В таких часто заканчивавшихся преступлениями оргиях участвовали также знатнейшие дамы Франции: маркизы, графини и герцогини. Человек, недостаточно богатый или недостаточно независимый, устраивал не petite maison, а снимал спокойную квартиру и там праздновал свои незаконные любовные оргии. Многие придворные дамы имели такие тайные гнездышки наслаждения, куда они на время уединялись со своими любовниками или куда они ловкими средствами заманивали мужчин, воздействовавших на их чувственность. В мемуарах графа Тилли встречается детальное описание такого приключения с придворной дамой, представляющее своего рода классический пример. Многие другие дамы пользовались petite maison’aми, которые крупные сводни и содержательницы домов терпимости приберегали для богатых клиенток. Достовернейшим доказательством могут служить неисчерпаемые во всех отношениях полицейские протоколы XVIII века.
По сообщению полицейского инспектора Море, некая маркиза де Пьерркур была постоянной посетительницей дома сводни Бриссо, а баронессы Ваксем и Бурман, по словам того же свидетеля, пользовались для устройства оргий домами многих содержательниц притонов. Наиболее знаменитые театральные звездочки устраивали порой в своих petite maison такие оргии даже систематически. В одном полицейском протоколе говорится о балерине Гимар: «Она каждую неделю дает три ужина, на первом бывают придворные и знать; на другом — писатели, художники и ученые, и, наконец, третий носит характер настоящей оргии, на которую она приглашает самых соблазнительных, разнузданных девиц и во время которой разврат достигает последней возможности».
Таково «меню», делающее имена таких женщин, как Шатору, Помпадур и Дюбарри, интересными в глазах историка нравов. При этом здесь не допущено ни малейшего преувеличения, а, напротив, указано лишь самое необходимое.
В программе Людовика XV все эти оттенки повторяются и находят свое рафинированнейшее решение. Наиболее известное создание Людовика XV, знаменитый parc aux cerfs, не что иное, как целый ряд petites maisons, в которых был устроен обширный детский дом терпимости, откуда черпали материал для Menus Plaisirs (легких забав) короля, как официально величалась оргия Людовика XV. Так как любимым блюдом короля были, как уже упомянуто, «невинные дети», то обитательницами парка становились в большинстве случаев девочки, которые положительно откармливались для любовных пиршеств Людовика XV, подобно тому как сгоняют и откармливают для охоты дичь.
Если какое-нибудь блюдо удостаивалось похвалы короля, то Лаферте, интендант королевских Menus Plaisirs, имел право сервировать его несколько раз, в противном же случае оно немедленно снималось с очереди — та же судьба ожидала и всех девушек, почувствовавших себя в интересном положении. На благоразумных попечениях о процветании этого института, в которых особенно усердствовала маркиза Помпадур, покоилось влияние различных метресс на этого извращенного государя, о котором современники говорили, что вся его жизнь была «беспрерывной безнравственностью».
Выше мы заметили, что двор всегда подавал пример безнравственности для господствующих классов. Необходимо правильно понять это положение. Так как абсолютный государь сосредоточивал в своих руках больше всего материальных средств, то при его дворе жажда наслаждения могла облечься в самые смелые формы. Но было бы неправильно делать вывод: так как абсолютный государь подавал такой недостойный пример, то и господствующие классы отличались испорченностью. Век Людовика XVI доказывает лучше всего нелогичность такого утверждения. Людовик XVI не отличался особенными половыми потребностями. Так как у него не было естественных побудительных причин к разврату, то лично он вел жизнь в половом отношении безупречную. И, однако, этот хороший пример никакой пользы не принес.
В среде господствующих классов, дворянства и финансовой аристократии, равно как в связанных с ними слоях, продолжала царить та же отвратительная форма разврата. И это вполне понятно. Известная тенденция может найти свое особо яркое впечатление в отдельном лице, особенно в монархе, своим примером он может сделать ее особенно популярной, но он лишен возможности создать из ничего жажду разврата. Последняя вытекает из политических и экономических условий эпохи, их мы выяснили во вступительной главе первого тома. Если поэтому государь в силу сексуальной индифферентности подаст случайно хороший, а не плохой пример, то это очень мало может изменить действующее положение вещей. Порок просто создаст себе другой центр. В эпоху Людовика XVI этот центр существовал даже бок о бок с королем. Дань разврату, которую этот последний отказывался платить, платил тем усерднее его брат, граф Артуа, достойный продолжатель традиций Людовика XV.
В итоге нравственные качества господствующих классов, как и мерило моральной оценки, падали все ниже и ниже. Типические распутники становились всеми почитаемыми героями. Герцог Лозён считался в свете «самым великодушным и благородным человеком, когда-либо существовавшим». Так же величали и герцога Шуазеля, послужившего Шодерло де Лакло моделью для его типического распутника Вальмона. И это в то самое время, когда весь Париж был полон рассказами о чудовищных галантных похождениях этого господина. Граф Тилли, долголетний фаворит королевы Марии-Антуанетты, пользовался репутацией не только благородного человека, но и остроумного философа. И он был поистине философом! Вместе с двумя другими джентльменами, князем Монакским и шевалье де ла Кюрном, он содержал на паях любовницу, и когда та забеременела, то он внес в свой дневник следующие размышления: «Впрочем, скоро на нашу долю выпало еще одно испытание. Розалия почувствовала себя матерью. Каждый из нас считал себя отцом ее ребенка… Родилась девочка. Говорили, что она очень похожа на меня. Я этого не знаю и никогда не узнаю, как и многое другое».
Поистине мысль, достойная философа! То резиньяция беззастенчивого разврата, стремящегося таким образом освободиться от всякого чувства ответственности.
Женщины не отставали в эту эпоху от мужчин. Одна знатная дама так определяла счастливого любовника: «Каждый любовник для женщины не более как станция». Маркиза де Мертей, в свою очередь, говорит о себе: «Я, может быть, часто претендовала заменить собой целый гарем, но никогда не позволяла себе принадлежать к чьему-либо гарему». Вполне основательно братья Гонкуры следующим образом подводят итог своим наблюдениям над женщинами этой эпохи: «Все держатся того мнения, что женщина, достигнув тридцатилетнего возраста, уже давно успела испить чашу позора, что ей осталась только некоторая элегантность в неприличии и некоторая грация в паде нии, что после падения ее спасает от нравственной деградации лишь осторожное или, по крайней мере, приличное кокетство. Лишь слабый остаток чувства собственного достоинства — вот все, что она приносит с собой в разврат».
Если ясно представить себе это положение вещей, то легко можно прийти к выводу, что во Франции разврат раскрыл последние пропасти сексуальной извращенности и что она в этом отношении превосходила все остальные страны. И, однако, такой вывод был бы неправилен. Подобная разнузданная свобода нравов не только не была характерным признаком специально французского двора, такая же разнузданность царила и при других дворах. «Русский, прусский, английский, саксонский, португальский, испанский, датский, пармский дворы были аренами таких скандалов, что версальский еще может казаться последним прибежищем добродетели». Это не преувеличено.
Один двор Карла II подтверждает как нельзя лучше эти слова для посвященного. Чтобы дать непосвященному хоть некоторое представление о том, что понималось здесь под словом «разврат», пришлось бы привести отвратительнейшее произведение порнографического вдохновения, принадлежащее перу герцога Рочестерского, — «Содом», где каждое слово — непристойность, каждая мысль — клоака, каждая ситуация — ликующее копание в грязи этой клоаки. Пришлось бы далее прибавить, что это произведение служит верным изображением каждодневных развлечений реставратора английской монархии и его любовниц: Нелли Гвин, леди Каслмейн и других. И, наконец, следовало бы упомянуть, что придворное общество не стыдилось аплодировать драматизации своего позора, то есть глубочайшего человеческого позора, ибо драматическое прославление педерастии, вызванное тем, что естественное удовлетворение полового чувства прискучило, в самом деле представлялось на сцене перед Карлом II и его интимной свитой.
Подобными оргиями королевская династия и придворные круги мстили за то, что великая революция 1649 года очистила Англию на несколько десятилетий от самой худшей грязи.
Хотя после революции была во всеуслышание провозглашена необходимость нравственного воспитания английского народа, но осязательные результаты этого воспитания очень долго не обнаруживались, так как именно выдвигаемые этими проповедниками регенерации доводы в пользу их требований показывают, что здесь в течение всего XVIII столетия царили такие же нравы, как и во Франции.
В середине XVIII века известная леди Монтегю писала следующее об эмансипации имущих классов, о браке и о господстве разврата: «Со скорбью вижу я, как падает брак, над которым ныне смеются наши молодые девушки так, как раньше это делали только мужчины. Оба пола постигли неудобство брака и слово „распутный“ служит теперь украшением не только молодых мужчин, но и молодых женщин. Теперь люди, нисколько не смущаясь, говорят: „Мисс такая-то, придворная фрейлина, счастливо разрешилась от бремени“».
Входили в моду в Англии и petites maisons. Что и здесь ими пользовались в целях разврата не только мужчины, но часто и молодые светские дамы, видно из следующего места правоописательного трактата «Обитель сатаны»: «Что может исполнить сердце в особенности удивлением и изумлением, так это новый порок, недавно введенный в моду знатными и красивыми дамами. Эти последние вывернули наизнанку естественный порядок вещей, превратили мужчин в женщин и стали преспокойно содержать любовников. Если знатные замужние дамы и вдовы устраивают себе в стороне маленькое удовольствие, то это — свобода, которой они пользовались с незапамятных времен. Если же красавицы, и притом девицы, содержат себе любовников в собственных квартирах и посещают их публично в своих экипажах, то это привилегия, неизвестная нашим предкам».