. Можете? Вот, представьте себе, встречаетесь с объектом протяженным, плотным, но абсолютно невесомым. Можем, конечно! Значит суждение: «все тела имеют тяжесть» — синтетическое. И говорит лишь о том, что все опыты, которые мы до этого проводили, показывают связь протяженности, плотности и массы. Вот и всё! Вот это смысл суждения, если оно синтетическое.

Ну, мы далеко в дебри забрались. Вот один лишь практический вопрос как раз вот по поводу Рассела и вообще аналитической традиции. Дело в том, что в аналитической традиции была принято критиковать Канта за то, что он считал математику априорным синтетическим познанием. Я подробно ещё об этом не говорил, но тем не менее. Вот Кант считал, что существует большой, (хотя и не очень большой) корпус априорных синтетических знаний. Так? Уже априорных синтетических. То есть априорных знаний о вещах (давайте будем делать этот перевод). И к числу этих знаний он относил, во — первых, математику, чистую математику, и, во — вторых — общее естествознание.

Ну, то есть, он считал, что положение 2+3=5 или 7+5=12 — излюбленный кантовский пример — это синтетическое априорное суждение. Ну и другие. например, геометрические аксиомы. Он считал, что математика даёт нам наглядный подтверждение того, что существуют априорные синтетические суждения. И вот, аналитические философы, особенно на раннем этапе, ополчились здесь на Канта и спорили с ним: они говорили, что эти суждения вытекают из дефиниций. Ну, спор там был несколько размыт. Главное даже не суть их аргументаций, а тезисы, которые они отстаивали. Так вот, если мы с вами теперь, используя вот эти дефиниции, посмотрим на проблему, то вся трудность сразу же исчезнет, обратите внимание. Вопрос о том, аналитическая наука математика или синтетическая, сводится только к одному: имеют ли аксиомы и теоремы математики отношение к предметам? То есть, хочет ли математик сказать, что если мы возьмем треугольники реальные (пусть не идеальные, но, тем не менее, реальные) и измерим их соотношение сторон, то оно будет таково (или, учитывая погрешности, примерно таково) как то, которое установлено в теореме? Хочет это математик сказать? Ну, разумеется, хочет! Конечно. Математика используется ведь, в конечном счёте, в практических делах… она эффективна, работает. Не просто же в заоблачных высях летает математик. Так? Значит, суждение математика относится к предметам — математика претендует на предметную истинность. А это значит, что по определению эта наука синтетическая. Потому, что суждения о предметах и есть синтетические суждения! Всё, никакой проблемы здесь нет вообще. И возникла она только потому, что Кант не акцентировал почему‑то эту сторону.

- *** идеальность.

Да, вот другой вопрос, вот допустим, с неевклидовой геометрией или с геометрией многомерных пространств. Вот она, не претендуя на истину, является, возможно, аналитической наукой. Если это просто логические конструкции, то они, безусловно, имеют аналитический характер. Здесь же очень простой критерий: если имеется предметная истинность (подразумевается, что эти отношения справедливы и для вещей, а не просто для понятий), то это синтетические наука.

— Но все (сейчас сложнейшие построения в математике существуют)

— они все находят какую‑то предметную область. Всегда найдутся какие- нибудь физики, которые исследуют какую‑нибудь «странность» в поведении частиц, которым пригодится вот тот аппарат, который математики, как правило, уже заранее разработали в какой‑то области. Казалось, что они ее разрабатывали как аналитическую область, а оказалось, что она относится к предметной области.

Ну, здесь надо уточнять. Ну, просто — напросто (хотя здесь ничего простого‑то нет), здесь надо уточнить, о какого рода разработках идёт речь: если математики, доказывая что‑то или разрабатывая что‑то, используют доказательства, допустим.

— Например, (я просто не специалист в математике)… Например, сложная алгебра, ну, Булева алгебра, какая‑нибудь. Потом, через 50 лет приходят физики и говорят: ««О! Этот аппарат описывает то, что мы наблюдаем. Мы сами не понимаем, что мы наблюдаем — но вот этот аппарат описывает ту связь явлений, которую мы наблюдаем». Это же возможно?

Это возможно, но просто надо различать претензии на истинность науки и практическое применение достигнутых результатов. Претензии на истинность связанны с доказательностью. И если есть эти доказательства, доказательность — есть одновременно и претензия на предметную истинность. И в этом смысле не важно, когда эти разработки будут внедрены. Всё равно они изначально синтетический имеют характер — эти разработки. Вот. Ну, короче говоря.

— Ну, а все‑таки сентенция все ««холостяки не женаты», она аналитической считается?

Это, безусловно. давайте применим вот то, что мы сказали: «все холостяки не женаты». Ну, если это аналитическое суждение, то холостяком мы можем назвать только неженатого человека. Это правильно. Так оно и есть. Абсолютно точно подходит. Если трактовать его, как синтетическое суждение, то тогда получится что все наблюдаемые нами холостяки обладают так же свойством не быть женатыми. Но в действительности тут на примере видно, что вроде бы и так можно интерпретировать. Но ясно всё же, что это синоним.

— Ну, тут смысл именно в том, чтобы показать синономию. Ну, это Куайновский пример.

Да, да, да. То есть здесь просто синонимичность, сразу же показывает что это суждение не синтетическое.

— И, тем не менее, эта синонимичность, как раз показывает, что невозможно такое разведение делать.

Ну, дело вот тут понимаете. здесь как раз яркий пример с Куайном. Речь то идёт не о. когда мы говорим о синтетических суждениях, не о синонимических предикатах, ведь. конечно, если настаивать на этом, то мы можем показать что нет никакой пропасти между аналитическими и синтетическими. Но в данном примере мы видим явно, что как аналитическое суждение вот это вот тезис — «все холостяки не женаты» — смотрится просто идеально. Как синтетическое, просто абсурдно оно смотрится. Поэтому дихотомию можно защитить в данном случае.

— Никакой новой информации не несёт.

Конечно, конечно. Да. Ну, когда мы интерпретируем его как аналитическое, то оно выглядит вот, как будто и рождено было для этого.

— Есть еще определение аналитических суждений: ««А» есть «Б», где ««Б» необходимое корректное