Тем не менее и здесь отправной точкой должны быть цифры. Необходимо поэтому прежде всего констатировать, что в эпоху старого режима адюльтер процветал в господствующих классах, что, подобно добрачным половым сношениям, он стал поистине массовым явлением и совершался женщиной так же часто, как и мужчиной. Если эпоха старого режима значительно отличается от эпохи Ренессанса только в этом последнем пункте, то необходимо, с другой стороны, подчеркнуть, что обе эпохи тем более отличаются друг от друга по форме, то есть по мотивам. В век старого режима адюльтер вытекает не из пробуждавшейся индивидуальной половой любви, не был он и разнузданным исполнением закона природы, часто бессознательно опрокидывавшего им же созданные границы, он был просто проблемой развлечения, развратом как самоцелью. Адюльтер также относится к программе рафинированного наслаждения, как уже описанное количественное усиление сладострастия: он только одно из многих удовольствий.
Так как разнообразие — высший закон наслаждения, то прежде всего разнообразят предмет любви. «Как скучно каждую ночь спать с той же женщиной!» — говорит мужчина, и так же философствует женщина. В любви обаятельна только новизна. «В любви интересно только начало, и потому так приятно начинать все сызнова», — пишет одна знатная дама, мотивируя частую смену любовников. Подобная философия логически завершается следующими тезисами: «Только любовник позволяет мириться с браком» и «Наиболее счастливыми бывают те женщины, в списке которых значится наибольшее количество мужчин». И эти тезисы провозглашаются совершенно открыто.
Некий господин де Бусс заявляет: «Верность делает женщин глупыми». Такие взгляды возводят адюльтер в правило для всех, чье существование он не слишком задевает. И знатоки подтверждают это: «Каждая жена хоть раз изменила мужу с другим». Если же жена не изменила, то «не потому, что хотела остаться верной, а потому, что не было удобного случая совершить неверность». Принц де Линь писал: «Самая целомудренная женщина найдет своего покорителя, она целомудренна только потому, что он еще не явился». А так как в эту эпоху все — поза, то существует и поза невер ной жены: «Пока жена еще не нашла своего победителя, она позирует в роли соблазненной жены, подобно тому как во все времена мужчина позировал в роли удачника-совратителя». Такова логика вещей, находящая свое завершение в положении: не муж, а любовник — высшая слава дамы.
Супружеская верность поэтому смешна. Любить мужа или жену считается нарушением хорошего тона. Такая любовь разрешается только в первые месяцы брачной жизни, ибо потом обе стороны уже не в состоянии «дать друг другу что-нибудь новое». Более продолжительная любовь считается в этих кругах признаком черни. В появившихся в 1755 году в Лондоне письмах к английской даме говорится: «Ужели это так! Прошло шесть месяцев с тех пор, как вас связало таинство, а вы еще любите своего мужа? Ваша модистка тоже неравнодушна к своему мужу, но вы же — маркиза… Почему вы так рассеянны, когда мужа нет, почему вы так наряжаетесь, когда он возвращается… Прочтите устав нарядов и украшений, и вы увидите, что женщина наряжается и украшается для любовника, для света или для себя. А недавно что вы наделали? Лошади были поданы, чтобы вас отвезти в театр. А вы ждали мужа, да еще французского мужа? Долго ли вы еще намерены соблюдать такую сдержанность, столь мало приличествующую замужней женщине? Кавалер заявляет вам, что вы красивы, а вы краснеете! Откройте же наконец ваши глаза! Здесь дамы краснеют только под кистью художника. Право же, сударыня, вы рискуете потерять вашу репутацию».
Правда, урок здесь дается в ироническом тоне, но под этой сатирической формой «скрывается весь нравственный кодекс эпохи, сокровенная сущность ее обычаев, идеал ее общественных мод».
Первый совет, который преподносится молодой женщине со всех решительно сторон, гласит: «Милочка, вы должны взять себе любовника». Неопровержимыми доводами стараются доказать необходимость такого шага, и среди них наиболее убедителен тот, о котором мы уже выше говорили: «Любовник — лучший и потому необходимый путеводитель в царство истинных радостей любви». Порой даже сам муж дает жене этот превосходный совет. Ибо муж, в объятия которого родители бросали молодую девушку, был далеко не всегда, как метко заметили братья Гонкуры, противным супругом, неуклюжим финансистом, старичком, а обыкновенно «очаровательным молодым человеком в духе эпохи, отшлифованным и изящным, не обнаруживавшим ни характера, ни способностей, легкомысленным, ветреным, словно насыщенным легким воздухом века, существом фривольным, посвящавшим свою жизнь праздности и рассеянности».
Между мужем и благожелательной подругой в этом отношении только одна разница. Если последняя являлась со своим советом уже в первые недели брачной жизни, то муж давал его лишь после того, как «покончил» с женой, как «заканчивал» он по очереди со всеми женщинами, бывшими его временными любовницами, и когда у него вновь возникало желание заглянуть в чужой сад. В этой фазе он находил те слова, с которыми один знакомый г-жи д’Эпине обратился к своей жене: «Вы должны развлечься. Посещайте общество, заведите себе любовников, живите, как живут все женщины нашей эпохи». И эпоха находит, что именно эти мужья обращаются со своими женами, как истинные товарищи.
В литературе этот тип лучше всего обработан в «Нравоучительных историях» Мармонтеля. Такой благоразумный и добрый супруг делает своей жене, когда им становится скучно вдвоем, следующее предложение: «Сударыня, цель брака состоит в том, чтобы друг друга делать счастливыми. Мы же несчастливы вдвоем. Бесполезно гордиться постоянством, которое обоих нас тяготит. Мы настолько богаты каждый, чтобы не нуждаться один в другом. Мы могли бы поэтому вернуть себе свободу, которой мы так неблагоразумно пожертвовали один в угоду другому. Живите, как хотите, а я буду жить, как хочу я!»
А там, где муж не говорит жене прямо, что он ничего не имеет против того, если она обзаведется любовником, она должна это понять по той деликатности, с которой он не ограничивает ее свободу в общении с другими мужчинами.
Большинство женщин прекрасно оценивает этот умный совет, все равно, от кого бы он ни исходил. Леди Монтегю говорит о Вене, что «каждая знатная дама имеет своего чичисбея, что эти отношения настолько же известны, насколько и само собой понятны и всеми уважаются». В своих мемуарах граф Тилли говорит о маркизе Жанлис: «…даже когда ему было пятьдесят лет, он ухаживал за красавицами и ничего не имел против того, чтобы и его жена не разыгрывала неприступную».
И подобно тому как муж á la mode ничего не имеет против любовника жены, так она ничего не имеет против любовниц мужа. Никто не вмешивается в чужую жизнь, и все живут в дружбе. Муж — друг любовника жены и поверенный ее бывших симпатий; жена — подруга любовниц мужа и утешительница тех, которым он дал отставку. Муж не ревнует, жена освобождена от супружеского долга, беспечность — добродетель мужчин. Только одного требует общественная мораль от него и от нее, главным образом, конечно, от нее, — соблюдения внешнего декорума. Последнее заключается отнюдь не в том, чтобы на глазах у всех симулировать верность, а только в том, чтобы не давать свету никаких явных доказательств противного.
Все имеют право все знать, но никто не должен быть свидетелем. Влюбленные обязаны довольствоваться косвенным объявлением о своих обоюдных успехах. И они делают это как можно более недвусмысленно, что также считается признаком bon ton’a. Желая объявить свету о том, что он добился у нее или другой дамы роли осчастливленного любовника, фаворит заставляет по целым часам или дням свою карету ждать перед ее домом. А дама в тот день, когда она впервые готова официально оказать свою благосклонность новому любовнику, приказывает покрыть на ночь мостовую соломой и поднимает жалюзи спальни не раньше двенадцати часов. И чтобы подчеркнуть свой успех и влюбленность официального поклонника, она в продолжение нескольких дней подрисовывает под глазами черные круги, придает лицу переутомленный вид и устраивает lever не иначе как лежа в постели. Все ее друзья и подруги приветствуют ее в эти дни восклицанием: «Боже! Как вы переутомлены!»
Разумеется, никогда не забывают при этом, чем каждый обязан своему положению. Когда некий лорд Аберкон узнал, что его жена убежала с любовником, он немедленно же послал им свою коляску, находя неприличным, чтобы жена путешествовала в простой наемной карете. Первой обязанностью мужа в таких случаях была, по мнению света, выдержка. Ее он должен сохранять и в самые критические моменты. И мужья порой достигали в этом отношении мастерства. Некая г-жа де Мереваль готова отдаться своему любовнику, молодому офицеру, в тот самый момент, когда в комнату входит муж. И спокойным тоном, совершенно не волнуясь, г-н де Мереваль говорит жене: «Как вы неосторожны, сударыня. Представьте, что вошел бы кто-нибудь другой». И он покидает комнату. Но и г-жа Мереваль отличалась по-своему выдержкой. «Не успел ее муж покинуть комнату, как она, несмотря на помеху, беспокойство и малую опытность партнера, принудила его окончить то, чему помешал приход ее вежливого мужа». Кто умеет таким образом сохранять выдержку даже в самые критические моменты, тому все «обладающие хорошим вкусом» восторженно аплодируют.
Граф Таванн, почетный кавалер королевы Марии-Антуанетты, выразился так же хладнокровно, когда увидел жену в объятиях другого почетного кавалера королевы, господина де Монморанси. И когда при дворе стала известна хладнокровная сдержанность графа, то Тилли занес в свой дневник слова: «Вот это я называю невозмутимостью. Вот настоящие манеры»… «Если же муж ревнует жену, хотя она и соблюдала внешнее приличие, то такой поступок считается невоспитанностью». В «Нравоучительных диалогах философствующего щеголя» говорится: «Если у жены есть „кое-кто“, то это для мужа только тогда несчастье, если оно происходит со скандалом. Если же соблюдается видимость, если жена поступает осторожно и публично позволяет себе по отношению к любовнику только то, на что ее уполномочивает само общество, словом, если, несмотря на всю очевидность, доказать ничего нельзя, то муж дурак, если сердится».