Все они любят показать женщину в какой-нибудь пикантной ситуации: в нижней юбке, корсете, в кальсонах или рубашке. И здесь замечается постоянное стремление идти как можно дальше, все более рафинированная разрисовка подробностей.
Мы видим вместе с тем, как каждая жоха создает целый культ той или другой интимной части нижнего женского белья. Затаенно похотливая мораль эпохи бидермейера открыла пикантность чулка и нижней юбки. Если красавица бывает неожиданно застигнута врасплох во время туалета, то она всегда в нижней юбке. Эпоха Второй империи, любившая все помпезное, открыла, кроме того, еще особую прелесть корсета и упивалась им. Конец XIX века в свою очередь открыл очарование кальсон и не знает в этом отношении ни конца, ни границ. По его мнению, это самая пикантная ситуация, в которой только можно себе представить хорошенькую женщину. Когда галантные рисовальщики изображают женщину на улице, то они придумывают сотни счастливо-несчастных случаев, дающих возможность показать ее dessous, и притом самым пикантным образом. То вечно старые и вечно новые поводы: порыв ветра поднимает верхнее платье дамы, или дама должна пройти по грязной дороге и поэтому вынуждена высоко поднять юбки, не обращая внимания на законы приличия, или хорошенькая женщина падает с лошади, с коляски или с велосипеда, и всегда весь мир получает возможность насладиться, не стесняясь, зрелищем пикантных кружев и красочных чудес.
Очень красноречивым доказательством в пользу всеобщего спроса на созерцание красивого dessous служит театр. И прежде всего вошедшие года три тому назад в моду и с тех пор постоянно вновь встречающиеся сцены раздевания. Многочисленные театральные пьесы и обозрения не имеют иной цели, как служить эффектной рамкой для элегантной и красивой дамы, которая при всех раздевается, чтобы лечь спать или совершить пикантный интимный туалет. Таким образом, зритель может насладиться по очереди созерцанием всех женских dessous вплоть до последнего. В продолжение многих лет в этом отношении царил настоящий фанатизм. В особенности в цирке и в варьете измышлялись самые смелые возможности. Например, салонная дама садится на неоседланную лошадь и начинает постепенно разоблачаться, в то время как лошадь галопом мчится по арене: в конце концов наездница предстает перед публикой в одном только трико. Такие же трюки пускают в ход акробатки на трапеции, на канате и т. д. А из года в год переполненные места и оглушительные аплодисменты доказывают, что такие представления как нельзя более отвечают вкусам публики.
Против каждой моды всегда во все времена велась принципиальная война. Принципиальнее же всего боролись против женской моды в XIX веке. Нападки мотивировались законами красоты, явно безнравственными тенденциями женской моды и в особенности указанием на вред большинства этих мод для здоровья женщины.
Если проанализировать мотивы этих принципиальных критиков моды, то придется согласиться, что они в большинстве случаев совершенно основательны. Нет более убедительных аргументов против моральных, физических и эстетических недостатков этих мод, аргументов, выдвигавшихся и все сызнова выдвигаемых. Осуждение, произнесенное нашим модам, наиболее мотивированное из всех когда-либо произносившихся в этой области. И, однако, все эти аргументы бесполезно отскакивают от большинства женщин, так что до сих пор все реформаторы моды, стремившиеся основать ее на началах гигиены и эстетики, неизменно терпели фиаско. Перед этим чудовищным фактом большинство реформаторов моды стоит беспомощно и недоуменно, не в состоянии объяснить его иначе как прирожденной будто бы и неизлечимой неразумностью женского пола.
Неразумность в данном случае всецело на стороне самих реформаторов, обращающих внимание только на одну сторону вопроса и не отдающих себе отчета в другой. Иными словами: от их взора ускользает то, что в данном случае как раз самое главное, то, что заставляет мириться со всякой тайной и открытой безнравственностью костюма, со всеми его неудобствами и муками, а именно глубокая сокровенная разумность, коренящаяся в так называемой женской неразумности, — логика не идеальной, правда, зато неустранимой конкуренции в борьбе за обладание мужчиной. От их взоров ускользает и тот факт, что вопрос о моде — это составная часть великого социального вопроса и что, следовательно, и нельзя устранить последствий, не устранив предварительно самих причин этого явления.
Так как все это ускользает от внимания принципиальных критиков моды, в своей наивности мечтающих образумить женщин, то они и поступают всегда, как все утописты. В глубине своей наивной души они находили и все снова и снова находят самое «лучшее» решение этого вопроса.
Одним из наиболее ранних проявлений этого стремления к реформе моды была предпринятая в 1860-х годах практическая агитация американки Марии Джонс. Эта дама сконструировала, на ее взгляд, разумный костюм, не преследовавший никаких эротических целей. Она сама носила этот костюм.
Однако ее реформа не имела никакого успеха и вызвала только негодование уличной толпы, не дававшей прохода реформаторше, о чем она сама рассказала в докладе о своей агитации в Нью-Йорке. Ныне люди стали снисходительнее. Они привыкли к реформам во всех областях, в особенности же в области моды.
В последние тридцать лет агитация в пользу принципиальной реформы костюма никогда не прекращалась, чтобы — именно в Германии — получить в 1903 году практическое решение в известной моде на «реформ-костюм». Обратите внимание: именно только в моде на этот костюм. Этот Reformkostum — этот мундир женской эмансипации — был в самом деле только модой, а не прочной победой. И не мог он победить по вышеизложенным причинам.
Правда, линии этого костюма и теперь не совсем исчезли. Напротив, многие и теперь еще существуют, но уцелели они и восторжествовали, только добровольно приспособившись к «вечным» тенденциям моды. Другими словами: так называемый реформ-костюм получил очень скоро такой же пикантный оттенок, как и всякий другой костюм. И потому он сам сделался в конце концов таким же неразумным и антигигиеничным, какими были те моды, против которых он когда-то протестовал. Трудно придумать более позорного поражения этих реформаторских идей! Вот почему не встретит серьезного массового противодействия попытка возродить, например, через год так осиную талию, а еще через год какую-нибудь иную противоестественную моду.
Не окажет в этом отношении никакого противодействия и самоновейшая реформаторская тенденция, так называемая Nacktkultur, культура нагого тела, сколько бы ни было у нее сторонников. Эти люди отличаются в сущности особенным отсутствием логики именно потому, что стремятся к наиболее последовательной формулировке современных реформаторских идей в этой области. При всей основательности главной мысли и многих сторон ее критики эта «культура наготы» есть в сущности революция умственной ограниченности. Богато дифференцированный костюм такое же неупразднимое культурное завоевание, как, например, автомобиль и железная дорога. Человек, к счастью, уже не лесной зверь, мы, современные люди, не хотим уже быть столь наивными, как дикари с передником или без оного. Мы хотим, чтобы костюм диктовался воображением, и, между прочим, также воображением эротическим. Мы ценим костюм как украшение и как эротически возбуждающий покров.
Мы протестуем только против такой социальной организации человечества, которая все это принижает до гнусного торга, которая придает драгоценнейшим и прекраснейшим чудесам эротики характер приемов, практикуемых в публичном доме. Только социальные причины возводят негармоничное в степень хорошего вкуса, только они обусловливают собой и физический вред большинства мод.
Вот против чего надо бороться.
Пока такая борьба, однако, не может увенчаться полным успехом, и всякое завоевание в этой области может быть только частичной победой.
4. Любовь и брак
Брак no расчету
Посредники и объявления
Кокетство
Флирт
Добрачные половые сношения
Свободная любовь
Сексуальное воспитание
Искусственное сокращение потомства
Супружеская неверность
Массовый разврат
Половая извращенность
Уже впервой главе мы достаточно подробно выяснили то нравственное возрождение, которое стало последствием победы буржуазии над абсолютизмом и которое нашло свое характерное выражение в виде возвышенной любовной идеологии. Там же было указано в общих чертах и на то, как этот возвышенный идеал быстро и чудовищно превратился в свою прямую противоположность. Однако там речь могла идти только об общем и принципиальном. Частности, а именно разнообразные проявления этого превращения идеи в свою противоположность, должны быть рассмотрены в этой главе.
Высшей потребностью буржуазного века было новое упрочение половых отношений, санкционированных браком. Поэтому, как только буржуазия окончательно консолидировалась, она декретировала: не любовь ведет к браку, а наоборот: брак ведет к любви. Исходной точкой должна быть поэтому оценка буржуазного брака.
В век господства буржуазии брак стал ярко выраженным браком по расчету. Исключение составляет только брак в среде рабочих. Да и то только до известной степени. Десятки тысяч рабочих и работниц вступают в брак также только потому, что хозяйствование вдвоем обходится дешевле, чем два отдельных хозяйства. Само собою понятно: это обычное явление не мешает тому, что из года в год во всех классах бывают браки по любви, что природа то и дело опрокидывает самый заманчивый расчет. Для нас, однако, важны: правило, тенденция, основная и главная черта явления. А преобладает брак по расчету, игнорирующий все истинно-человеческие узы, в противоположность выставленному буржуазной идеологией браку по любви, также категорически исключающему материальные соображения во имя союза двух душ.
Конечно, всегда, во все времена бывали браки по расчету, всегда господствующие и имущие классы принимали во внимание положение, связи и т. д., даже выдвигали эти соображения на первый план, когда вступали в брак, и, однако, товарный характер любви никогда раньше не проявлялся так наглядно, как в современном буржуазном обществе. И потому эта черта сообщает буржуазному браку его характерную особенность. Только люди, склонные к идеализации, будут отрицать это. Купец хочет открыть самостоятельное дело, следовательно, он женится на богатой. Другой хочет расширить свое дело и поэтому поступает так же. Третий весь в долгах: первый и единственный серьезно обсуждаемый им выход — женитьба на женщине с деньгами. Четвертый хочет сделать карьеру, не затрачивая при этом много умственного труда, и вот он берет жену со связями или с капиталом, а еще лучше с тем и другим вместе.